Происхождение личности и интеллекта человека - Александр Невзоров

Психиатрия предлагает много примеров состояния homo с полностью или частично утраченной самоидентификацией, причем делает это настолько живописно и обильно, что останавливаться на пересказе всех патологий, связанных именно с повреждением «биологической личности», нет особого смысла.

Достаточно и того, что практически все глобальные и необратимые поражения ЦНС, объединенные словом «шизофрения», преимущественно основываются на полном или частичном разрушении именно самоидентификации.

«Деперсонализация, или расстройство сознания “я”, издавна рассматривается в качестве одной из основных проблем клинической психиатрии. Проявления этого расстройства исключительно разнообразны. У больных расстройство сознания “я” наступает в виде утраты принадлежности себе своих мыслей, чувств, поступков и в виде чувства отчуждения отдельных членов и всего тела» (проф. Снежевский А., в пред, к моногр. А. Меграбяна «Деперсонализация», 1962)АА.

Что любопытно, и мышление, и интеллект при дефектации личности иногда остаются неповрежденными или же поврежденными незначительно, а уродливые формы, которые принимает мышление в таких случаях, не отменяет сам факт наличия мышления.

Прекрасной иллюстрацией данному тезису служат примеры Ницше, Свифта, Шумана, Врубеля, Вольфа Гуго, Ричарда Дадда, Мопассана, Ван Гога, Сметаны, Готфрида Минда и всего бесконечного ряда гениев, полугениев и «талантов» с серьезными, порой, драматическими дефектами личности, которые сохраняли способность к пусть и извращенному, но мышлению до самой смерти.

Я согласен, что провести абсолютно точную отпрепаровку повреждения биологической личности от повреждения ее «социальных отростков» достаточно сложно. Особенно посмертно и имея в распоряжении лишь пристрастные и не очень грамотные мемуары, в которых диагностика то смягчалась, то драматизировалась.

Но — имеем то, что имеем.

Учитывая бессмысленность надежд на появление точных и объективных документов о болезнях гениев и полугениев, нам придется довольствоваться наличествующими материалами и на основании именно этих свидетельств делать свои выводы.

Puto, что если предположить равнодольность (примерно 50 на 50) поражений личности и ее «отростков», то мы будем недалеки от реальности.

Следует, ceterum, признать, что о нейрофизиологических причинах шизофрении до сих пор не существует не только точного знания или хотя бы единого мнения, но даже и относительно внятно оформленных догадок.

(Посмертные исследования мозга психически больных фиксируют как наличие самых разнообразных анатомических аномалий, так и полное их отсутствие.)

Ad verbum, полагаю, что ближе всех к возможной разгадке единой причины шизофрении подошел И. П. Павлов в своем небрежном и явно

на скорую руку смётанном докладе «Психиатрия как пособница физиологии больших полушарий» (1919 г.). Впрочем, там нет почти ничего, кроме смутной, но очень талантливой догадки о внекорковом и строго централизованном происхождении этой болезни.

Последняя из догадок, уважительно именуемая «дофаминовой гипотезой», объясняет шизофрению дефицитом дофамина или общим пороком дофаминергической системы. Гипотеза получила относительное распространениеза счет своего безусловного удобства для психиатров. Она является настолько запутанной и противоречивой, что одновременно как допускает любые медицинские манипуляции, так и не обязывает ни к каким вообще.

Впрочем, и дофаминовую гипотезу за последние три года уже успели дважды опровергнуть.

Более того.

Посмертные обследования мозга шизофренических больных не позволили «набрать» в их substantia nigra той «процентовки» существенных патологий, что необходима для перевода гипотезы хотя бы в теорию.

(Substantia nigra среднего мозга является (это доказано) основным производителем дофамина. Правда, применительно к шизофрении эта теория зыбковата еще и тем, что не может вразумительно объяснить главное — причин разрушения дофамина в лобных долях и его же благополучия в гиппокампе, гипоталамусе, стриопаллидарной системе и других отделах мозга, куда дофамин тоже восходит из substantia nigra.)

Удивительно, что несмотря на пристальный и болезненный интерес поздних homo к вопросам «безумия» и утраты личности, с 1808 года, когда Йоганн Кристан Рейль предложил для этого вида медицины некорректный термин «психиатрия», никаких качественных изменений данной дисциплины не произошло.

Тысячи книг и трудов по психиатрии послужили лишь материалом для величественного саркофага, подобного чернобыльскому, скрывшего в своих недрах печальный секрет полного непонимания происхождения тяжелых болезней ЦНС.

Ad verbum, некорректность и предельная ненаучность термина «психиатрия» была заметна практически в день его «рождения». Академик В. М. Бехтерев сразу предлагал изменить его на «паторефлексологию». Еще более точное название данной медицинской дисциплины пытался ввести проф. А. И. Ющенко, настаивавший на термине «персонопа- тология». Но, увы, прижился странный термин «психиатрия», вероятно, и обеспечивший ее фиаско: nomen est omen.

Определенный (и немалый) успех был достигнут лишь в деле лечения парциальной (фокальной) эпилепсии, природу которой, впрочем, никак нельзя отнести к утрате самоидентификации.

Механизм ее возникновения относительно понятен, а посему относительно подвластен нейрохирургии. Хотя это и не имеет прямого отношения к нашей теме, я все же приведу цифры, сравнение которых поможет осознать масштаб «психиатрической проблемы». Explico.

У. Г. Пенфилд в своей лекции «Результаты хирургического лечения фокальной эпилепсии», прочитанной в сентябре 1955 года в НИИ Нейрохирургии им. Н. Н. Бурденко, привел следующие цифры: «За шесть лет было прооперировано 203 человека. Успех (полное прекращение припадков) зафиксирован в 45 % случаев. Хороший результат (сокращение количества припадков) — в 20% случаев. Неудача — в 35% случаев».

Я привожу именно эти данные, так как уверен в безупречности цифр, предлагаемых педантом Пенфилдом. Разумеется, различные методы (не только Пенфилда) излечили гораздо большее количество эпилептиков, но и точная выборка по его операциям за шесть лет (1949-1955) — предельно показательна.

Ее ценность в том, что она не содержит «спорных» случаев, которые подпачкивают все виды глобальной статистики по лечению эпилепсии.

Здесь, вероятно, имеет смысл кратко описать «метод Пенфилда», принесший ему всемирную славу.

В тридцатых годах прошлого века Пенфилд возродил практику Фритча и Гитцига, т.е. электрораздражения открытого мозга. Делалось это исключительно с целью выявить те области коры, в которых зарождается эпилептическая активность, для последующего удаления этих очажков.

«Двадцать пять лет назад мы начали лечить очаговую эпилепсию путем радикального хирургического иссечения аномальных областей мозга. <...>

В течение операции (остеопластической краниотомии) применялась местная анестезия, позволявшая снять болевые ощущения и оставить неизменной мозговую активность после того, как выпиленный кусок черепной кости временно отодвигался в сторону и поверхность мозга оставалась открытой» (Penfield W., Roberts L. Speech and Brain Mechanisms).

Дабы не допустить попутного повреждения различных кортекс- ных структур, отвечающих за речь, слух, тактильность, праксию et cetera, мозг первоначально «картировался» с помощью электрораздражения: различные его зоны тестировались через прикладывание электродов со слабым током непосредственно к обнаженной коре.

«Раздражение производилось нами везде, где только кора была доступна для приложения электродов» (Penfield W., Roberts L. Speech and Brain Mechanisms).

Отсутствие в коре головного мозга болевых рецепторов — позволяло оставлять больного в сознании и получать от него исчерпывающее описание его состояния или свидетельства о «выпадении» той или иной функции мозга по мере приближения (или приложения) к ней электродов.

«Таким образом, нейрохирург, который исследует кору с помощью электродов, может более легко выявить особенности ее функционирования» (Penfield W., Roberts L. Speech and Brain Mechanisms).

Проведя около 10000 таких операций, Пенфилд попутно составил предельно точную «карту динамической локализации функций коры головного мозга», которая отличается от всех подобных «карт» отсутствием фантазий, домыслов и теоретизмов. Надо сказать, что именно «картирование» обессмертило имя Пенфилда в нейрофизиологии, нейроанатомии и нейрохирургии.

Показатель (примерно) в 35% успешных операций оставался достаточно стабильным для общего числа проведенных Пенфил- дом операций по излечению эпилепсии. Велика эта цифра или мала применительно к проблеме — вопрос философский, и рассмотрение его здесь малоуместно.

Ad verbum, данные о точном количестве операций, которым предшествовало электрораздражение, существенно разнятся; следует учитывать, что примерно 10000 операций — это общее количество хирургических процедур на мозге, сделанных У. Г. Пенфилдом. Впрочем, даже если непосредственно «картировочных» экспериментов было и меньше, то и те операции, которые проводил Пенфилд без электрораздражения (учитывая характер гениального канадца), все равно имели статус нейрологического исследования. Следует, вероятно, помнить, что «каждая хирургическая операция на мозге является потенциальным физиологическим экспериментом на человеке» (Дж. Найт, 1964).