Сплошное свинство - Алексей Онищенко

— А что, в храме молиться вам уже скучно? — брезгливо спросил капитан и икнул в кулак.

— Нет, почему же, в храме мы обычно и молимся. Но иногда стоит сменить обстановку. Молитва на природе… Знаете, именно так действовали первые христиане.

— И господин Черногорцев тоже хочет уподобиться первым христианам? — спросил веснушчатый с очевидным издевательским ударением на слове «господин». Я понял, что финансового гения в городе знали и не любили.

— По-вашему, финансовый брокер не может быть христианином? — вскинулся Черногорцев, очевидно, задетый за живое. — Что, если у меня Интернет, то я и верить не могу?

— Во времена Христа не было Интернета и финансовых брокеров, — с назиданием произнес усатый.

— И милиционеров во времена Христа тоже не было, — обиделся Черногорцев.

— Господа, господа… — примиряюще воздел руки Священник.

— Лучше — товарищи, — вставил веснушчатый.

— Да, конечно, товарищи, — легко согласился отец Александр, не желавший усугублять конфликт. — Может, мы поедем с миром? Хочется, знаете ли, вознести молитвы за процветание Приморска в момент восхода солнца. Помимо всего прочего, это не запрещено Конституцией…

— Не запрещено, — согласился усатый, посерьезнев. — Но сначала нам придется провести досмотр автотранспорта и личных вещей.

— Зачем?

— Затем, что сегодня проводится операция «Тайфун» по пресечению незаконного оборота наркотических веществ. Мы обязаны проверять все машины на этой трассе. Наркотики ведь запрещены Конституцией, с этим вы спорить, надеюсь, не станете?

— Не стану, — вздохнул Священник. — Можно только побыстрее?

— Это уж как получится, — злорадно улыбнулся веснушчатый. — Наркотики — дело тонкое и подхода требуют особого, деликатного, я бы сказал, подхода.

— Открывайте багажники! — повелительно прервал словесные излияния своего подчиненного усатый капитан.

Колонисты уныло последовали приказу. На свет божий появился весь нехитрый скарб, прихваченный для бегства. На мгновение мне даже показалось, что я перенесся в начало девяностых, когда полстраны промышляло челночной торговлей. Распотрошенные баулы, отверстые пасти дорожных сумок, стыдливая изнанка чемоданов — Чоп, Ченстохов и Стамбул, вместе взятые… Иногда глазам милиционеров представали и совсем неожиданные вещи. Гламурный фотограф, как оказалось, вез с собой несколько ящиков фотографий и негативов с изображениями своих моделей. Проводя досмотр, веснушчатый якобы неосторожно зацепил один из ящиков ногой — и вдоль дороги рассыпалось множество ярких красочных фотографий на глянцевой бумаге. С каждого снимка смотрели загорелые, уверенные в себе девушки. В купальниках, а очень часто и без оных, блондинки, брюнетки, рыжие… С загорелой кожей, покрытой капельками прибоя, с налипшими на розовых подошвах песчинками. Улыбающиеся, смеющиеся, откровенно искушающие взглядом… Милиционеры смотрели на них с неодобрением, но интересуясь. Я заметил, что Свин украдкой стащил парочку фотографий, зажал их в зубах и потрусил к машине Черногорцевых.

— Зачем они это делают? — спросил я у Священника.

Мы стояли чуть в стороне, на довольно крутом обрыве, с которого открывалась морская панорама. Серым промозглым осенним утром это зрелище не впечатляло: так, серая гостиничная простыня, скомканная случайным постояльцем, да ветер в лицо… Я курил одолженный у Ани «Кент». Отец Александр благородно попыхивал трубкой из красного дерева.

— Полагаю, они просто хотят нас задержать, — сказал он, выдыхая вместе с паром вишневый дым.

— Думаешь, ждут подмогу?

— Нет, это навряд ли. Видишь ли, «Стоящие» стараются не пачкать своих людей из органов власти явным нарушением закона.

— Значит, где-то есть вторая группа, которая занимается организацией засады?

— А милиционеры тянут время, пока их товарищи в штатском займут позиции, — подтвердил мою догадку Священник. — Кстати, в двух километрах по шоссе нам придется переезжать довольно узкий мост. Полагаю, там и следует ожидать нападения.

— Есть возможность поехать другим путем?

Отец Александр отрицательно покачал головой.

— И что мы тогда будем делать?

— А что нам остается? Конечно, пробиваться…

Я помолчал, переминаясь под порывами холодного ветра.

— Как ты считаешь, у нас есть шансы?

Отец Александр ответил не сразу. Сначала глубоко затянулся и выбил трубку о серый валун.

