Необъятный мир: Как животные ощущают скрытую от нас реальность - Эд Йонг

лучше улавливать вибрации посредством костной проводимости, заново обретая сейсмическое чувство, которым обладали их предки. В песках пустыни Намиб на юго-западе Африки обитает златокрот. Он практически глух к звукам, распространяющимся по воздуху, поскольку внешние уши у него совсем маленькие и закрыты мехом. Однако он очень чутко ощущает вибрации – благодаря молоточку, одной из костей среднего уха{490}. Эта кость у него просто огромная: хотя сам златокрот весит около 30 г и умещается на ладони, молоточек у него крупнее, чем у нас[157].

Выбравшись ночью на охоту, златокрот либо ковыляет по намибским дюнам, либо «плывет» в верхнем слое рыхлого песка, загребая похожими на весла лапами{491}. Он ищет далеко отстоящие друг от друга скопления дюнной травы, где могут гнездиться вожделенные термиты. Как предполагает Питер Наринс, колышущаяся на ветру трава вызывает в песке слабые низкочастотные вибрации, которые златокрот улавливает, периодически зарываясь в него верхней частью туловища{492}. Эти вибрации передаются через молоточек в его внутреннее ухо, и вокруг животного, словно гудящие маяки, обозначаются скопления растительности[158]. Сейсмическое чувство у златокрота настолько острое, что, несмотря на слепоту, он передвигается между отдаленными скоплениями практически по прямой.

Златокроты, дюнные скорпионы, муравьиные львы и дождевые черви обладают слабым зрением и живут либо в земле, либо прямо на земле. Поэтому вполне логично (и по здравому размышлению, пожалуй, даже очевидно), что они должны воспринимать вибрации почвы. Гораздо труднее заподозрить сейсмическое чувство у существ, которые чаще отрываются от земли. Так, например, множество механорецепторов, чувствительных к вибрации, находятся в брюшных мышцах у кошачьих. Получается, когда кошка припадает к земле во время охоты, она не просто затаивается, а заодно улавливает вибрации от потенциальной добычи? Чует ли лев дальний топот стада антилоп «нутром»? «Не исключено, что вальяжно раскинувшийся на земле лев не предается врожденной лени, как уверяют документальные фильмы о природе, а старательно несет дозор», – писала Пегги Хилл в своей книге о вибрационной коммуникации{493}. Сама Хилл признает, что эти гипотезы можно «встречать аплодисментами, а можно освистывать», но вопросом этим, на ее взгляд, задаться стоит. Сейсмическое чувство долго не замечали, и биологов, судя по всему, от обнаружения неизведанной грани самых вроде бы привычных и знакомых животных обычно отделяет одно-единственное случайное наблюдение.

В 1992 и 1995 гг. Кейтлин О'Коннелл неделями просиживала в сыром, тесном, наполовину врытом в землю бетонном бункере, наблюдая через узкую щель за водопоем{494}. Она приехала в Намибию, в Национальный парк Этоша, изучать слонов и искать способы не подпускать их к полям с посевами. Сидя в своем медитативном укрытии, она выучила все местные стада, и ей начали бросаться в глаза определенные поведенческие особенности. Иногда слон, явно почуяв что-то вдалеке, замирал на полушаге и, подавшись вперед, ставил ногу «на пуанты», касаясь земли только ногтями. О'Коннелл эта поза показалась подозрительно знакомой. В магистратуре она изучала вибрационную коммуникацию цикадок (родственниц горбаток), которые точно так же подаются вперед, усиливая опору на ногу, когда пытаются уловить сигналы друг друга. Неужели и слоны делают то же самое? Вряд ли по чистому совпадению, когда кто-то из них принимал такую позу, вдали вскоре показывались другие слоны. Судя по всему, слоны умеют слушать ногами, но до сих пор этого никто не замечал{495}.

В 2002 г. О'Коннелл вернулась к тому водопою, чтобы проверить свою гипотезу{496}. Перед этим она записала сигнал тревоги, который подают местные слоны, когда им грозит нападение львов. Сигнал был звуковым, но О'Коннелл преобразовала его в чисто сейсмический, срезав высокие частоты и воспроизводя оставшиеся через закопанные в землю шейкеры. Слоны от него замирали целыми стадами. Они умолкали, настораживались и вставали в оборонительный строй. Наблюдая за ними через очки ночного видения, О'Коннелл была на седьмом небе от счастья. «Столько лет подготовки, надежд, мечтаний – и вот этот миг настал. Мы наконец доказали, что моя тогдашняя догадка оказалась правильной, – писала она в своей книге "Тайное чувство слонов" (The Elephant's Secret Sense). – Слоны улавливали наши сейсмические сигналы и реагировали на них»{497}.

