Разрушитель - Майнет Уолтерс

— Итак? — потребовал Карпентер.

Констебль смущенно улыбнулся.

— Я захватил лопату, сэр, — сказал он. — Она у меня в багажнике джипа.

Глава 21

Гелбрайт встал и подошел к окну с видом на дорогу. Толпа, собравшаяся там раньше, растворилась, хотя на тротуаре еще продолжали сплетничать две пожилые женщины, время от времени поглядывая в сторону коттеджа Лангтон. Он молча наблюдал за ними какое-то время, завидуя обыденности их жизни. Разве часто им приходилось узнавать грязные маленькие тайны подозреваемых в убийстве? Порой, выслушивая исповедь таких людей, как Самнер, он представлял себя в роли священника, оказывающего нечто вроде благодеяния тем, что просто слушал их, но у него не было ни полномочий, ни желания отпускать грехи.

Он повернулся к Самнеру:

— Итак, ваш брак можно назвать в некотором роде сексуальным рабством? Кейт так отчаянно стремилась к тому, чтобы ее дочь росла в условиях полного достатка и защиты, что никогда не думала стать жертвой шантажа собственного мужа?

— Я говорил, что она могла бы сделать это, а не то, что она делала это или что я просил ее об этом. — Во взгляде Самнера промелькнул скрытый триумф, словно он наконец-то подошел к интересующей его важной теме. — Для вас не существует середины, правда? Полчаса назад вы считали меня кретином, поскольку думали, что Кейт вынудила меня жениться на ней. А сейчас обвиняете меня в сексуальном рабстве, потому что я устал от ее лжи и очень мягко сказал, что знаю правду о Ханне. Зачем бы я стал покупать ей этот дом, если она не имела права на собственное мнение в наших отношениях? Вы же сами говорили, что мне лучше жилось в Чичестере.

— Не знаю. Расскажите.

— Потому что я любил ее.

Гелбрайт раздраженно покачал головой:

— Вы же называли ваш брак военной зоной, а теперь ждете, что я смогу проглотить этот вздор? Какова же истинная причина?

— Это и была истинная причина. Я любил свою жену, давал ей все, что она хотела.

— И в то же время шантажировали ее тем, что заставляли выполнять все, что хотели?

Атмосфера в комнате накалялась. Карпентер чувствовал, что сам становится жестоким, реагируя на жестокость отношений Кейт и Уильяма. Его преследовали воспоминания о крошечной беременной женщине на столе патологоанатома, а также о ее руке, которую поднял доктор Уорнер и покачал ею для того, чтобы убедительно продемонстрировать, что все пальцы сломаны. Резкий звук сломанных костей навязчиво звучал у него в голове, ему постоянно снились покойницкие.

— Понимаете, никак не могу решить, любили вы ее или ненавидели. А может, всего понемногу? Отношения любовь — ненависть, которые так плачевно закончились?

Самнер покачал головой. Внезапно он сник, словно игра не стоила свеч. Гелбрайт старался понять, чего хотел добиться Самнер своими ответами, и чувствовал свою растерянность. Либо Уильям чрезвычайно открытый человек, либо чрезвычайно умелый в стремлении замаскировать свое истинное отношение. В целом он создавал впечатление честного, и Гелбрайт вдруг сообразил, что таким неуклюжим способом Самнер пытался показать, что его жена относилась к тому типу женщин, которые могут легко вызвать у мужчин желание изнасиловать их. Он вспомнил, что Джеймс Пурди сказал о Кейт: «Ни одна из них никогда не делала со мной то, что сделала Кейт в ту ночь… Это то, о чем мечтает большинство мужчин… Я могу описать Кейт только как лихорадку в крови…»

— Она любила вас, Уильям?

— Не знаю, никогда не спрашивал.

— Боялись, что она ответит «нет»?

— Наоборот. Знал, что она скажет «да».

— И не хотели, чтобы она лгала?

Самнер кивнул.

— Мне тоже не нравится, когда мне лгут, — пробормотал Гелбрайт, глядя в глаза Самнеру. — Она лгала о своем романе?

— У нее не было никакого романа.

— Нет сомнений, что она бывала у Стивена Хардинга на борту его прогулочной лодки, — отметил Гелбрайт, — отпечатки ее пальцев найдены везде. Вы что-нибудь узнавали об этом? Может быть, подозревали, что ребенок, которого она носит, не ваш? Может быть, боялись, что она собирается навязать вам еще одного незаконнорожденного?

Самнер пристально разглядывал свои руки.

— Вы изнасиловали ее? — беспощадно продолжал Гелбрайт. — Было ли это частью услуги за услугу признания Ханны вашей дочерью? Право брать Кейт всегда, когда хотите ее?

— Почему же я должен был хотеть изнасиловать ее, когда мне это совершенно не нужно? — отозвался Самнер.

