Замена - Сергей Цикавый

Имя. Я вздрогнула и увидела, как на секунду изменилось лицо Малкольм: она внимательно наблюдала за мной.

– Понятно, – кивнула Джоан. – Поясню сразу. У него очень высокий приоритет в «Соул», а это означает две вещи: нужно охранять и его, и от него.

Я молчала: слова были точны и пусты. Малкольм расстегнула нижнюю пуговицу пиджака, откинулась на спинку стула.

– Ну что же. Да будет монолог.

Она заговорила: мягко, но очень точно. Я слышала длину предложений, логические ударения и всю выверенную грамматику человека, говорящего на чужом языке. Малкольм умело подбирала синонимы и устойчивые выражения.

Я ничего не понимала по смыслу: в ушах стоял сплошной ватный гул.

– А тебе ведь не все равно, – вдруг сказала она громко.

Лицо Джоан оказалось в полуметре от моего. Она подалась вперед, глядя прямо мне в глаза.

«Родинка на скуле, – подумала я. – И веснушки».

– Ты сидишь, как фарфоровая. Бледная. Безразличная, немая. Но не дай бог тебя уронить.

Я почувствовала ее руку на своем бедре, а потом было крохотное беспамятство. Когда исчезли алые пятна, Джоан сидела на своем месте, а между нами в воздухе кружились, исчезая, тонкие нити дыма. Пахло горелой шерстью.

– Пояс, – подсказала Джоан.

Пояс халата, который я стискивала в кулаке, стал намного короче. Я разжала саднящую ладонь, отпустила горстку пепла – стало легче.

– Прости, но мне нужно твое внимание, Витглиц. Я не со шкафом пришла поговорить.

Фарфор. Я вспомнила: на мой семнадцатый день рождения Кристиан уничтожил все вазы в больнице.

– Итак. Все просто: я слежу, чтобы он не переходил черту.

– Черту?

– А. Ты умеешь разговаривать, – кивнула Малкольм. – Да, черту. Мне не нужны трупы детей и открытая демонстрация способностей проводника. Свихнувшегося проводника. Что же до тебя… Он брал тебя, когда ты хотела и когда не хотела. Когда едва понимала, на каком ты свете. Он уносил тебя на крышу больницы и показывал город. Он мучил медперсонал на твоих глазах…

Ее глаза расширялись, и она вгоняла за воспоминанием воспоминание – под кожу, в нервы, прямиком в ELA. Образы были нечеткими из-за боли, но там было прошлое. Это была прошлая я.

Я – это я.

– …Скажи мне, Витглиц. Скажи, почему после всего этого ты не осталась его куклой?

Я стояла, опираясь на стол. Я дышала – и пыталась делать это не так громко. Не так часто. Не так больно. Джоан сидела на своем стуле и поправляла отвороты пиджака.

«Я ее оттолкнула».

Малкольм поправляла одежду, и снова что-то не так было с ее лицом.

– Держи. Нам действительно нужно поговорить.

В ее руке была сигарета.

– Ни миллиграмма никотина, – кивнула она. – Просто легкий наркотик. Не хотелось бы предлагать тебе укол.

Я смотрела на нее и молчала: я не знала, что сказать. Вопрос «почему «не хотелось бы»?» – не в счет.

– Хорошо. Я начну.

Она села на пол, старательно подтянув штанины. Она достала зажигалку, и я ощутила, что хочу сбежать. Сигарета уже тлела у ее губ, я едва видела внимательный синий взгляд. Но Малкольм знала о никотине, и ее дурацкая, детская поза на полу была такой странной, безоружной, а моя боль – такой сильной, что я села напротив.

– Молодец, – прищурилась она из-за дыма. – Держи.

Я приняла тлеющую сигарету. Казалось, она прожжет мне руку.

– Тяни осторожно, – предупредила Джоан, подбирая под себя ногу.

Потом мы молчали. Я кашляла, и звоном отдавалась в голове оглушенная ELA. Все вдруг становилось маловажным: и боль, и, то, как я дрожала в прихожей среди своей бывшей одежды. Малкольм исподлобья изучала меня.

«Синие глаза. Как у Куарэ».

– Мне надо понять вашу связь, Витглиц. Иначе я не справлюсь, понимаешь?

Я кивнула и услышала смешок в ответ:

– Запомни, я нечасто обещаю не справиться.

Я смотрела со стороны на эту комнату, откуда-то из-под потолка. Мы сидели на ковре, вился дым, и что-то растворялось, уходило прочь: глупость ситуации убивала страх.

Я курила.

Я курила наркотик.

Сидя на полу.

Сидя напротив незнакомки, которая представляется как «сторожевая сука».

– Что ты хочешь узнать о нем?

Я вслушалась в свой голос: он был странным. Хрипотца – словно я проговорила весь день. «А еще – как ровная линия на кардиограмме».

– О нем? – удивилась Джоан. – О нем – ничего. Я хочу услышать тебя.

– Что именно?

– Кто он для тебя?

– Я не знаю. Он просто был.

Ответы давались легко и честно. Я с удивлением воспринимала образы из податливой памяти: полутемная палата, которую я вижу только одним глазом – на втором повязка. Он привел ко мне хор из детского отделения. Он дергал их за ниточки, которые видела только я.

Это была страшная песня, но мне было все равно.

– Келсо сегодня пришел к тебе, как к своей игрушке. В чем он ошибся?

Я смотрела на нее в ответ и не понимала вопроса.

– Ах вот даже как, – улыбнулось дымное лицо. – Хорошо. Тогда иначе: в какой момент он начал ошибаться?

Это был понятный вопрос.

* * *

…– Соня, сюда.

Я осмотрелась. Профессор Куарэ снова ждал меня. Комната для занятий младшей группы была пуста – маленькие парты, как ящики из-под фруктов, доска в белых разводах. Учитель забыл свой пиджак. Карман был измазан мелом.

– Я изолирую Келсо. Ты больше не должна ему потакать.

– Я поняла.

Он отрезал от меня огромный кусок, я понимала это, мне было больно, но… Но мне было больно всегда.

– Хорошо, – кивнул Куарэ. – Нам пора определиться с твоим будущим. «Соул» готов оплатить любое образование.

Слова были легкими, теплыми. Он положил передо мной распечатки: профориентационные карты, пробные тесты, какие-то диски с данными. Последним лег вывод экспертной группы врачей – я читала и подписывала такие раз в полгода.

– Что это значит, профессор Куарэ?

– Это значит, что медикам удалось добиться нулевой динамики.

* * *

– Они остановили метастазирование? – спросили синие глаза.

– Да.

– Эксперимент «Е»?

– Я не знаю.

Мы молчали. Она меня прервала, и было обидно: я снова переживала тот день – день, когда я будто бы проснулась. Когда очнулась в классе, среди крохотных парт для самых маленьких учеников, многие из которых гарантированно не дожили бы до моих лет.

День, когда я выбрала, кем стать и кем перестать быть.

Джоан не дала мне рассказать об этом – она просто взяла и все поняла.

– Понятно. Келсо не принял такого исхода, да?

– Да.

– Попытался восстановить свою власть?

– Не сразу.

Джоан помолчала. Скрипела сигарета, скрипело дыхание. Я почти не видела комнату: мне было тепло и легко. А потом начала рассказывать Малкольм. О том, как она пыталась найти записи тех лет. О том, что данные последних дней госпиталя НИИ «Нойзильбер» восстанавливали буквально из угольев. О том, что тех данных ей не хватает.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});