Обман зрения - Джейн Хичкок

— Это ничего не изменит; миссис Гриффин. Ответ будет таким же. Поверьте, мне безумно жаль. Я вам очень благодарна за ваше предложение.

— Не спешите. Вы понимаете, что я могу вам дать все, что захотите?

В ее голосе зазвучали панические нотки.

— Вы очень добры, но мне ничего не нужно.

— Неужели вы ничего не хотите? — взмолилась она, глядя на меня так, словно я ударила ее по лицу. Я готова была провалиться сквозь землю.

— Видите ли, вы были правы насчет меня. Я слишком независимая, — сказала я, пытаясь ее утешить. — Мне очень жаль. Может быть, вы все-таки возьмете ту, другую женщину?

— Я ее не хочу, — капризно нахмурилась она. — Я хочу вас.

— Послушайте, миссис Гриффин, мы ведь можем остаться друзьями. Я буду приезжать к вам. Очень часто. Честное слово.

— Это не одно и то же.

Она опустилась в одно из антикварных ротанговых кресел со спинкой в виде веера.

— Но почему? Почему вы не хотите стать моей дочерью? — спросила она, негодующе глядя на меня.

— Мне трудно вам объяснить. Я и сама не знаю.

— Я вам не нравлюсь?

— Я бы не сказала.

— Вы не одобряете моего поведения? Считаете, что я слишком тщательно вас проверяла?

— Вовсе нет.

— Не лгите мне! — бросила она.

Я почувствовала, что она начинает злиться.

— Я не лгу. Ваше поведение здесь ни при чем, клянусь вам.

— О Господи! Я же делаю вам царский подарок! Вы что — ненормальная?

Я покачала головой:

— Возможно.

— У вас не будет возможности ничего исправить, — с угрозой в голосе произнесла Фрэнсис. — Если сегодня вы скажете «нет» — все, это конец. Вы это понимаете?

— Да, понимаю, — тихо ответила я.

Старуха опустила голову и долго молчала. Потом подняла на меня побелевшие от ярости глаза и прошипела:

— Безмозглая сучка!

От неожиданности я начала смеяться.

— Что здесь смешного?

— Ваша реакция.

— А чего еще ты ждала? — взвизгнула она.

Ее черты вдруг исказились от бешенства, а в голосе зазвучали презрение и бессильная злость.

— Не знаю. Я об этом не думала.

— Все вы одинаковы. Думаете только о себе.

— Это вы о ком?

— Обо всех вас! Не твое дело!

Интересно, кого она имела в виду?

Фрэнсис сидела, наклонив голову и теребя в руках шарф. Мы обе долго молчали.

— Миссис Гриффин, — нарушила я молчание. — Я, пожалуй, пойду в танцевальный зал и закончу свою работу.

— Вы хоть понимаете, сколько времени я на вас потратила? Столько лет потеряно! Столько лет!

— Я лучше пойду.

Я двинулась к двери, но тут она издала ужасный вопль.

— Ааааа! Черт бы тебя побрал! Я больна и совсем одна! — причитала она со слезами в голосе. — У меня никого не осталось!

Она зарыдала. Я смотрела на нее не отрываясь. Боже, какое печальное зрелище — по морщинистым щекам текли черные струйки туши, губная помада расплылась и сбилась в комки. Она вдруг резким движением сорвала парик, забросила его в угол комнаты и завизжала:

— Чтоб тебе пропасть! Проклятая моя жизнь!

Воздух звенел от ее криков. Наконец она замолчала и без сил рухнула на кресло.

— Мне очень жаль, миссис Гриффин. Простите меня.

— Этого мало, — махнула на меня рукой Фрэнсис.

— Но большего я предложить не могу.

Истерика закончилась, и старуха снова владела собой. Приняв величественный вид, она указала на парик, валявшийся под небольшим диванчиком, и распорядилась:

— Поднимите мой парик.

Опустившись на колени, я достала его из-под дивана и протянула хозяйке. Выхватив парик из моих рук, миссис Гриффин пару раз тряхнула его, словно выбивая пыль, после чего нахлобучила себе на голову. Достав из кармана зеркальце, она поправила прическу, пригладив выбившиеся пряди, потом одернула платье и обрела прежний вид.

— Вы еще не закончили свою работу, — холодно сказала она.

— Да.

— Что вам осталось?

— Написать лицо Кассандры.

— Заканчивайте прямо сейчас.

— Хорошо.

— Я вам скажу, как это сделать. Пойдемте.

Мы вышли из оранжереи и направились к павильону. Миссис Гриффин шла впереди. Ей, вероятно, было холодно в легком шелковом платье. Я предложила ей свое пальто, но она отказалась.

— Но вы простудитесь.

— Вам-то что за дело? — резко бросила она.