— Меня интересуют ответы только в форме «да» или «нет», Уильям.

В глазах Самнера блеснула злость.

— Тогда нет, будьте вы прокляты. Никогда не насиловал свою жену.

— Может быть, вы дали ей дозу рогипнола, чтобы она стала более сговорчивой?

— Нет.

— Тогда скажите: почему у Ханны такая сексуальная настороженность? — продолжал спрашивать Гелбрайт. — Вы с Кейт делали это у нее на глазах?

Злость нарастала.

— Это отвратительно.

— Да или нет, Уильям?

— Нет. — Ответ прозвучал сквозь сдерживаемые рыдания.

— Вы лжете, Уильям. Всего полчаса назад вы рассказывали, как вы должны были сидеть с ней в спальне гостиницы, потому что она не переставала плакать. Наверняка дома такое случалось тоже. Думаю, Ханна присутствовала при занятиях сексом с Кейт в качестве зрителя, потому что вы были по горло сыты тем, что Ханна использовалась как предлог для бесконечных отказов от близости, и вы настаивали заниматься этим на глазах у Ханны. Я прав?

Он закрыл лицо руками и стал раскачиваться из стороны в сторону.

— Вы не знаете, на что все это было похоже… она не оставляла нас одних… она совсем не спала… изводила, постоянно изводила… Кейт использовала ее как щит…

— Это «да»?

В ответ прозвучал едва слышный шепот:

— Да.

— Констебль Гриффитс сказала, что вы входили в комнату Ханны прошлой ночью. Может, ответите зачем?

— Не поверите, если скажу.

— Могу.

Самнер посмотрел на Карпентера, весь в слезах.

— Мне захотелось посмотреть на нее, — произнес он в отчаянии. — Она — единственное, что осталось у меня на память от Кейт.

Карпентер закурил сигарету, когда Ингрем, тщательно работая лопатой, откопал первую лямку рюкзака.

— Хорошая работа, парень, — одобрительно произнес он.

Карпентер отправил одного из констеблей к машине, чтобы принести одноразовые перчатки и полиэтиленовую пленку, затем стал наблюдать, как Ингрем удаляет глину вокруг помятой ткани.

Нику Ингрему потребовалось еще минут десять, чтобы полностью откопать предмет и перенести его на полиэтиленовую пленку. Это был сверхпрочный зеленый кемпинговый рюкзак, с лямкой для дополнительной поддержки на поясе и петлями снизу для палатки. Старый, поношенный, вся задняя рама по какой-то причине срезана, остались обтрепанные края ткани между прошитыми углублениями, предназначенными для крепления рамы. Эти места, однако, обтрепались давно, и было понятно, что рама снята тоже очень давно. Он стоял на пленке, свешиваясь на один бок под тяжестью лямок, и что бы ни находилось в нем, содержимое занимало всего одну треть.

Карпентер приказал одному констеблю опечатать каждый предмет в специальном мешке для судебно-медицинской экспертизы по мере извлечения из рюкзака, а второму записать название опечатываемого предмета. Затем он присел на корточки рядом с рюкзаком и осторожно расстегнул пряжки кончиками пальцев в перчатках.

— Записывай по пунктам, — он приступил к перечислению: — один бинокль двадцать на шестьдесят, название стерлось, возможно, «Оптикон»… одна бутылка минеральной воды, фирма «Волвик»… три пустых пакета от хрустящего картофеля, фирма «Смит»… одна бейсболка, «Янкиз»… одна рубашка в синюю и белую клетку, мужская, фирма «Ривер-Айленд»… одна пара кремовых хлопчатобумажных брюк, мужские, также фирмы «Ривер-Айленд»… одна пара коричневой обуви в стиле сафари, размер семь.

Он прощупал карманы рюкзака и вытащил заплесневевшую апельсиновую кожуру, еще несколько пакетов от хрустящего картофеля, открытую пачку сигарет «Кэмел», зажигалку, воткнутую между ними, и небольшое количество того, что оказалось коноплей, завернутой в липкую пленку. Он искоса взглянул на полицейских.

— Ну? Что вы будете делать со всем этим? Что же здесь такого, что может уличить его в чем-то? Такое, о чем Ник не должен знать, что у него есть это?

— Конопля, — сказал один из полицейских. — Он не хотел, чтобы его уличили в хранении.

— Возможно.

— Кто его знает, — пожал плечами второй констебль.

Старший офицер встал.

— А что скажешь ты, Ник?

— Я бы сказал, ботинки — самое интересное из всего, сэр.

Карпентер кивнул:

— Слишком малы для Хардинга, рост которого добрых шесть футов, и слишком велики для Кейт Самнер. Итак, почему же он носил с собой пару ботинок седьмого размера?