Netократия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма - Александр Бард

Кризис образования усугубляется еще и тем, что академические институты совершенно не способны создавать функциональные сети. Интернет-архивы и все списки электронной рассылки, получившие в последнее время распространение среди ведущих университетов Европы и Северной Америки, берут свое начало из совершенно ошибочного представления о том, что творчество и решение проблем могут быть стимулированы при помощи публичного обсуждения, доступного всем желающим. С точки зрения нетократического наблюдателя, эти попытки непростительно наивны. Нетократия отлично понимает, что сеть может функционировать эффективно, только когда она помогает существенно снизить временные затраты на общение ее участников, являясь лишь местом встречи для обмена эксклюзивной информацией. Такая сеть предполагает наличие жестких и чувствительных кураторов; она предполагает безжалостные манипуляции информацией, удобный доступ и формат. Поэтому любой подросток в состоянии регулировать работу своей собственной сети более эффективно и, что важно, более целенаправленно, чем все наивные и беспомощные университеты с их смехотворным присут-ствием в интернете, несмотря на колоссальные субсидии.

По иронии судьбы, интернет был первоначально создан университетами для собственных целей, но, в итоге, они и сами толком ми поняли, как же следует обходиться с этим инструментом общении, управление которым им доверили. Развитие событий оставило их далеко позади. Мы снова видим, как распределение власти в информационном обществе зависит от креативности, а не от финансовых вливаний или государственного регулирования. Из этого следует, что нетократы не испытывают стремления кичиться научными званиями, напротив, будет более престижно подчеркивать отсутствие формальной квалификации. В глазах нетократов законченное образование и научное звание является не признаком заслуг, а скорм свидетельством непростительной нехватки здравого смысла. Университеты со временем приобретут репутацию закрытых лабораторий интеллектуальной терапии, и к каждому, кто там побывал, будут относиться с растущей подозрительностью. Однако академические институты представляют властные интересы, от которых не так легко отмахнуться. Они будут восприниматься как потенциальный источник вредных для нетократии контртенденций. По этой причине нетократия вряд ли ограничится простым игнорированием академического мира, по будет активно ему противодействовать, хотя бы посредством исключения его представителей из числа членов влиятельных сетей.

Тенденции сталкиваются с контртенденциями на каждом культурном и общественном уровне при переходе от капитализма к инфор-мационному обществу. Одной из самых значительных тенденций, касающихся благосостояния и образования, демонстрирующей признаки усиления, является падение рождаемости в западных cтранах. Теперь просто не модно заводить детей. В большинстве стран Запада женщины в среднем рожают одного ребенка, последствия чего не так уж трудно предсказуемы — численность населения уменьшается ускоренными темпами. Политикам XXI века уже не придется беспокоиться о судьбе орд детей. Одной из крупнейших проблем будет в точности противоположная — как справиться с сокращением населения. От этого уменьшающегося числа молодых людей ждут, что они обеспечат увеличивающееся число старых людей, которые становятся все старше. Во времена демократии пожилые люди могли бы воспользоваться своим большинством, чтобы реализовать режим геронтократии над молодежным меньшинством. Но, как мы уже отмечали, в плюрархическом обществе не существует связи между властными полномочиями и количественным превосходством, точно так же, как между властью и количеством денег. Наоборот, весьма вероятно, что именно более юное меньшинство будет иметь большее влияние благодаря своим более отвечающим духу времени способностям и большей маневренности в сетевом пространстве.

Пока нетократы экспериментируют с жизненными стилями и идентичностью в своих хорошо охраняемых сетях, консьюмтариат продолжает удерживаться в приемлемых границах благодаря диснейфикации всей популярной культурной жизни. Развлечения, потребление и свободное время сливаются в единый, громадный сектор экономики. Гигантские зоны отдыха со всеми мыслимыми фабриками развлечений, как правило, строятся поблизости от аэропортов, где прибывающий отовсюду консьюмтариат развлекается, чтобы обеспечить себе здоровый сон. Самую современную и дорогостоящую технологию развлечений предлагают так называемые мультимедийные тематические парки: коллективное помешательство для отчужденных рабов клавиатуры. На бесчисленных развлекательных сайтах в интернете всегда к услугам потребителей интерактивные мыльные оперы и все мыслимые варианты бинго, лотереи и розыг-рыши, всевозможные игры. У каждой игры будет свой телевизионный канал и интернет-страничка её ведущего. Представление идет весь день, каждый день, всегда.