Внутри ее ждало инвалидное кресло с меховым пледом, стоявшее в центре зала. Спустившись по ступенькам, она забралась в него и завернулась в мех.

Я приготовила палитру и краски, чувствуя на себе ее неотрывный взгляд. Приблизившись к незаконченному портрету, я долго стояла без движения, поочередно представляя в пустом овале то лицо Кассандры, то свое собственное. Едва я подняла кисть, чтобы по памяти написать лицо убитой девушки, старуха подозвала меня к себе.

Я подошла к ее креслу.

— Вы не будете рисовать Кассандру.

— Но она же центр всей композиции. В ней вся соль.

— Вы не будете изображать ее лицо, — твердо сказала она.

— Хорошо. Тогда чье лицо я должна написать?

Миссис Гриффин вынула из-под пледа какой-то прямоугольный предмет. Сначала мне показалось, что это рамка, но потом я догадалась, что это такое.

— Посмотрите сюда, — скомандовала она. — Вы нарисуете вот это лицо.

Она повернула предмет в руках. Это было то самое зеркало, перед которым она поправляла парик. В нем отразилась моя физиономия.

— Мое? — растерянно спросила я. — Вы хотите, чтобы я изобразила свое лицо?

— Да. Хоть это у меня останется.

— Но я не уверена…

— Это требование заказчика, — перебила она меня. — Вы сделаете так, как я хочу.

Теперь передо мной была настоящая Фрэнсис Гриффин — суровая и требовательная хозяйка, привыкшая диктовать свою волю мастерам, которых она нанимала.

— Воля ваша… Позвольте зеркало?

Она сунула мне его в руку. Возвратившись к мольберту, я снова взяла палитру, посмотрела в зеркало и начала писать. Делая набросок своего лица в пустом овале, я чувствовала себя так, словно все эти годы стояла на обочине жизни и только сейчас, в этот самый момент, начинаю жить по-настоящему. Я прорисовывала черты лица, стараясь придать им столь знакомое мне выражение и время от времени поглядывая в сторону миссис Гриффин, которая, словно окаменев, не спускала с меня глаз. Я возилась довольно долго, стараясь как можно точнее передать особенности своей внешности.

Сделав последний мазок, я отложила палитру и отступила назад, чтобы оценить, что получилось. Но прежде чем я успела что-либо подумать, резкий женский голос произнес:

— Плохо!

Я обернулась.

— Лучше у меня не получится.

— Придется сделать лучше, если вы хотите, чтобы вам заплатили за работу.

Я прикусила язык.

— Можно узнать, что вам не нравится?

— В нем нет жизни и глубины. Это не портрет, а просто красивая картинка. Плоско и невыразительно. Довольно посредственная мазня и ничего больше.

Я снова посмотрела на портрет. Она была права. Лицо действительно было плоским и невыразительным.

— Но я просто не знаю, как сделать его лучше.

— Сотрите его полностью и начните заново. Сосредоточьтесь прежде всего на выражении. Не думайте о чертах. Только выражение лица делает портрет живым.

Я подчинилась — стерла написанное и начала все снова.

— Начните с глаз, — бесстрастно инструктировала она. — Загляните в них, прежде чем писать. Пусть они будут живыми. Но прежде решите, куда они будут смотреть.

Я поняла, что она имеет в виду. Те глаза, которые я нарисовала вначале, были пустыми и незрячими.

— На что они у вас смотрят?

— На вас, миссис Гриффин, — ответила я, не оборачиваясь.

— Отлично.

Вскоре на лице появилась пара живых человеческих глаз. Я повернулась, чтобы посмотреть, понравились ли они миссис Гриффин.

— Уже лучше, — кивнула она. — Теперь овал лица. Начните со скул. Вы должны научиться проникать в суть характера, если намерены рисовать не только комиксы и обманки. Техника не заменит душу.

Я начала набрасывать нос, щеки, рот и подбородок. Голову я изобразила чуть склоненной набок, чтобы придать всему облику пытливое выражение. Постепенно лицо обрастало плотью. Это был долгий и трудоемкий процесс. Наконец я закончила и снова повернулась к миссис Гриффин.

— Теперь сконцентрируйтесь на губах. Именно по ним можно отличить великого портретиста от искусного ремесленника.

Моя кисть летала по холсту, вливая жизнь в застывшие формы. Время от времени до меня доносились чуть слышные замечания:

— Уже лучше… Гораздо лучше… Нет, это не годится…

Направляемая столь твердой рукой, я почувствовала вдохновение и взялась за дело по-настоящему. Первый раз в жизни я работала, вкладывая в свое творение всю душу. В написанном мной лице угадывались усталость и удивление, умудренность жизнью и наивность, мужество и робость. Суровая правда жизни была смягчена на портрете теплым светом снисходительности. Я не щадила себя, но и не была слишком строга.