Завтра ты умрешь - Анна Малышева

– А ты, я вижу, напугалась. – Ярослав погрозил ей пальцем. – Запомни – если тебе начинают угрожать, значит, тебя боятся! Сама подумай – сегодня у нас появился колоссальный козырь против семейки Банницких, только вот беда – пока неясно, что с ним делать.

– А что ты вообще имеешь против них? – не сдавалась Ника. – Откуда ты знаешь, какие у них обстоятельства? Пусть им нужны не деньги, не страховка, что-то другое, – как ты можешь решать, мошенники они или жертвы обстоятельств? Начнешь копаться, предашь дело огласке – хорошо, получится шикарный материал… Но ты можешь поломать жизнь целой семье, которая ничего тебе не сделала!

– Родная, я знаю одно – если журналист натыкается на такую золотую жилу, он ее не бросает, даже если это грозит его жизни!

– И плевать на людей?

– Напротив. – Он сделал из салфетки конвертик и аккуратно вытряхнул туда три тонких окурка из пепельницы. – Как раз из большой любви к людям все это и делается. Но знаешь, как заведено у энтомологов: не поймаешь бабочку – не изучишь вид.

– Ксения не бабочка, и на булавку ты ее не посадишь! – Ника с удивлением следила за его действиями. – Зачем тебе окурки?

– Это доказательство ее существования, – важно сказал он, пряча конвертик в нагрудный карман куртки. – Слюна, то есть ДНК, отпечатки пальцев, следы помады…

– Ты всерьез?

– Разумеется, – безмятежно подтвердил тот. – И про эксгумацию я тоже говорил серьезно. Больше всего мне интересно заглянуть в гроб. Вот будет номер, если мы увидим там ложе вампира! Что-то из романа Брэма Стокера – кучу кладбищенской вонючей земли, в которой вампир пережидает день, набираясь сил к закату…

– А я думаю, гроб пустой, она просто блефовала. – Ника понимала, что ее собеседник шутит, и все-таки вздрогнула. – Она была напугана, растерялась, а ее наглость под конец – просто маскировка. У меня только один вопрос – зачем все это? Может, это просто бред и на самом деле она больна? Я начинаю сомневаться… Говорят, сумасшедшие иногда кажутся совершенно нормальными!

– Мне надо срочно встретиться с Натальей. – Он взглянул на часы. – Предлагаю разбежаться. Делай свои дела, а я смотаюсь к ней на работу, наверное, она уже заступила на вахту. Кстати, насчет общения с потусторонним миром… – Ярослав самодовольно похлопал по хиппарской замшевой сумочке с бахромой, висевшей у него на груди. – Половину нашего с ней разговора я записал на диктофон! Она сказала более чем достаточно, чтобы отвечать за свои слова!

– Только не говори Наташе, что видел живую Ксению! – Ника испуганно вцепилась ему в плечо: —Она с ума сойдет или напьется! Ты не представляешь, как она к ней привязана!

– Нет-нет. – Он оставил на столе деньги, прощально махнул официантке, обслуживающей соседний столик, и повел Нику к выходу. – Даже не заикнусь. Истерики ни к чему, мы вступили на минное поле. Ты и сама не забивай себе голову, жди звонка и не проявляй инициативы.

Он проголосовал на обочине, усадил спутницу в подъехавшую машину и, несмотря на сопротивление Ники, дал ей денег на дорогу. Женщина откинулась на спинку заднего сиденья и прикрыла глаза. Когда водитель обернулся к ней, чтобы уточнить адрес, ему показалось, что пассажирке дурно, – так неподвижно было ее бледное, усталое лицо.

* * *

– Значит, развод? – Ника остановилась, услышав, что сказал муж, но тут же продолжила мыть посуду. Они только что поужинали. Ел в основном Олег, хотя и жаловался, что у него пропал аппетит, а ей кусок в горло не шел. – Ты не слишком поторопился? А то в самом деле получается слишком серьезный разговор.

– Мне не до шуток! – нервно ответил муж, размешивая сахар в чашке с дымящимся чаем. В отличие от жены, в минуты душевных потрясений Олега одолевал демон обжорства. – Ты где-то шатаешься со своим приятелем, потом берешь двухнедельный отпуск, приходишь пьяная, заявляешь, что едешь в Питер, и хочешь, чтобы я отпустил с тобой ребенка?!

– Когда ты так говоришь, у меня появляется впечатление, что я не имею на этого ребенка никаких прав, – бросила она через плечо. – Значит, мне нужно вымолить у тебя разрешение свозить его к бабушке?

– Хотелось бы посмотреть на эту бабушку!

