Кровь эльфов - Анджей Сапковский

— Милсдарь Геральт! — кричал у него над ухом Гладыш. — Вы живы?

— Черт побери… — Ведьмак выплюнул водоросли. — Стар я уже для этого… Слишком стар…

Рядом краснолюд спустил тетиву, и Ольсен радостно заорал:

— Прямо в брюхо! О-хо-хо! Прекрасный выстрел, господин арбалетчик! Эй, Боратек, верни ему деньги! Своим выстрелом он заработал таможную скидку!

— Постойте… — прохрипел ведьмак, тщетно пытаясь встать. — Не поубивайте всех, черт побери! Мне нужен хоть один живой!

— Одного-то мы оставили, — заверил таможенник. — Того, лысого, что со мной препирался. Остальных перестреляли. А плешивый — вон он, там плывет. Щас выловим. Давайте гарпун!

— Открытие! Великое открытие! — кричал Линус Питт, прыгая у борта. — Совсем новый, неведомый науке вид! Совершеннейший уникум! Ах, как я вам благодарен, милсдарь ведьмак! Отныне этот вид будет фигурировать в книгах как… как Geraltia maxiliosa pitti!

— Уважаемый бакалавр, — щелкнул зубами Геральт. — Если вы взаправду хотите меня отблагодарить… то пусть эта холера называется Everetia.

— Тоже красиво, — согласился ученый. — Ах, какое открытие! Какой уникальный, изумительный образец! Наверняка единственный живущий в Дельте!

— Нет, — неожиданно угрюмо сказал Гладыш. — Не единственный! Гляньте!

Прилегающий к недалекому островку ковер желтых кувшинок дрогнул, резко заколыхался. Они увидели волну, а потом — огромное, продолговатое, напоминающее гнилой ствол тело, быстро перебирающее многочисленными конечностями и щелкающее челюстями. Лысый оглянулся, дико взвыл и поплыл, колошматя по воде руками и ногами.

— Какой экземпляр, какой экземпляр! — быстро записывал возбужденный до предела Питт. — Головные хватательные конечности, четыре пары челюстеножек… Сильный хвостовой веер… Острые клещи…

Лысый снова оглянулся и завыл еще пронзительнее. А Everetia maxiliosa pitti вытянула хватательные головные конечности и сильнее взмахнула хвостовым веером. Лысый поднял фонтаны брызг в отчаянной и безнадежной попытке спастись.

— Да будет вода ему водкой, — сказал Ольсен. Но шапки не снял.

— М-мой пап-пка, — защелкал зубами Эверетт, — умеет плавать быстрее, ч-чем тот дядя!

— Уберите ребенка, — буркнул ведьмак.

Чудовище раззявило клещи, щелкнуло челюстями. Линус Питт побледнел и отвернулся.

Лысый коротко вскрикнул, захлебнулся и скрылся под водой. Вода запульсировала темным кармином.

— Зараза. — Геральт тяжело опустился на палубу. Сел. — