Познер о «Познере» - Владимир Познер

Прав Павел Лунгин, тысячу раз прав: Россия была беременна Возрождением, но вместо родов случился чудовищный, кровавый, искалечивший Россию аборт. Когда я читаю описания того, с какой свирепостью Грозный расправился с Новгородом Великим, на ум приходят Навуходоносор и Тит, сровнявшие с землей Иерусалим и два его храма, однако ни тот, ни другой не достигли того уровня изощренной жестокости, какой отличился Иван IV.

Пытаясь найти слово, наиболее точно определяющее Грозного, я остановился на «душегубе». И вспомнил при этом шварцевского Дракона, объясняющего странствующему рыцарю Ланцелоту, что тот напрасно вызвал его на бой, что жители его страны, которой он, Дракон, правит уже триста лет, не хотят никакой свободы…

«Дракон: Как здоровье?

Ланцелот: Спасибо, отлично.

Дракон: А это что за тазики на полу?

Ланцелот: Оружие.

Дракон: Это мои додумались?

Ланцелот: Они.

Дракон: Вот безобразники. Обидно небось?

Ланцелот: Нет.

Дракон: Вранье. У меня холодная кровь, но даже я обиделся бы. Страшно вам?

Ланцелот: Нет.

Дракон: Вранье, вранье. Мои люди очень страшные. Таких больше нигде не найдешь. Моя работа. Я их кроил.

Ланцелот: И все-таки они люди.

Дракон: Это снаружи.

Ланцелот: Нет.

Дракон: Если бы ты увидел их души — ох, задрожал бы.

Ланцелот: Нет.

Дракон: Убежал бы даже. Не стал бы умирать из-за калек. Я же их, любезный мой, лично покалечил. Как требуется, так и покалечил. Человеческие души, любезный, очень живучи. Разрубишь тело пополам — человек околеет. А душу разорвешь — станет послушней, и только. Нет, нет, таких душ нигде не подберешь. Только в моем городе. Безрукие души, безногие души, глухонемые души, цепные души, легавые души, окаянные души…»

Дракон-Грозный — губитель душ, создатель опричнины, отравившей Россию таким ядом, от которого она не может оправиться по сей день.

В начале программы я спросил Лунгина, почему он взялся за тему Грозного, ведь хочет он или не хочет, но он бросает вызов гениальному Эйзенштейну. Он заговорил о том, что призрак Грозного витает над нами, что власть все никак не решит для себя, от Бога она или от народа, и что в других странах Европы ответ на этот вопрос дан давно и определенно.

Да, это так. Но почему же в России до сих пор власть почти сакральна? Почему, как утверждает Лунгин, в России нет уважения к фактам, почему живут мифами — по поводу СССР (ах, как там было прекрасно!), по поводу Горбачева, Ельцина (развалили СССР, продались американцам, жидам, врагам), — почему народ сопротивляется продвижению в сторону демократии и, как кажется, мечтает о новом Грозном?

Ответы на эти вопросы и есть ключ к пониманию того, куда идет Россия, какие у нее шансы прийти к цели — к любой. Пока же она, словно корабль, лишенный руля и ветрил, плывет в никуда. Может быть, ответы следует искать в трех веках татаро-монгольского ига? В душегубстве правления Грозного? В том, что русский народ в большинстве своем столетиями находился в крепостническом рабстве? В систематическом и безжалостном уничтожении самых блестящих умов, достигшем неслыханного размаха при втором «грозном», втором душегубе — Сталине?

Советский Союз держался на мощной «эпоксидке»: вера и страх, страх и вера. Как показывает история, нет ничего сильнее власти, стоящей на этом замесе. Ноу такой власти есть один фатальный изъян: вера и страх не вечны, их «период полураспада» довольно короток, и когда они неизбежно начинают ослабевать, власть разваливается. Распад СССР был предопределен именно этим. А что пришло взамен? Ничего. В том смысле, что за семь с лишним десятков лет было уничтожено свободомыслие, была уничтожена «точка роста» — интеллигенция, ее попросту не стало. И пришла растерянность перед необходимостью самостоятельно решать свою судьбу: выбирать путь, власть, отвечать за себя, обходиться без ожидаемых (и, как оказалось для многих, столь желанных) указов сверху.

Возник духовный кризис, ощущение потери смысла жизни. Появилась ностальгия по советскому прошлому, по Сталину (Грозному), по тем временам, когда все было ясно и понятно, когда не надо было задаваться никакими вопросами, кроме извечного «что дают?». Странно? Да не очень, если вдуматься. Действительно странно то, что многие, кого называют «креативным классом» (не путать с исчезнувшей навсегда интеллигенцией!), подались в том же направлении, призывая, например, к введению избирательного ценза, к ограничению все той же демократии, развитию которой, по Лунгину, «странным образом сопротивляется народ».

