Шахматист - Вальдемар Лысяк

Сам Батхерст расслабился и совершенно не участвуя в общем веселье, оставался наедине с собственными мыслями. Впервые за долгое время у него появился аппетит. Раз за разом малышка Анна, сидящая между ним и матерью, обращалась к нему. Когда же Джулия уложила ее спать, на лавке между ними осталось свободное место, которое они, неизвестно почему, не заполняли, хотя это и выглядело более странно, чем если бы они прижались друг к другу у всех на виду.

Батхерст понимал, что все его попытки смешны, во всяком случае, он пробуждает, пусть и скрытые, насмешки всей компании, но не мог понять, почему ведет себя как мальчишка. Он не жаловался на отсутствие успеха у женщин, но еще никогда в жизни не встречал женщину, которая бы действовала на него таким образом. Он думал о ней каждую ночь, взбешенный тем, что это отвлекает его от операции. Все это он анализировал своим холодным умом, который внезапно перестал быть холодным, но не мог понять, что весь этот гипноз — это влюбленность. Но даже если где-то глубоко, подсознанием, он это понимал, то гнал от себе эти мысли. Впрочем, возможно, как раз это он бы и мог понять, но вот одного — не мог никак: почему, безотносительно к состоянию опьянения, он обязан вести себя словно влюбленный шут! Ведь это так не соответствовало тому стилю поведения, который он принял для себя и навязывал другим, и который ему был так к лицу. Чертово невезение! Именно сейчас, да еще и к ней! Ведь тип ее красоты не был из его любимых!..

И как раз во Франкфурте Батхерсту был выставлен счет за эту любовную слепоту.

Погруженный в собственные мысли, Бенджамен не заметил, что за столом не хватает иллюзиониста Симона. «Маэстро Сиромини» куда-то пропал и появился в зале где-то через час, словно кролик из шляпы в одном из своих фокусов, когда все остальные уже собирались идти спать. И сразу же после него вошел французский офицер. Его прибытие закрыло всем рты. Француз какое-то время стоял, внимательно приглядываясь к сидящим, затем направился к Батхерсту и бесцеремонно занял свободное место между ним и Джулией.

— Вы не против, если я присоединюсь к вашей компании, — сообщил он.

В воцарившейся тишине, Бенджамен вспомнил, что Мануэль Диас публично посмеялся над иллюзионистом, доказывая, будто он лучше его, а так же слова Юзефа: «Теперь Симон его возненавидит»… И еще слова Джулии: «Признается мне в любви». Молчание прервал Мирель, громко и нервно заговорив:

— Ну конечно, конечно! С радостью просим! Siamo felici, felicissimi[177]. Честь это есть большая у нас радовать господин офицер! Пожалуйста!

Француз не удостоил Миреля взглядом. Он взял кружку и, повернувшись к Батхерсту, выпил.

— Ваше здоровье, мсье…

— Но ведь этот человек, — Бенджамен указал на сидевшего, свесив голову, иллюзиониста, — сообщил вам, кто я такой.

— Да, сообщил. Вот только у меня паршивая память, мсье…

— О'Лири.

— О'Лири? Так вы англичанин?

— Ошибаетесь, капитан. Я ирландец. А это большая разница. Я ирландский революционер, сбежал с Острова после поражения восстания 1798 года.

— Браво! — хлопнул в ладоши офицер. — Мы, французы, обожаем ирландцев. В девяносто восьмом мы сражались на одной стороне, против Лондона, точно так же, как и сейчас. Предлагаю выпить за то, чтобы король Англии Георг позорно сдох вместе со своими вонючими протестантами!

Чувствуя внимательный взгляд офицера, Бенджамен широко оскалился и поднял свою кружку:

— Пускай сдохнут, и поскорее!

Они выпили. Офицер отер губы рукавом, вытянул руку с кружкой за спину, давая знак, чтобы налили еще, и, уставившись на Батхерста, продолжил расспросы:

— И вы, конечно же, мечтаете вернуться на родину, мсье О'Лири?

— Естественно.

— На цирковой повозке?

— Не понял, — удивился Бенджамен.

— Видимо, мы оба не понимаем, поскольку меня учили, что из Гамбурга в Ирландию дорога идет по морю, причем — на запад, а совсем не на восток!

— Вас прекрасно учили, капитан, но трудно требовать, чтобы я возвращался на родину, оккупированную лондонскими скотами! Сначала их нужно победить.

— Правильно. Очень верное замечание, мсье О'Лири. Что же, тогда за победу!

Они снова опорожнили кружки. Батхерст старался пить осторожно. Офицер же снова подставил кружку, чтобы ее наполнили, и напор не сбавлял.

— Кстати, мсье О'Лири, каким же образом вы сражаетесь за победу? Оружием или мисками жонглируя?

— Вы смеетесь надо мной, капитан?

— Вам так показалось? Да что вы! Я говорю очень даже серьезно. Можно сказать, смертельно серьезно, мсье О'Лири… Но я же вижу вас в компании циркачей…

— Просто, я воспользовался данным транспортным средством, капитан. Временно. Мои собственные повозки были реквизированы пруссаками. Сам я уже несколько лет занимаюсь торговлей, ведь чем-то зарабатывать на хлеб надо… Сейчас же мне хотелось бы установить торговые связи с Силезией и Австрией. Сейчас мы направляемся на юг: Глогув, Вроцлав, Прага.

— Ваша откровенность достойна похвалы, О'Лири. Вот если бы вы мне еще и документы свои показали…

— С удовольствием. — Бенджамен сунул руку за пазуху. — Вот они, пожалуйста.

Офицер внимательно просмотрел бумаги и вернул их Батхерсту.

— Они в порядке, в чем я, собственно, и не сомневался. Другое дело, что самыми настоящими документами всегда располагают английские шпионы.

— Это плохая шутка, капитан, — резко ответил на это Батхерст, — решительно протестую! В девяносто восьмом я сражался вместе с Тоном[178], чудом избежал смерти! После этого ваша родина предоставила мне опеку и гостеприимство, став моей второй родиной. К сожалению, она не предоставила мне средств на содержание, вот мне и пришлось сделаться купцом.

— Это и вправду печально, — растрогался француз с издевкой в голосе.

— Гораздо печальнее то, капитан, что вы оскорбляете меня без каких-либо оснований! Я не шпион!

— Вы в этом уверены, О'Лири?

— Повторяю, это нонсенс! Я не шпион!

— Но я и не говорил, будто вы шпион! С чего вы это взяли? В связи с этим, кто же вы?

— Я уже говорил — купец!

— Правда, правда, говорили…

Француз почесал в голове, как бы удивляясь собственной рассеянности.

— Ну да, да… Еще, О'Лири, вы говорили, будто бы направляетесь в Силезию и в Прагу. А на этом маршруте, что я уже понял, контрабанда буквально цветет.

— Ну это уже слишком, капитан! — взорвался Батхерст. — Со шпионскими штучками не удалось, так теперь вы заявляете, будто я контрабандист!

— Что-то вы разнервничались, О'Лири. И, опять же, это только ваши фантазии — я вас еще ни в чем не обвинил.