Как было сказано выше, привлечение СМИ для целей пропаганды станет более затруднительным, чем раньше. Будет невозможно использовать прежние неуклюжие стратегии, как во времена централизованной односторонней коммуникации. Однако превращаясь все больше в часть СМИ, виртуальная реальность станет более чувствительной к манипулированию информацией. Любая попытка использования СМИ будет все более походить на вторжение самой реальности. Граница между тем и другим начнет стираться, и ее будет все труднее поддерживать. В результате пропаганда станет невидимой, неразличимой даже для экспертов. Она по праву станет реальностью сама: очень тонким проявлением власти элиты в форме приятного и успокоительного массажа массового сознания.

Искусство и философия находятся в поиске новых задач и новых выразительных средств. Но стремление найти синтетическое решение в виде тотального искусства, универсальной описательной модели, осталось в прошлом. Ежедневная жизнь делает такие попытки бессмысленными и бесполезными. Философия языка XX века оставила нас с осознанием ограниченности нашего понятийного аппарата. Проблема в том, что количество доступной информации растет экспоненциально, а наши способности перерабатывать входящие импульсы развиваются со скромной скоростью биологической эволюции, практически незаметно. Виртуальный мир стремительно уносится от нас, и в этом — трагизм мобилистического учения, которое ставит перед нами задачу сделать управляемым мир, который, по определению, является неуправляемым. Это иллюзорное представление с каждым новым шагом включает все большую долю непонимания. Мы все сильнее зависим от нашей способности создавать функциональные модели для ориентации.

Новый рационализм становится трансрационализмом и содержит фундаментальное понимание неизбежных ограничений рациональною мышления. Трансрационализм отвергает любые формы трансцендентализма и метафизики, одновременно признавая недостатки рационализма. Мобилистическое кредо сможет взять за точку отсчета ницшеанский призыв к добровольной капитуляции перед бесконечностью, наполняющей существование 'радостью трагедии'. Или идею Спинозы о любви к этому бесконечному миру, невзирая на то, что в обмен мы можем рассчитывать лишь на его холодное безразличие. По убеждению мобилистов, следует отбросить детские мечты об ответном чувстве и поддержке. У нас нет выбора — жизнь никогда не будет ничем другим, кроме того, что она есть.

Когда рационализм складывает оружие, остающийся на его месте вакуум, то есть тот самый 'транс' в слове трансрационализм, может быть заполнен только с помощью живописи, литературы, музыки и всех иных гибридных форм искусства, открывшихся благодаря новым технологиям. Творческие возможности практически неисчерпаемы. Оборотная сторона медали искусство, даже больше чем прежде, станет эксклюзивной провинцией сетевых племен. Возможно, искусство не будет иметь ощутимого влияния, отчасти из-за исключительной целенаправленности действия масс-медиа в Сети, отчасти потому что другие племена будут пользоваться иной системой координат. Весь понятийный аппарат, делающий более сложную культуру доступной, существует только в нестабильных связях Сети. Вот почему культура станет еще одним барьером, разделяющим группы людей в электронном классовом обществе и объединяющим и создающим идентичность фактором внутри узких слоев населения.

Информационное общество не знает равенства. И его неравенство выглядит более 'естественным', чем в прежние времена, поскольку его меритократический элемент велик, власть не поддается локализации, а механизмы самовыражения так неочевидны. Нетократия довольно неприступна. Она ничего ни у кого не отняла, и ее властные позиции строятся исключительно на невероятной способности приспосабливаться и преуспевать в условиях экосистемы, порожденной информационными технологиями. Новый низший класс, со своей стороны, не обладает прежней привлекательностью и сексуальностью и не вызывает пафосного требования справедливости, что было присуще пролетариату капиталистической эры и внушало известную симпатию. Консьюмтариат является низшим классом вследствие недостаточного социального интеллекта, нормы которого устанавливаются информационным обществом.