Через несколько лет она повторила эксперимент, на этот раз добавив еще один тревожный рокот, записанный в Кении{498}. Теперь слоны из парка Этоша откликались на знакомые вибрации местного сигнала тревоги, а на незнакомый кенийский – нет. То есть они не только обращают внимание на вибрации, но и умеют определять, исходят ли они от знакомых слонов. Спустя еще некоторое время О'Коннелл установила, что слоны реагируют и на другие сейсмические сигналы помимо тревожных. В одном видео находящийся в гоне самец по кличке Бекхэм, уловив рокот из скрытого динамика, пускается на тщетные поиски якобы зовущей его самки[159].

А как насчет других слоноподобных животных – мамонтов и мастодонтов, которые когда-то бродили по нашей планете? Как насчет гигантских ленивцев; короткомордых медведей, рядом с которыми современные гризли показались бы карликами; броненосцев размером с автомобиль; безрогих носорогов в десять раз тяжелее нынешних? Вся эта мегафауна давно вымерла – по вине человека и наших доисторических родичей. По мере того как мы распространялись по Земле, крупнейшие животные уходили в небытие{499}. Эта тенденция продолжается и сегодня. Все три оставшихся вида слонов – два африканских и один индийский – находятся под угрозой исчезновения. Следующие по величине из сухопутных животных – белые и черные носороги, жирафы, гиппопотамы – тоже в опасности. Почти исчезли огромные некогда стада. В былые времена в прериях Северной Америки паслось от 30 до 60 млн бизонов, передвигавшихся многотысячными группами, но европейские переселенцы истребляли их в попытке уничтожить таким образом индейские племена, для которых бизон был основой существования{500}. Теперь бизонов осталось всего 500 000, причем большинство содержатся на частных землях. Представьте, насколько тише стала земля без топота всех этих ног и копыт. Шесть континентов, когда-то сотрясавшиеся от поступи титанов, отзываются теперь разве что редким подрагиванием.

А человек – тот, из-за кого стихли эти вибрации, – ощущает ли он утрату? Западное общество оторвалось от земли, отрезав себя от нее обувью, сиденьями и полами. Но если бы западный человек чаще усаживался на землю вместо того, чтобы возвышаться над ней, что бы он почувствовал? Подсказку можно найти у автора по имени Мато Нажин (он же Лютер Стоящий Медведь) – вождя оглала, одного из племен конфедерации лакота. «Лакоты… любили землю и все земное, и с возрастом эта привязанность только крепла, – писал он в 1933 г. – Прежние лакоты буквально срастались с ней, они сидели или полулежали на земле, приникая к ее материнской груди… Поэтому живущий по-старому индеец и сейчас садится на землю, а не придумывает себе разные подпорки, отрывающие его от животворной силы. Сидя или лежа на земле, он мыслит глубже и чувствует острее. Он прозревает тайны жизни и роднится с другими обитателями этой земли. Она полна звуков, и прежние индейцы их слушали, иногда прижимаясь к земле ухом, чтобы слышать еще яснее»{501}.

Тем временем, хотя связь с естественными вибрациями мы, возможно, и вправду теряем, нам удалось создать другой виброландшафт. В руках и в карманах у нас то и дело жужжат и вибрируют сотовые телефоны, сообщая о срочных новостях, предстоящих событиях и чужом внимании к нам. С помощью вибраций эти приборы связывают нас с миром за пределами нашего тела, расширяя наш умвельт далеко за анатомические границы досягаемости. Но и в этом нас, как водится, опередила другая группа животных.

– Предупреждаю, там довольно противно, – говорит Бет Мортимер. И все равно я оказываюсь не готов.

Я напросился посмотреть ее колонию пауков-кругопрядов, предполагая, что мне покажут стройные ряды отдельных клеток. Но вот передо мной открывается тяжелая дверь, и мы проходим через занавес из широких пластиковых лент в просторное помещение, которое когда-то было птичником, а теперь служит вольером свободного выгула для нескольких десятков пауков Nephila. Мы с Мортимер встаем в самом центре этого арахнариума, чтобы не влипнуть в неаккуратные паутины метровой ширины. Сами они почти не видны, но я без труда различаю их по сидящему в центре каждой большому – размером почти с человеческое ухо – пауку. В дикой природе паутина кругопряда способна удержать даже летучую мышь – настолько она широкая и прочная. Но здесь их