Аэций. Клятва Аттилы (СИ) - Тавжар Алекс

— Я рад, что ты меня понимаешь, — сказал Аэций. — Плакидия — младшая дочь императора свободна от обязательств. Мы могли бы вас обручить.

Карпилион расхохотался в голос.

— Мы?..

— Напрасно смеешься, — возразил Аэций. — Плакидия недостаточно взрослая для заключения брака, но вполне созрела для обручения. Женившись на ней, ты станешь…

— Соправителем императора? — сквозь смех произнес Карпилион. — Не поверишь, но с этим я и нагрянул в Галлию. Юста Грата Гонория — так её полное имя? — прислала аттиле письмо с предложением стать её мужем.

— Что? — Аэций был искренне удивлен.

— Император не сказал тебе?

— Хм, нет… Наверное, не успел. Что ж. Тогда даже лучше. Гонория очень похожа на мать. Она не только красива, но и умна. Думаю, если я предложу императору этот брак, у него не возникнет никаких возражений.

— Аттиле он ответил, что Гонория отдана́ другому.

Аэций усмехнулся и покачал головой.

— Узнаю́ Валентиниана. Иногда он лукавит, чтобы не отказывать прямо. Не беспокойся, тебе не откажет. Ты ведь мой сын, а я его главная опора.

— Да к тому же герой Каталаунских полей, — с иронией произнес Карпилион.

— Каталаунские поля нам обоим аукнутся, если не уладим свои разногласия, — ответил Аэций. — Победу не одержать оружием, она в той цели, которую ставят перед собой. Ты пришел за Гонорией, так женись на ней и не будешь чувствовать себя проигравшим. В целом, призна́юсь, я горд, что сумел победить такого врага, как ты. Прими мое восхищение. Ты был очень хорош в бою.

— Ты тоже, Мунчук, — отозвался Карпилион. — Кажется, так тебя звали в Маргусе, когда мы впервые встретились.

— Ха-хах, Мун Чук — это вовсе не имя, а название праздника. Мун Чуками называют тех, кто родится в этот Великий день. Их считают детьми богов… Руа когда-нибудь говорил тебе об Ульдине?

— Нет.

— Для меня он был богом. В юности я поклялся хранить эту землю от войн и побратался с теми, кто поклялся о том же самом. А теперь из всех побратимов остался один. Умру, и кто будет новым хранителем мира? Пятилетний сын, которого родила мне вторая жена?

— Мира без войн не бывает.

— Так говорят только слабые духом. Война означает, что ты был не прав. И только договорившись, будешь чувствовать, что победил.

— Ну, раз так — давай заключи́м договор. Ты возглавляешь армию здесь. А я — у гуннов. И тогда между нами не будет войн. За это время твой сын подрастет и сможет тебя заменить. А в Кийгороде подрастет наследник Руа.

Карпилиону казалось, что возражений быть не должно́.

— Посмотри вот сюда. — Аэций придвинулся ближе и показал ему руки. — Ты видишь? Они дрожат. Пока не слишком заметно, но скоро об этом узнают все. У меня нет выхода. Я должен найти преемника, и не завтра, не послезавтра — а прямо сейчас. Иначе меня заменят каким-нибудь славным воякой, который решит, что Империи необходима война с аттилой. И тогда будет поздно хвататься за локти. Поверь, я не стал бы с тобой говорить, будь у меня хоть какой-нибудь шанс поступить по-другому. Со мной все кончено. Заключать договор бесполезно. Я не хочу ничего делить. Я хочу отдать тебе всё. Этот мир, людей, их жизни и их судьбу. Оставайся здесь, женись на Гонории. А в Кийгород отправишь послание. Пусть поставят вместо тебя послушного нам человека. Например, такого как Онегесий. Ты ведь с ним кажется дружен?

У отца были старые сведения, но поправлять его не было смысла. Карпилион раздумывал над другими его словами. Женившись на Гонории, он разделит с императором трон, и поражение превратится в победу. Именно так начиналась его военная жизнь. Женился на дочерях степняков и набирал себе войско. Теперь этим войском станет римская армия. За это время степняки перекочуют в родные края. А в Скифии будут ждать его возвращения. Женитьба на сестре императора оправдает все…

— В Кийгороде я оставил Ильдику. Она там правит вместо наследника Руа.

