Палачи и киллеры - П. Кочеткова

Историк (бывший советский прокурор) рассказывал, что комендант Кремля вернулся из ссылки сломленным, на него оказывали давление, и писал он свои мемуары под чужую диктовку. Последнее не вызывает сомнений. Хотя диктовал, может, и сам Мальков, но коррективы и акценты, конечно, вносили и расставляли другие люди.

Выступающий утверждал, что Фанни Каплан не была расстреляна осенью 1918 года. До 1939 года она якобы содержалась в одном из лагерей под Свердловском в особо секретной камере со всеми удобствами. Кому и зачем понадобилось это тайное оружие в виде террористки, покушавшейся на Ленина – абсолютно не ясно.

Но все-таки в данном случае мы склонны больше верить Павлу Дмитриевичу, рука которого не дрогнула, спуская курок.

«Террористы будут считать нас тряпками!»

2 сентября ВЦИК, заслушав сообщение Я.М.Свердлова о покушении на жизнь В.И.Ленина, принял резолюцию, в которой предупреждал прислужников российской и союзнической буржуазии, что за каждое покушение на деятелей советской власти будут отвечать все контрреволюционеры и их вдохновители.

«На белый террор врагов рабоче-крестьянской власти, – говорилось в резолюции, – рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и её агентов». Народный комиссар внутренних дел Г.П.Петровский подписал приказ, в котором требовал от местных властей положить конец расхлябанности и миндальничанию с врагами революции, применяющими массовый белый террор против рабочих и крестьян.

В приказе предлагалось взять из буржаузии и офицерства заложников и при дальнейших попытках контрреволюционных выступлений в белогвардейской среде принимать в отношении заложников репрессии, подтверждая законность применения красного террора.

Совет Народных Комиссаров объявил 5 сентября 1918 года, что все лица, причастные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам, подлежат расстрелу».

Итак, красный террор получил как бы законодательное обоснование. И ещё обратим внимание на логику большевиков: если 1 сентября «выстрел в Ленина ВЧК с полным основанием расценила как преступление против рабочего класса в целом», класса, понятно, многочисленного, то на другой день в приказе Петровского уже клеймится «массовый белый террор против рабочих и крестьян».

За сутки к рабочим прибавились и крестьяне. Видимо, массовость белого террора катастрофически нарастала. А на массовый белый террор надо отвечать массовым же красным террором. Логично.

Надо только привыкнуть к мысли, что выстрел в Ленина равнозначен стрельбе по рабочм и крестьянам «в целом».

О терроре стоит сказать немного подробнее. Вот, например, гневное послание Ленина председателю Петроградского совета Зиновьеву. Письмо написано 2б июня 1918 года, то есть спустя пять дней после убийства Володарского и за два месяца до выстрелов Каннегисера и Каплан.

«Т.Зиновьеву и другим членам ЦК. Также Лашевичу.

Тов. Зиновьев! Только мы сегодня услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали.

Протестую решительно!

Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.

Это не-воз-мож-но!

Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное.

Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере…

Привет, Ленин.

P.S. Отряды и отряды: используйте победу на перевыборах.

Если питерцы двинут тысяч 10-20 в Тамбовскую губернию и на Урал и т.п., и себя спасут, и всю революцию, вполне и наверное. Урожай гигантский, дотянуть только несколько недель».

Причинная связь между ожидаемым урожаем и необходимостью террора выражена в этом письме достаточно ясно. Ведь не собирать урожай, а отбирать его в Тамбовской губернии и на Урале должны были 10-20 тысяч питерцев.

Итак, была дана команда, и «красный террор» начался.

В Киеве, например, расстреливаемых заставляли ложиться ничком на кровавую массу, покрывавшую пол, стреляли в затылок и размозжали череп. Заставляли ложиться одного на другого, ещё только что пристреленного. Выпускали намеченных к расстрелу в сад и устраивали там охоту на людей.

В отчете киевских сестёр милосердия регистрируются такие факты. В «лунные, ясные летние ночи», «холёный, франтоватый» комендант губ. ЧК Михайлов непосредственно сам охотился с револьвером в руках за арестованными, выпущенными в голом виде в сад.

