На качелях XX века - Несмеянов Александр Николаевич

За первым знакомством последовало посещение других институтов. Насколько помню, следующим был Геологический институт, помещавшийся в Старомонетном переулке в едином комплексе зданий с Институтом географии (директор академик А.А. Григорьев)[336] и самостоятельными лабораториями вулканологии (академик А.Н. Заварицкий)[337] и гидрогеологических проблем (член-корреспондент АН СССР Н.Н. Славянов)[338]. Я предпочитал начать знакомство с институтов, представляющих области науки мне менее знакомые.

Впечатления от геологов и географов были в известной мере противоположны. Геологи — это ученые, занимающиеся конкретными, хотя и «узкими» проблемами: осадочники — нефтью как главной целью исследований, тектоники — практическим поиском руд и рудообразований. Их близкая «родня» — минералогия и геохимия. Все эти ветви науки и специальности имели первостепенную практическую надобность, уже давшие стране много и от которых можно было ожидать еще гораздо большего, как это и оказалось на деле. Думалось, что надо им дать больший простор.

География представилась мне выродившейся наукой, уже описавшей поверхность Земли, оставившей неисследованными лишь глубины океанов (предмет океанологии) или такие глухие места, как Антарктида. География превратилась в сумму дочерних дисциплин, частью слившихся с той или иной ветвью физического, химического или биологического характера, частью обособившихся в самостоятельные, порвавшие, по существу, с географией дисциплины, примером чему служат почвоведение, метеорология, климатология, гидрология, озероведение, болотоведение и т. д. За собственно географией (физической географией) оставались попытки найти основы единого географического процесса, что А.А. Григорьев, как я понял, видел в энергетике земного шара в целом и его частей. Оговариваюсь, что я описываю первые впечатления того времени, а не устоявшееся мнение.

Мне не было надобности спешить с посещением химических институтов, я их знал как в недавнем прошлом академик-секретарь Отделения химических наук. Что касается физики, то в это время большая часть крупных физиков была сосредоточена в институтах и конструкторских бюро, занятых решением вопросов атомной энергии, атомной, а затем и водородной бомбы, которые были в ведении соответствующего министерства, и Президиум Академии наук этими проблемами и институтами не занимался. Академик И.В. Курчатов[339], глава всех научных работ в этой области, был членом Президиума АН и влиял на работы Академии наук, но обратной связи практически не было.

В это время только под контролем Президиума были такие институты физики: ФИАН — Институт физики АН им. А.А. Лебедева[340], где после смерти С.И. Вавилова стал директором академик Д.В. Скобельцын[341], Институт физических проблем им. С.И. Вавилова, созданный академиком П.Л. Капицей, где директором был академик А.П. Александров[342], будущий преемник И.В. Курчатова по руководству фронтом атомных исследований, и Физико-технический институт в Ленинграде, где бессменного и долголетнего директора его академика А.Ф. Иоффе[343] незадолго до смерти С.И. Вавилова сменил А.П. Комар[344] — действительный член АН УССР. Эти смены были отражением каких-то бурь и происходили отнюдь не по инициативе Президиума, а свыше. Подробности этих бурь до меня не дошли и посейчас остались мне неизвестны.

Если ФИАН лишь частично был занят работой по тематике, связанной с атомной энергией, то Институт физических проблем почти полностью сменил свою традиционную тематику, связанную с «гелиевыми температурами» (близкими к абсолютному нулю) и новыми открытыми здесь явлениями «квантовых жидкостей» — сверхтекучестью жидкого гелия и другими феноменами этого рода, на атомную тематику. В Физико-техническом институте в Ленинграде атом также сильно потеснил любимые А.Ф. Иоффе полупроводники. Если Институт физических проблем занимал чрезвычайно целесообразно и компактно построенное П.Л. Капицей здание, то ФИАН ютился в старом корпусе на Миусской площади, построенном еще для Лебедева, и институту только предстоял переезд в новые здания, отстраиваемые на Старом Калужском шоссе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Знакомство мое с работами физических институтов осталось довольно поверхностным не только в первые дни президентства, но и позднее, когда я посетил и Физико-технический институт в Ленинграде и не принадлежащий Академии огромный Институт атомной энергии Курчатова. Расспрашивать и желать узнать больше, чем мне сочли нужным показать и рассказать физики, естественно, мне не хотелось, а что касается руководства этими работами, я знал, что оно обеспечено, минуя организационные формы Академии. Общее мое впечатление было такое, что физика и в Академии наук почти целиком стала атомной физикой, остались крохи полупроводниковой тематики, оптики, акустики с разными техническими применениями и, наконец, те зародыши, из которых лет через десять расцвела пышным цветом квантовая радиотехника и лазерная физика.

В Отделении технических наук изучался ряд важных для классической радиотехники вопросов генерации радиоволн и их распространения. У меня сложилось мнение, что как бы вески ни были причины устранения от руководства созданными ими институтами таких крупных творцов в науке, как Капица и Иоффе, моя обязанность была вернуть им возможность плодотворной работы. Уже в 1952 г. удалось создать в Ленинграде сначала лабораторию полупроводников, а вскоре затем и Институт полупроводников под руководством академика А.Ф. Иоффе. Что касается П.Л. Капицы, то сначала, в соответствии с его желанием, была организована лаборатория на его даче на Николиной горе, где он занялся вместе с сыном осуществлением волновавшей его идеи создания «планотрона», способного генерировать мощный параллельный поток радиолучей. По мысли П.Л. Капицы, как я понимал из его рассказов, осуществление этой идеи дало бы научную основу передачи энергии на расстоянии без волноводов и понимание и воспроизведение шаровой молнии.

Наши академики-радиотехники относились к этому предприятию скептически, но я полагал, что стоит рискнуть. Петр Леонидович обладал, может быть, меньшим знанием радиотехники, но гораздо более широким общефизическим кругозором и одновременно был инженером. Кардинально решить вопрос о поле деятельности П.Л. Капицы удалось лишь немного позднее, вернув Капице директорство Института физических проблем. К этому времени академик А.П. Александров сосредоточил свою работу в Институте атомной энергии, куда и перебрался.

Отделение технических наук 1951 г. было самым многочисленным и по числу членов (28 академиков, 49 членов-корреспондентов) (соответствующие числа для Отделения физико-математических наук — 25 и 49; химических — 16 и 34; биологических — 16 и 29; геолого-географических — 11 и 21), и по числу институтов — 9 (соответствующие числа для других отделений: ОФМН — 7 + 2 обсерватории; ОХН — 6, ОБН — 11; ОГГИ — 4). К началу моей деятельности на высшем посту в Академии наук СССР уже произошли некоторые изменения в составе ОТН. Академики-химики, избранные по этому Отделению (например А.Е. Порай-Кошиц, почетный академик М.А. Ильинский), перешли в состав Отделения химии. В ОТН были избраны крупнейшие радиотехники и авиаконструкторы, где они состояли в одном коллективе с теоретическими механиками, металлургами и т. д.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Выделение из ОТН химиков в ОХН было как бы ранним прологом к реформе, предпринятой моим преемником на посту президента М.В. Келдышем[345] — расформирование Отделения технических наук и объединение во вновь созданных отделениях и академиков-инженеров, и академиков-теоретиков. В описываемое время таких мыслей еще ни у кого не было.