Для кого цветет лори - Марина Суржевская

Он поднял раяну на руки, перенес на кровать. Застыл, жадно всматриваясь в ее лицо, но что он там искал, Оникс не знала. Стянул через голову рубашку, расстегнул штаны, не отводя от нее взгляда. От одного лишь этого взгляда ей хотелось застонать и раздвинуть ноги, так много в нем было порочной силы. Ран обхватил ее бедра, потерся о ее влажные губы. На этот раз вторжение было неторопливым, мучительно, сладостно медленным, хотя она видела, как он сдерживается, как выступают вены на шее, а дыхание срывается. Аид жадно глотал воздух, нависая над ней, не сводя глаз с ее лица и погружаясь дразняще чувственно. Оникс хотелось выгнуться, хотелось насадиться на его член, лишь бы скорее почувствовать в себе, но он не позволял, держал за бедра. Лори был открыт полностью и чарующий аромат окутывал обоих, обволакивал, дразнил.

Ран вошел в ее тело, опустил голову, целуя шею, и задвигался, уже не в силах медлить. А ведь он не собирался идти к ней… Хотел. Хотел до дрожи, но не шел. Слишком устал от бесплотной надежды что-то увидеть в синих глазах Оникс. Он всегда хотел ее до безумия, и эта тьма вела его каждый раз, заставлял брать, заставляя присваивать. Взгляд цеплялся за клеймо на плече Оникс, и горькая сладость разливалась внутри, доводя до исступления.

И все же пришел… Не смог остановиться.

Оникс обхватила его ногами, комкая в пальцах покрывало, глядя ему в глаза. И снова это биение сердец — в унисон, в ритме глубоких толчков, что соединяли их. В ритме наслаждения, что нарастало штормом. Он смотрел на ее губы, на розовые соски, на шею, на рассыпавшиеся по черному меху покрывала волосы. В синие глаза, что при неровном свете камина казались темными. И понимал, что уже не сможет без нее. Что сделала с ним маленькая раяна, каким арканом привязала?

Как упоителен запах лори…

Он вбивался в ее нежное тело, хмелея от чувств, от наслаждения, от дурмана. От понимания, что она значит для него. Без слов, потому что слова все портили. Их тела двигались так слаженно, так гармонично, здесь не нужны были слова. Лишь движения. И когда Оникс потянулась, провела языком по его коже, Ран не сдержался, застонал. Еще… Он почти готов был умолять о ласке. Не знал, почему она вдруг решила ему что-то подарить, и не хотел спрашивать. Но Оникс отвечала ему. Сама, без принуждения, без угроз. Проводила губами по его телу, гладила спину. И он вздрагивал от каждого прикосновения, понимая, что сейчас разорвется, что оргазм уже скручивает тело, ударяет в живот, выбивает дыхание, выжигает разум. Не сдержаться, не остановить.

Перевернулся на спину, усаживая Оникс сверху, и она поймала ритм его бедер, склонилась к губам. И поцеловала. Требовательно, сильно, как целовал он, пленила его язык, лаская своим.

Наслаждение взорвалось в теле, снося все преграды, заставляя его рычать ей в губы, почти подыхая от остроты ощущений.

Каждый раз, словно на грани смерти. Каждый раз он думает, что лучше, слаще, больнее не будет. И каждый раз убеждается, что не прав…

Ран прижал ее к себе, заключая в кольцо своих рук, не желая отпускать. Не желая покидать ее тело. Вот так, в этот момент, они были вместе. И он хотел продлить это ощущение хоть немного.

Оникс затихла, положила голову ему на грудь. Теплое дыхание на коже. Ее пальцы касаются ключицы. Его ладони на узкой женской спине. Два тела, соединенные в одно. Он смотрел на синий балдахин кровати и думал, что все, к чему он шел — бессмысленно. Столько лет, столько усилий. Все перестало иметь значение.

Нет, женщины не меняют мужчин. Они просто показывают им что-то неизведанное, заменяют инстинкты чувствами, они пробуждают в простом и понятном — сложное и тайное, притягательное и запретное. Заставляют хотеть чего-то иного. Того, чего нельзя получить без них. Без нежного женского тела, без добровольной улыбки, без нежности. Они смеются над черно-белым мужским миром и выливают в него целые ведра красок, слишком ярких, слишком разных. И, показав все это многоцветие, говорят: сможешь теперь вернуться в свой серый мир и снова верить, что можно жить лишь в черно-белой палитре?

Сможешь? Живи.

Оникс вздохнула и приподнялась, заглядывая ему в лицо. Хотела что-то сказать. Или спросить. Но завыл на башне сигнальный рожок, разбив молчаливое понимание. И Лавьер перевернулся, разрывая объятия, торопливо подобрал свою одежду.

— Никуда не выходи. Поняла меня?

— Что случилось? — Оникс постаралась скрыть горечь разочарования.

— На дворец напали. — В его глазах загорелось мрачное предвкушение. — О тебе позаботятся. Чтобы ни случилось. Не бойся.

— Чтобы ни случилось? — она смотрела на него, не отрываясь. Села на кровати, прижала к груди покрывало. В коридорах уже слышался топот и лязганье оружия, где-то закричали. Уже через пару минут Лавьер был полностью одет, пристегнул оружие, шагнул к двери. Помедлил мгновение. Обернулся.

— Самое время начинать молиться, Оникс, — усмехнулся он. — Чтобы я не вернулся. Ведь этого ты просишь у небесных?

И вышел.

Оникс услышала его голос, отдающий распоряжения уже за дверью, и не могла пошевелиться. Тело сковало оцепенением, болью. Злые слова, что она бросила ему в лицо, вернулись бумерангом и ударили наотмашь.

Сколько еще они будут приближаться и ранить друг друга? Это словно танцы с кинжалами: приближение и укол, приближение и порез… кто первый упадет, истекая кровью?

Она откинула покрывало и встала.

В теле все еще была сладостная истома, а душа снова болела.

И лори цвел, наполняя комнату нежным запахом.

* * *

Кристиан уже был на стене, Баристан и Льен поднимались.

— Что здесь?

— Наш друг Анрей, — Дух усмехнулся.

— Ну наконец-то, — Баристан повертел головой, разминая шею. — Я уже устал ждать. Думал, он никогда не решится.

Мужчины обменялись ухмылками.

— Сколько их?

— Сейчас посмотрим.

Кристиан вытянул руку, спуская с локтя сокола. Птица взлетела, и глаза мужчины затянулись дымкой, задвигался под пленкой черный зрачок. Кристан наполовину слился со своим питомцем.

— Пешие- три взвода. Конница… на флангах — маги…

Он перечислял, рассматривая подступы к дворцу с высоты птичьего полета.

— Флаги Шорского князя, — Баристан указал на зеленые полотна, перекрещенные синими линиями. — Быстро он их уговорил, сволочь.

— Кристиан, видишь Итора? — Лавьер приложил к глазам увеличительную трубу.

— Да, — голос сумеречного звучал отрывисто, надрывно. — На нем столько побрякушек, что только слепой не заметит. Он рядом с главой рода.

Ран увидел, как Итор отдал приказ, и лучник натянул тетиву, целясь в кружащего сверху сокола.