Месть «Голубой двойки» - Федор Орлов

— Поехали! — раздаются нетерпеливые крики. — Семеро одного не ждут, опоздаем!

А-а, вон кого не хватает: взъерошенный, запыхавшийся, одеваясь на бегу, спешит к машине штурман Вениамин Вашуркин. Волосы у него мокрые: вот ведь хитрец, не утерпел, выкупался в холодной, проточной речке под мостом. Ну, теперь можно и трогаться, а «купальщика» мы и по дороге успеем «проработать».

На аэродроме все летчики и штурманы, как обычно, расходятся по своим самолетам. Начинаются обыденные, каждодневные хлопоты: командиры кораблей принимают рапорт от бортовых техников, осматривают материальную часть, разговаривают с механиками, мотористами, оружейниками, выясняя, нет ли каких «ЧП». Все это без лишней официальности, со смехом, шутками — незнакомому человеку может показаться, что здесь готовятся к прогулке, а не к боевому вылету. Потом летный состав собирается на КП для проработки задания. Майор Родионов подробно расспрашивает у каждого командира о состоянии его корабля, настроении людей, потом ставит боевую задачу. Летчики и штурманы до мельчайших деталей отрабатывают на командном пункте динамику полета: прокладывают на карте маршрут, составляют навигационный план полета, договариваются о методах бомбометания, о порядке взлета и организации связи, о мерах безопасности на случай, если испортится погода. После дотошных контрольных вопросов командира эскадрильи и соответствующих виз старших начальников по специальностям, все возвращаются к своим экипажам, знакомят их с боевой задачей.

Так повторялось изо дня в день, редко что нарушало устоявшийся порядок. Но в этот июльский вечер к нашей землянке вдруг подкатил Али Дзугутов и крикнул:

— Летчики и штурман «Голубой двойки», срочно на КП: вас вызывает по телефону командующий!

Я, не успев толком опомниться, схватил «тревожный» чемодан и бросился, к машине. Там уже поджидал меня мой старый штурман Евгений Иванович Сырица. На КП командир эскадрильи объяснил нам причину вызова. Оказывается, от командующего получено персональное задание: мой экипаж полетит сегодня на Ленинградский фронт, нужно срочно, любой ценой, уничтожить большое немецкое бензохранилище. Нечего и говорить, как мне было приятно получить такое важное задание. Тут, конечно, дело не во мне одном: в том, что мы получили в эскадрилье звание экипажа — мастера ночных ударов по врагу, заслуга, прежде всего, штурмана Сырицы, непревзойденного знатока своего дела. Да и от согласованности остальных членов экипажа зависит многое. Потому сегодня на «Голубой двойке» летел и наш бывший испытанный радист Бутенко. Задача ясна всем: нужно во что бы то ни стало, может быть, даже ценой собственной жизни выполнить приказ.

Мы вернулись на корабль, быстро подвесили десять двухсотпятидесятикилограммовых фугасок и нагрузили много мелких зажигательных бомб. Моторы опробованы, ждем только разрешения на вылет. В такие минуты у летчиков не принято разговаривать, молчаливая забота товарища, дружеские улыбки выразительнее всяких слов. Мой бывший правый летчик Дима Козырев помогает мне одеть через плечо лямки парашюта, застегнуть ремни. Бегло проверив приборы, я даю знак «убрать колодки» из-под колес, приветственно поднимаю левую руку, что для механиков означает: «Все в порядке! Внимание, начинаю двигаться вперед». Механик Шутко в ответ прикладывает руку к пилотке. «Всего доброго! Путь свободен». Самолет выруливает из своей тайной стоянки на летное поле, на старт. Вот в воздух взметнулась зеленая ракета: «Взлет!» Я даю полный газ всем четырем моторам, корабль, все убыстряя движение, бежит по аэродрому и через несколько минут отрывается от земли. Мы ложимся на боевой курс.

Линию фронта перелетели без особых затруднений. Но это еще ни о чем не говорит: самое трудное впереди, у бензохранилища немцы наверняка готовят нам «хорошую встречу», не поскупятся на прожектора и зенитные снаряды. Ну что ж, мы к этому готовы. Я прекрасно понимаю, что означают слова командующего «любой ценой». За это вражеское бензохранилище, возможно, придется всему экипажу «Голубой двойки» поплатиться жизнью. Нам известно, что цель усиленно охраняется, что над ней днем дежурят стаи истребителей, а ночью ее прикрывает целая система зенитных средств, десятки прожекторов. Не даже не это, а другое беспокоит меня сейчас. Мы, солдаты народа, коммунисты, — и не струсим перед костлявой тенью смерти, но ведь и погибнуть можно по-разному. Умереть нелепо, не успев выполнить приказ, задание Родины — дело не такое уж сложное. А нам надо во что бы то ни стало взорвать этот проклятый бензосклад. Иначе, коль останемся живы, какими глазами предстанем перед жителями города-героя, зажатого в тисках жестокой блокады? Мы ведь прекрасно понимаем, в каком аду живут сейчас ленинградцы. Фашисты хотят их задушить голодом, обстреливают из орудий и пулеметов, бомбят беспрерывно. Враг контролирует все пути к городу, там гибнут тысячи людей, а те, кто еще каким-то чудом держится на ногах, сутками остаются в цехах заводов, работая для фронта, для передовой.

…Идем на максимальной высоте, выше, как бы ни ревели моторы, нам с таким бомбовым грузом не подняться. К тому же нам надо экономить горючее, впереди нелегкий путь, цель. Ведь от того, как мы выполним задание, в какой-то степени будет зависеть положение наших войск на Ленинградском фронте: если мы взорвем бензохранилище, немецкие самолеты, танки, автомашины, все самоходные орудия под городом Ленина надолго выйдут из строя. А время на фронте — важный фактор. «Любой ценой!» — снова и снова напоминают о себе слова командующего.

Мы решили сделать два захода над целью: сначала сходу сбросить на склад половину бомб, и, если удар будет неточный, внутренне подготовили себя при втором заходе идти на таран, то есть ударить по цели своим кораблем…

Показался нужный нам район. Мысли, нервы, мускулы — все напряжено во мне как натянутая струна. Чтобы меньше был слышен шум моторов, иду со снижением. Высота уже две тысячи метров, а немцы почему-то не подают никаких признаков жизни. Проворонили нас что ли или специально молчат, выжидают? Может быть, надеются, что мы не заметим склада? Несколько раз меняю по сигналу штурмана курс, потом слышу в наушниках: «Бомбы!» И вдруг кабина озаряется ослепительным светом. Не пойму ничего. Неужели загорелся корабль?

— Что это, — кричу борттехнику, — горим?

— Да нет еще, — успокаивает он, — это склад с горючим взорвался!

У меня сразу полегчало на душе — ай да мы, попали в бензохранилище с первого захода! Кричу во весь голос:

— Нормально! Пусть себе горят на здоровье!

Но особенно радоваться было рановато, немцы теперь как с цепи сорвались, нацелили на «Голубую двойку» не меньше двадцати прожекторов, обрушили на нас море огня. Справа, слева, спереди — всюду рвались снаряды, тянулись светящиеся трассы пулеметных очередей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});