— Ильдика? Знакомое имя, — осторожно переспросил Аэций. — Ты уверен, что можешь ей доверять?

Ответить Карпилион не успел. До слуха обоих донесся удар дверного молотка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вместо прислуги за порядком в домусе следили могучие букелларии. Один из них, стуча сапогами, вломился в треклиний и объявил, что хозяев дома желает видеть сестра императора Гонория.

Отец и сын невольно переглянулись. Внезапный визит настолько знатной особы заставил их разом подняться с нагретых лож. Кажется, птичка сама прилетела в клетку.

— Знаешь, что, — произнес Аэций. — Сделаю-ка я вид, что удалился незадолго до её прихода. А ты уж, пожалуйста, прими её как полагается. Не груби…

— И не чеши в затылке, — подхватил Карпилион, и, обменявшись усмешками, они разошлись по разным арочным входам.

Осень 451 г. Кийгород

Посыльный прибыл в Кийгород, когда покраснели листья и подули холодные северные ветра. Аттила просил передать на словах, что находится в безопасном месте. Велел не ждать его скоро и вести обычную жизнь.

В Кийгороде знали, что его разгромили на Каталаунских полях. Наверное, он в плену, решила Ильдика, иначе прислал бы посыльным знакомого, а не какого-то чужака.

— Созовите мне воевод. Всех, кто верен аттиле. Пусть немедленно едут сюда, — отдала приказание.

И воевод созвали.

Совет

— Матушка, почему ты плачешь? — спросил восьмилетний Ирна у Ильдики. Он был таким же темноволосым как Руа, но глазами походил на неё и на Кия, и на весь их голубоглазый род.

— Я не плачу, — ответила Ильдика, стирая слезинку, стекавшую по щеке. — Сейчас мы пойдем на двор. Там будет много чужого люда. Не пугайся. Они приехали нам помочь.

— Не буду пугаться, — смело ответил Ирна и нахмурил свои соболиные бровки.

Ильдика поцеловала их. Взяла мальчонку за крепенькую ладошку и повела за собой. На ней был длинный жемчужный наряд, отороченный белым мехом. Ильдика знала, какое впечатление производит на мужчин её красота, делая их податливыми и сговорчивыми, и хотела выглядеть как можно лучше.

*

Когда они с сыном вышли на устланное коврами крыльцо, во дворе закричали приветствия. Народа там было много. Те, кто явился из дальних окраин, держались особняком. Остальные — сбились толпой.

— Вот и пришли ко мне, дорогие гости, — сказала Ильдика. — Позвала вас не ради веселья, а ради доброго дела. Рассылайте вести во все концы. Собирайте дружины. Скликайте тех, кто может держать оружие. И пойдем на подмогу аттиле.

Не успела она умолкнуть, как во дворе зашумели. Одни говорили о том, что скоро начнется зима, и кони увязнут в сугробах. Другие о том, что аттила вернется сам. А раз до сих пор не вернулся, то и подмога ему не нужна.

Ильдика смотрела на них растерянными глазами. Аттила в беде. А они испугались сугробов!

— От ваших речей даже небо померкло, — произнесла она с горечью. — Я никого не хочу неволить. Раз уж приехали — отдыхайте, гуляйте в Кийгороде, а потом уезжайте в свои края. Пускай останутся только те, кто согласен идти в поход.

И толпа во дворе потихоньку стала редеть.

— Позови нас весной, когда распечется солнце, — говорили Ильдике. — А зимой медведи сидят по берлогам.

Ильдика не ожидала такого исхода. Только что во дворе было густо, и вот никого не осталось, кроме зевак.

— Почему они разбежались? Нам никто не хочет помочь? — спросил у матери маленький Ирна, не понимая, что происходит.

У Ильдики дрогнули губы. Она наклонилась к сыну, чтобы ответить, и вдруг услыхала знакомый голос:

— Я помогу, если надо.

От зевак, словно тень, отделился кто-то высокий, крупный, с курчавой седой бородой и медленно подошел к крыльцу.

Охранники, лязгнув мечами, ринулись было его задержать, но Ильдика остановила их быстрым движением руки.

— Не трогайте. Это друг, — сказала она, и лицо её осветилось радостной улыбкой.

Перед ней стоял Онегесий, все такой же кряжистый и могучий, нисколько не постаревший за время разлуки. Несмотря на седую бороду, он выглядел даже моложе, чем раньше.