— Я считаю, что шансов у нас нет. Почти.

— Так все-таки: почти или нет?

— Знаешь, это трудно предугадать. Просто часто так случается, что ты не веришь в успех и небо не верит в успех, а выплывает один-единственный ничтожный шансик — и ты его используешь.

— У меня почти всегда так случалось на операциях Отдела, — признался я.

— Вот-вот… Иногда мне кажется, что смирение означает веру именно в этот один шанс. Впрочем, я могу ошибаться.

Я запахнулся в тренч. Отец Александр никогда не давал ответов на вопросы. За это я его, собственно, и уважал.

При осмотре возникла новая заминка. У бородатого писателя детективных романов в поклаже оказалось несколько пакетов с табаком, показавшимся милиционерам подозрительным.

— Но это простой табак! — горячился детективщик.

— А почему пакеты без маркировки? — пощипывал Усы капитан.

— Я покупал его на вес, когда отдыхал в Египте. Я писатель, мне надо стимулировать свою творческую деятельность!

— А почему вы стимулировали ее заграничным табаком? — встрял в разговор веснушчатый. — Неужели отечественный так плохо действует на творчество?

— Маразм! — вспыхнул парень. — Я же не спрашиваю, почему у вас куртка китайская…

— Патриотизм — такая же отвратительная крайность, как глобализм, — вздохнул отец Александр. — Идем, поможем человеку…

Священник подошел к машине писателя и вступил в разговор. Для того чтобы уговорить стражей порядка, ему пришлось собственноручно набить трубку табаком писателя и дать попробовать всем милиционерам по очереди. Ничего предосудительного в заморском дыме они не нашли, но оба пакета все-таки забрали (заодно с трубкой). Все это получилось как-то само собою, почти стихийно, но в то же время в высшей степени осознанно. Я в очередной раз убедился, что можно придерживаться разных политических взглядов, но менталитет, предвечно испорченный одним коротким словом «халява», остается неизменным…

Капитанская рация хрипло заверещала сигналом вызова. Он отошел от машин на несколько метров и довольно долго беседовал с невидимым собеседником. Затем капитан вернулся.

— Можете ехать, — сообщил он Священнику.

— Как? — удивился отец Александр. — Вы же еще не проверили три машины.

— Мы убедились, что люди вы порядочные, — ухмыльнулся милиционер, — и проблем не создаете. Езжайте с богом…

Патриоты в китайских куртках погрузились в корейские машины и быстро укатили прочь.

— Значит, засада уже поставлена, — прокомментировал Священник, провожая их взглядом.

— Кстати, нам не попалось ни одной машины на трассе, — заметил я, — ни встречной, ни сзади.

Отец Александр только махнул рукой.

— А откуда они узнали, где нас ждать? — раздалось снизу знакомое хрюканье.

Воспользовавшись тем, что колонисты были заняты повторной упаковкой своей поклажи, изрядно распотрошенной милиционерами, Свин подошел к нам и заговорил в голос, не таясь.

— Я думаю, среди нас есть жучок, — произнес отец Александр.

— Очень элегантная замена слова «стукач», — оценил Свин, — надо будет запомнить и использовать в творчестве.

— Ты все еще пишешь свои… гм… рассказы? — удивился Священник.

— Скорее, новеллы, — с достоинством поклонился Свин.

Я стал опасаться, что разговор пойдет о творчестве, а посему попытался закончить взволновавшую меня тему.

— Так что насчет стукача? Вы можете просканировать ауры?

— Уже, неоднократно, — попеременно вздохнули Свин и Священник.

— Ну и как?

— Никак. Предателей ведь не бывает в чистом виде. Даже двойной агент проникается духом среды, в которую он заслан. Поэтому мы видим только общее со всеми желание уехать, — пояснил Свин.

— Да сейчас это уже и неважно, — махнул рукой Священник. — То, что надо было сделать, он сделал. Будем исходить из того, что у нас есть в настоящий момент. Поехали!

Дождавшись, пока последний колонист застегнет свою сумку и прикрепит ее на багажнике резинками от ручного эспандера, Священник тронул «крайслер» с места.

Колонна медленно набирала скорость. Уже совсем рассвело, но солнца на небе не было. То есть оно, конечно, было, но не желало показываться и сопереживать горстке беглецов, уезжающих прочь от светлого будущего.

Аня, грустившая все утро, сменила Шадэ на Константина Никольского. Мне показалось, что меланхоличные гитарные звуки вырвались из салона «девятки» и, опутав кавалькаду машин невидимыми нитями, сплели над нами своеобразный флаг. Девяносто девять процентов черного полотна, а посередине — крохотная белая цифра один. И каждый надеется, что эта заветная единица достанется именно ему…