Шахматист - Вальдемар Лысяк

— Ради него.

— Ради этой куклы? И стоит?

— По-видимому, да, иначе я бы сюда не приехал. Но теперь не жалею.

Он положил свою ладонь на ее. Она позволила ему держать их так всего несколько секунд, потом убрала руку, а когда Бенджамен вдруг приблизился к ней, сказала:

— Нет!

Они замолчали, оба чувствовали себя неловко. Бенджамен не понимал, что с ним происходит, и почему он чувствует все то, чего не испытывал в подобных ситуациях. Почему, ведя себя словно романтический болван рядом с этой танцовщицей, которая, должно быть, прошла через столько рук, он дает ей перевес над собой. Это его злило, и он не знал, что делать.

— Зачем мы едем в эту Познань? — спросила она. — Зачем мы вам нужны, и что вы хотите сделать?

Он не отвечал.

— Вы мне не доверяете?

— Я никому не доверяю. И научился этому еще до того, как научился читать. Потом узнал, что, прежде всего, нельзя доверять женщинам.

Джулия рассмеялась.

— Как глупо! Каждый мужчина так говорит, хотя среди мужчин предателей больше.

Вновь она была права. Бенджамен попрощался и ушел.

Его разбудил разговор. Уже светало. Старый шахматист, сидя в ящике автомата, объяснял склонившимся Хейтеру и Мануэлю:

— …шах же объявляют трехкратным наклоном головы «Турка».

— А каким образом, сидя в этом ящике, можно ориентироваться в ходах противника. Ведь доску не видно, — спросил Хейтер.

— Вы ее видите, только снизу, и…

— Ну а ходы?

— Я уже говорил, что для этого служат вот эти шнурки. С каждой клетки свисает шнурок, законченный металлической пуговицей. Нескольких не хватает, нужно будет сделать. Основания фигур и пешек сделаны из сильных магнитов. В исходной позиции магниты притягивают тридцать две пуговицы, остальные свисают свободно. При выполнении хода пуговица отпускается, но тут же притягивается другая, так что пуговицы говорят о ситуации.

— Но вы же видите только свисающие или притянутые пуговицы! Как сориентироваться, где стоят фигуры и какие? То же самое с пешками. Нужно помнить каждый ход с самого начала игры, а у кого может быть такая память?! — заметил Мануэль.

— Для этого служит вот эта маленькая доска, на которую переносятся все ходы, о которых сигнализируют пуговицы… Да, противника нужно предупреждать, чтобы он ставил фигуры точно в центре клеток, иначе магнит может и не сработать.

— Но ведь этого я ему не скажу, — буркнул Хейтер.

— Понятно, что нет. А говорят, будто все это нужно для того, чтобы заведенный «Турок» не сбросил какие-нибудь фигуры. И помните, перед игрой нужно убрать из правой руки трубку, а под левую положить подушечку. Да, во время игры тот, кто стоит снаружи, должен время от времени открывать дверцы, делая вид, что заводит механизм, чтобы сидящий внутри не задохнулся. Но не слишком часто.

— Не слишком часто!? Да ведь там можно задохнуться, сидя в этой тесноте, да еще и со свечкой! — воскликнул Диас.

Хейтер прикрыл ему рот рукой и прошипел:

— Тиииихо!

Все трое обернулись, чтобы увидеть, что начальник уже не спит. Старик, вылезая из внутренностей ящика, прошептал:

— А я столько лет сидел, и как-то живой…

«Да как ты живешь, бедняга», — подумал Батхерст. Старик распрямился и сказал:

— Я пойду, майн герр. Я им объяснил все, что нужно, а мне пора во дворец. Где мой кошелек?

На восток они отправились утром 20 ноября 1806 года (четверг). Поначалу повозки двигались в тумане, словно белые гуси, скрипя осями, и этот звук только усиливал призрачность тишины. Потом взошло солнце, тракт заполнился мундирами, флажками и веселыми криками солдат. Они ехали полями, среди которых часто попадались деревни и городки, и лесами, деревья в которых печально кивали, переживая собственную наготу.

— Вам погадать, синьоре? — спросила Джулия. — Дайте руку.

Бенджамен подал ей руку, злясь на то, что за его спиной Хейтер и остальные весело переглядываются. Джулия взяла его руку и молча изучала ладонь.

— О тебе думают две женщины, синьоре.

— Всего лишь двое? — напыщенно спросил Батхерст.

— Одну ты не любишь, вторую не хочешь любить. Ой!

— Что случилось?

— Линия жизни раздваивается так, как я ни у кого еще не видела. Что это значит? У тебя будут две жизни?

— Естественно! Не менее двух. Я же колдун!

— А теперь возьмите карту, синьоре. — Джулия дала ему выбрать из гадальных карт, обозначенных только номерами. Бенджамен выбрал. — Тринадцать. А теперь я выложу пасьянс.

Она разложила другую колоду, с фигурами, в сложную мозаику.

— Ты, синьоре, бубновый валет.

— А почему не вот этот, выше?

— Этот выше, это рыжий червовый валет. Это твой враг. Ты же бубновый. А теперь отсчитай тринадцать сверху. Ты же сам вытянул тринадцатый номер, синьоре.

— На счастье, или на беду, Джулия? Говорят, что он приносит неудачу.

— Одним так, другим — нет.

— И ты веришь в те глупости, которые предсказываешь?

— Нет, но иногда они верят в нас. И потому от них не всегда можно сбежать, синьоре.

Глава V

Джулия

По хорошему тракту они ехали на Мюнхеберг, через Бердорф, Махльсдорф, Фогельсдорф, Херцфельде, Лихтенов, а затем на юг, в сторону Франкфурта (Батхерст обдумывал возможность переправиться через Одер в Кюстрине, но потом решился на Франкфурт) через Хайнерсдорф, Петерсхаген, Троплин, Бооссен и Клестов. Хороший тракт здесь означал дорогу, называемую в то время «chaussee» (шоссе), на которой колеса не вязли по оси в грязи, не ломались в ямах и которая позволяла передвигаться достаточно быстро.

Во Франкфурт въехали через ворота Лебузер вечером 23 ноября (воскресенье) и решили переночевать в трактире «Золотое Солнце». Они заняли весь боковой, меньший зал и подкреплялись мясом с вином, шутя и распевая песни. Том «Веревка» возбуждал всеобщее веселье своими попытками признаться в любви золотоволосой Диане, приме-наив или женщине-змее, в которой было гораздо больше от пресмыкающегося, чем от наивной барышни, но которую Господь не обделил яркой красотой. Но сама Диана предпочитала поляка Юзефа, давая ему это понять агрессивным кокетничанием. Мирель, который во время пути просил Батхерста дать разрешение на несколько представлений во Франкфурте (Бенджамен категорически отказал), был зол как собака, ругался с женой, что правда не мешало ему, как всегда, обжираться без меры. Братья Риккардо и Томмазо, канатоходцы, забавляли своими шуточками вольтижировщицу Люцию, желая таким образом отвлечь ее внимание от Мануэля; Робертсон убеждал матушку Розу в превосходстве святого Патрика над святым Дамианом, впервые с момента отъезда из Лондона хорошенько закладывая за воротник, на что Бенджамен смотрел сквозь пальцы. Бартоломео, сын Пинио и Люции, перебрасывался огрызками костей с Хуаном, с которым давно подружился.