Французская писательница Одетта Кён, считающая себя коммунисткой и побывавшая по случайным обстоятельствам в тюрьмах ЧК в Севастополе, Харькове и Москве, рассказывает в своих воспоминаниях со слов одной из заключенных о такой охоте за женщинами даже в Петрограде (она относит этот, казалось бы, маловероятный факт к 1920г.!) В той же камере, что и эта женщина, было заключено ещё 20 женщин-контрреволюционерок, ночью за ними пришли солдаты. Вскоре послышались нечеловеческие крики, и заключенные увидели в окно, выходящее во двор, всех этих 20 женщин, посаженных на дроги. Их отвезли в поле и приказали бежать, гарантируя тем, кто прибежит первым, что они не будут расстреляны. Затем они были все перебиты…

В Брянске, как свидетельсвует С.М.Волковский в своих воспоминаниях, существовал «обычай» пускать нулю в спину после допроса. В Сибири разбивали головы «железной колотушкой»… В Одессе – свидетельствует одна простая женщина в своих показаниях – «во дворе ЧК под моим окном поставили бывшего агента сыскной полиции. Убивали дубиной или прикладом. Убивали больше часа. И он всё умолял пощадить».

В Екатеринославе некий Валявка, расстрелявший сотни «контрреволюционеров», имел обыкновение выпускать «по десять-пятнадцать человек в небольшой, специальный забором огорожденный двор». Затем Валявка с двумя-тремя товарищами выходили на середину и открывали стрельбу.

В том же Екатеринославе председатель ЧК «тов. Трепалов» ставил против фамилий, наиболее ему не понравившихся, сокращенную подпись толстым карандашом «рас», что означало – расход, т.е. расстрел; ставил свои пометки, так что трудно было в отдельных случаях установить, к какой собственно фамилии относятся буквы «рас». Исполнители, чтобы не «копаться» (шла эвакуация тюрьмы), расстреливали весь список в 50 человек по принципу: «вали всех».

Петроградский орган «Революционное Дело» сообщал такие подробности о расстреле 60 по Таганцевскому делу.

«Расстрел был произведен на одной из станций Ириновской ж.д. Арестованных привезли на рассвете и заставили рыть яму.

Когда яма была наполовину готова, приказано было всем раздеться. Начались крики, вопли о помощи. Чаете обреченных была насильно столкнута в яму, и по яме была открыта стрельба.

На кучу тел была загнана и остальная часть и убита тем же манером. После чего яма, где стонали живые и раненые, была засыпана землёй.

Вот палачи московские, которые творят в специально приготовленных подвалах с асфальтовым полом с желобком и стоком крови своё ежедневное кровавое дело.

Три палача: Емельянов, Панкратов, Жуков, все члены российской коммунистической партии, живущие в довольстве, сытости и богатстве.

Они, как и все вообще палачи, получают плату поштучно: им идет оджежда расстрелянных и те золотые и прочие вещи, которые остались на заключенных.

Они выламывают у своих жертв золотые зубы, собирают золотые кресты…».

С.С.Маслов рассказывает о женщине-палаче, которую он сам видел.

«Через 2-3 дня она регулярно появлялась в Центральной Тюремной больнице Москвы (в 1919 г.) с папиросой в зубах, с хлыстом в руках и револьвером без кобуры за поясом. В палаты, из которых заключённые брались на расстрел, она всегда являлась сама.

Когда больные, пораженные ужасом, медленно собирали свои вещи, прощались с товарищами или принимались плакать каким-то страшным воем, она грубо кричала на них, а иногда, как собак, била хлыстом… Это была молоденькая женщина лет 20-22».

Были и другие женщины-палачи в Москве.

С.С.Маслов как старый деятель вологодской кооперации и член Учредительного собрания от Вологодсклой губ., хорошо осведомлённый о вологодских делах, рассказывает о местном палаче (далеко не профессионале) Ревекке Пластининой (Майзель), когда-то скромной фельдшерице. Она собственноручно расстреляла 100 человек В Вологде чета Кедровых – добавляет Е.Д.Кускова, бывшая в это время там в ссылке – жила в вагоне около станции. В вагонах проходили допросы, а около вагонов – расстрелы.

При допросах Ревекка била по щекам обвиняемых, орала, стучала каблуками, иступленно и кратко отдавала приказы: «К расстрелу! К стенке!» «Я знаю до десяти случаев, – говорит Маслов, – когда женщины добровольно „дырявили затылки“. О деятельности в Архангельской губ. весной и летом 1920 года этой Пластининой-Майзель, которая была женой знаменитого Кедрова, сохранились и такие воспоминания: „После торжественных похорон пустых красных гробов началась расправа Ревекки со старыми партийными врагами. Она была большевичка. Эта безумная женщина, на голову которой сотни обездоленных матерей и жен шлют своё проклятие, в злобе превзошла всех мужчин ВЧК.“