Любовь и пепел - Пола Маклейн

можно было обменять или перекидывать туда-сюда. Рейнхард Гейдрих, который был вторым лицом в службе безопасности Гиммлера, возглавил Государственную службу безопасности СС и стал контролировать разведку, гестапо и полицию. Всего этого было уже слишком много, чтобы не думать о происходящем, поэтому мы договорились слушать радио только два раза в день: в обед, после того как каждый из нас написал положенное количество страниц, и вечером, когда перед ужином у нас уже наготове была выпивка.

Эрнест углубился в «испанскую книгу», как он ее называл, а я по уши погрузилась во второй черновик «Поля боя», с облегчением почувствовав себя полностью захваченной историей, поглощенной ею. Этот созданный мною мир казался реальным, словно спасательный круг, за который можно было ухватиться, когда окружающий мир становился все более непредсказуемым и неустойчивым.

Во второй половине дня мы старались как можно больше бывать на свежем воздухе и наслаждаться последними погожими деньками. Природа вокруг была невероятно прекрасна. Иногда мы отправлялись верхом в горы. Поначалу я не была уверена, что смогу ездить на лошади, так как не садилась в седло с тех пор, как была девочкой, и даже тогда у меня не очень хорошо получалось, но Эрнест считал, что я справлюсь. Они с Тейлором Уильямсом выбрали для меня милого старого мерина по кличке Блу, который был широким и надежным, как диван, и ужасно терпеливым со мной, пока я пыталась разобраться что к чему.

Тейлор, высокий и худощавый кентуккиец, был главным проводником в этой местности, а рыбачил и стрелял он не хуже Эрнеста. У него были странные шутки, которые иногда заставали врасплох, потому что совсем не вязались с его мелодичным, протяжным произношением, — он шутил, будто выплевывал острые, но покрытые медом гвозди. Но умел рассмешить нас обоих, и Эрнест сразу полюбил его, прозвав Полковником.

Если двинуться на восток от гостиницы и пересечь реку Биг-Вуд, можно попасть на широкий луг, заросший кустарниками, сумахом и шалфеем, где трава доходит лошадям почти до живота. Отсюда тропы уходят к вершинам холмов, они ведут через суровые золотистые перевалы или через осиновые леса, такие просторные и нетронутые человеком, что кружится голова.

Однажды мы отправились на север, обогнули озеро Сан-Валли, добрались до Трейл-Крик, а затем лениво и весело двинулись по берегу, пока не очутились на красивом, ровном лугу, где наши лошади могли отдохнуть. Мы привязали их, а затем бросили плед на мягком уступе поддеревом и пообедали, после чего откинулись на спину, закрыв глаза от солнца.

— Мы должны остаться тут подольше, пока не пойдет снег, как думаешь? — спросила я.

— Может быть, — отозвался Эрнест. — Или до сочельника. Держу пари, здесь в это время чудесно и тихо. Об этом месте никто не знает. И часть меня надеется, что никогда и не узнает.

— Только не говори этого Гарриману, иначе он даст тебе по носу.

— И все же. Здесь мысли прояснились. И нет никаких призраков.

— Парочку мы привели с собой, — возразила я. — Ты же знаешь.

— Да, но они тоже исчезают.

На высокой ветке над нами голубая сойка вертела головой то в одну, то в другую сторону, сосредоточившись на чем-то невидимом. Это было ее королевство.

— Где ты сейчас в книге? — спросила я Эрнеста.

— «Гейлорд». Боже, как здорово снова оказаться там, знать, где все находится, как выглядит в темноте и какие у людей секреты.

— «Гейлорд»! Боже правый, я завидую! Мне бы хотелось сейчас очутиться там и просто выпить, понимаешь? Почувствовать, как кругом все дрожит, а потом вернуться сюда и снова оказаться в безопасности. — Я на секунду замолчала, а потом сказала: — Если задуматься, то Испания — это один из наших призраков. Она разбила мне сердце, но я бы ни на что не променяла это время. Места меняют нас, ведь правда? Иногда даже больше, чем мы можем представить.

— Да. Писать книги — один из способов сохранить города в памяти. Я часто думаю об этом, и не только касательно Испании. Если я знаю, что напишу рассказ о Хортон Бэй, Памплоне или Мадриде, мне становится легче. Как будто время, проведенное там, не исчезнет никогда, а останется со мной.

— А Сан-Валли? О нем ты напишешь?

— Может быть. Когда пойму, что за историю этот город мне может рассказать. Не в каждом месте она есть.

Я смотрела на сойку, на сосну позади нее, на небо, синее и жесткое, мечтая, чтобы оно осталось со мной навечно.

— В этом месте точно есть история. Давай убедимся в этом.

Глава 39

Алы решили поужинать или выпить по стаканчику с Ллойдом Арнольдом, пиар-фотографом гостиницы, и его женой Тилли — темноволосой, остроумной, но слишком простодушной и откровенной. У нее была короткая стрижка и карие глаза, в которых, как в открытой книге, читались все ее мысли и чувства. Эрнесту она сразу понравилась, и мне тоже, хотя у нее были очень старомодные представления о мужчинах и женщинах. Например, она не понимала, зачем мне работать и почему мне этого хочется.

— Отчасти потому, что это очень удобно, — попыталась я объяснить. — Я всегда сама за себя плачу. Это важно. И еще: моя страсть к писательству. Иногда кажется, что это единственное, что имеет для меня значение.

— Полагаю, именно этим сейчас и занимаются женщины. Современные женщины, как они сами про себя говорят.

— Мне кажется, что это просто замечательно. Почему мы должны от чего-то отказываться?

Она безмятежно улыбнулась, разглаживая руками юбку, но при этом не выглядела убежденной.

— Ты действительно думаешь, что можешь получить все, не идя ни на какие компромиссы?

— А почему нет? — Я услышала вызов в ее словах, и мне захотелось сказать: «Посмотри на меня, я тому пример», но вместо этого добавила: — Можно же хотя бы попытаться?

Спустя неделю, в середине октября, похоже, боги нас подслушали и решили разоблачить мой блеф: Чарльз Кольбо из «Колльерс» предложил отправить меня в Финляндию. В последнее время Советы оказывали давление на финнов, чтобы те уступили землю в обмен на другую территорию. Обмен был необходим по соображениям безопасности, поскольку Ленинград находился всего в тридцати двух километрах от финской границы. Но финны отказывались.

«МЫ ДУМАЕМ, ТЫ ДОЛЖНА ТУДА ПОЕХАТЬ, И ЧЕМ СКОРЕЕ, ТЕМ ЛУЧШЕ», — телеграфировал Кольбо. Я понимала, что, хотя я все еще эмоционально не оправилась после Испании, мне необходимо быть там, где происходят важные события, чтобы рассказать о них миру.

— Я немного беспокоюсь о своей книге, — сказала я Эрнесту. — И о тебе, конечно.

Был полдень, и