Нет, все-таки не странным образом. Вполне, намой взгляд, понятным, потому что демократия требует от человека ответственности, самостоятельного мышления. Россия же была лишена предпосылок для такого развития.

Никита Михалков

актер, кинорежиссер, общественный деятель

В. ПОЗНЕР: Никита Сергеевич, сразу несколько вопросов к вам. Андрей Лабазюк спрашивает: «30 марта 2009 года внеочередной съезд Союза кинематографистов переизбрал вас председателем Союза. Перед голосованием на съезде вы публично отказались от этой должности, но тем не менее вас избрали, и вы — председатель. Сталин, который в течение десятилетий уничтожал любимую вами белую эмиграцию, пользовался таким же способом, тем самым проверяя своих соратников на вшивость. А впоследствии уничтожал их. Как вы считаете, это случайное совпадение, или вы просто хороший ученик?» Ничего, да?

Н. МИХАЛКОВ: Вот это закваска!.. По-моему, Селинджер сказал, что сентиментальность — это когда живому существу начинают уделять внимания больше, чем ему уделяет Господь Бог. Мне кажется, что ошибка нашего корреспондента как раз в том, что он слишком много внимания уделяет этому событию. Если он считает, что Союз кинематографистов — это организация, в которой вновь избранный или переизбранный имеет право и возможность уничтожать тех, кто голосовал против, он глубоко ошибается. И в данном случае, похоже, это он ученик Сталина, раз он об этом думает, а не я.

В. ПОЗНЕР: Егор Синебок: «Объясняя, почему российские режиссеры давно не номинировались на «Оскар», вы сказали, что просто существует политическая конъюнктура: если в Югославии идет война, то победят хорватские картины. С каким политическим событием в таком случае совпал выход вашей картины «Утомленные солнцем», получившей «Оскара»?»

Н. МИХАЛКОВ: Я все-таки тешу себя надеждой, что не только это решает вопрос. Но подобный взгляд на события тех времен достаточно, на мой взгляд, необычный. Потому что эта картина — не против чего-то, она о том, что не виноватых в этой истории нет. И те люди, которым было по восемнадцать — двадцать, в дни репрессий все равно целовались, рожали детей, слушали музыку, танцевали и не думали постоянно о том, чем занимается Иосиф Виссарионович в Кремле. Это есть жизнь. Мне кажется, что в данном случае людей привлек такой взгляд на то время. Ну и, полагаю, что актер Меньшиков, плюс маленькая девочка, Ингеборга и другие — это достаточно серьезный коллектив, чтобы отнестись к нему серьезно.

В. ПОЗНЕР: Многие спрашивают, как обстоят дела с «Утомленными солнцем-2».

Н. МИХАЛКОВ: Я закончил снимать все Божьей милостью. Смонтирована первая часть. Надеюсь, что мы покажем ее, даст Бог, в апреле, и фильм выйдет в прокат. А где-то в конце года — начале следующего выйдет вторая часть. Плюс к этому через какое-то время будет готово пятнадцать серий для телевидения. Но это не так, как обычно — когда все, что не вошло в кино, входит в сериал. Мы специально для него отдельно снимали сцены, огромные эпизоды.

В. ПОЗНЕР: Еще спрашивают, почему вы разделили «Утомленные солнцем-2» на две части, не опасно ли это с точки зрения зрительского интереса?

Н. МИХАЛКОВ: Опасно, опасно. Но когда мы всерьез погрузились в материал, когда я начитался вместе с коллегами, соавторами воспоминаний, писем, то стало понятно: нам хочется сказать больше. Вложить все в одну картину невозможно, и сделать ее продолжительностью в шесть часов тоже нельзя. Работать только на сериал не хочется, потому что другой масштаб. В принципе, мы не первые в этом вопросе. Успешная картина Тарантино, например, шла именно так. Важно, чтобы в конце первой части люди захотели посмотреть вторую. Это самое главное.

В. ПОЗНЕР: Евгений Юрьевич Сидоров: «Как вы считаете, необходимо ли наконец принять нелегкое решение о захоронении вождя революции? Интересовались ли власти мнением деятелей культуры по данному вопросу?»

Н. МИХАЛКОВ: Я не хочу, чтобы мое мнение стало мнением деятелей культуры, оно мое личное. Я давно об этом говорил. Мне кажется, если бы Владимир Ильич Ленин при жизни узнал, что его тело будет находиться на поверхности земли и его станут показывать людям как некий неодушевленный предмет, он человека, который это придумал, подверг бы очень серьезному наказанию. Потому что это действительно большое наказание. Однако есть люди старшего поколения, для которых это символ и образ. Их не так много осталось, и не так долго им жить. Так что здесь нужно просто сбалансировать все и принять решение. Но с точки зрения морали, веры и православной культуры — его душа мечется из-за этого. Да и сам он, как я слышал и даже читал, завещал похоронить себя рядом со своей матушкой на Волковском кладбище.