– Ты имеешь в виду, что я собираюсь использовать Алешку для маскировки? – Ника в сердцах швырнула в раковину салатницу, и та раскололась на мелкие куски. Это была красивая салатница из английского фарфора, солидная и надежная – как все, что дарила свекровь. Это был ее последний подарок – на Новый год. – Если бы я хотела провести время с любовником, я бы так и сказала!

– Ах, какая смелая! – визгливо крикнул Олег. – Да ты врала бы до последнего, и сейчас врешь!

– Зачем мне врать?!

– Да затем, что тебе некуда податься! – Он дрожал от негодования и, сам того не замечая, торопливо запихивал в рот большие куски свежей плюшки, запивая их сладким чаем. – Ты меня просто используешь, всегда использовала – теперь я понимаю!

– Зато я ничего не понимаю! – с презрением заявила она и закрыла кран. – Сперва прожуй, потом страдай! Теперь ты говоришь точно как твоя мама! Она ведь только и ждала, когда я в чем-то провинюсь! Теперь на ее улице праздник! А насчет некуда податься – ошибся! У меня есть друзья и родственники, руки и голова на плечах, слава Богу! Проживем!

Олег кричал что-то еще, но Ника зажала уши мокрыми ладонями и побежала в комнату, где давно уже плакал сын. Выхватив ребенка из кроватки, она прижала его к себе и носила на руках взад-вперед, пока он не перестал всхлипывать, уткнув личико ей в плечо. В эти минуты она все решила окончательно. Ей вспомнилось собственное детство, родительские ссоры, свой страх – тогда казалось, что мир развалится на куски из-за того, что мама кричит на папу, а тот отвечает тем же… «После взрослые мирятся и даже ложатся в одну постель, а назавтра все начинают по новой… Они мерят другой мерой и не понимают, что рядом умирает от ужаса ребенок, для которого они еще не перестали быть самыми важными людьми на свете. Это потом он осознает, что они были не самыми умными, не самыми добрыми, сильными и справедливыми. Поймет и станет к ним снисходительней… Но тот страх и чувство катастрофы останутся с ним навсегда. Насколько милосерднее к ребенку расставаться сразу!»

В прихожей хлопнула дверь – Олег заперся в ванной. Оттуда послышался шум воды – если кто-то хотел уединиться в их маленькой квартире, приходилось принимать ванну. Ника остановилась, прислушиваясь и не переставая поглаживать теплую спинку уснувшего ребенка. У нее было по крайней мере полчаса.

Женщина уложила сына на супружескую постель и, вытащив из шкафа большую спортивную сумку, сунула туда кое-какие детские вещи. Для себя она захватила только теплый свитер и кое-что из белья, а также все документы – свои и детские. Уже через несколько минут, наскоро черкнув записку и взвалив на плечо сладко задремавшего Алешку, Ника покинула квартиру, где безвылазно прожила пять лет, – как надеялась, покинула навсегда. Ее слегка лихорадило от волнения, но чувство, что она поступает правильно, наполняло кровь адреналином. Она с легкостью сбежала по ступенькам, с ребенком на одном плече, сумкой – на другом, пересекла двор, поймала машину, без колебаний назвала адрес.

– А там я покажу, – сказала она водителю, устроившись на заднем сиденье и положив голову сына к себе на колени. Шел одиннадцатый час вечера, на город давно опустились синие сумерки, он лишался очертаний, превращаясь в россыпь цветных огней. «Я ушла из дома, я свободна!» – сказала себе женщина и с сомнением прислушалась к своим ощущениям. Как ни удивительно, она вовсе не испытывала страха.

* * *

Наталья не сразу заметила подругу с ребенком на руках – она была целиком поглощена увлекательной беседой сразу с двумя завсегдатаями, устроившимися у барной стойки. Одновременно она готовила коктейли, и Ника отдала должное подруге – та ничуть не терялась, оказавшись на месте настоящего бармена. Невозможно было догадаться о том, что она дебютирует на этом поприще – так легко, даже залихватски управлялась Наталья с бутылками, шейкером, ножом для колки льда и пятью-шестью видами бокалов, не говоря уже о клиентах, для которых готовились эти чудеса. Ника несколько минут стояла чуть поодаль, дожидаясь, пока на нее обратят внимание, и невольно увлеклась спектаклем, который разыгрывала подруга. Наталья просто сияла. Здесь, в розовой неоновой подсветке, среди табачного дыма, зеркал, бутылок и подвыпивших посетителей, она оказалась настолько на своем месте, что было невозможно представить ее в ином окружении. Ее рыжие волосы, яркий макияж, вызывающие взгляды и громкий смех вовсе не казались вульгарными, как при свете дня, в обыденной обстановке. Поставив на стойку коктейли, Наталья кокетливо усмехнулась на какое-то замечание одного клиента, независимо подняла бровь, выслушивая комплименты другого и вдруг, заметив подругу, радостно распахнула подведенные гуще обыкновенного глаза: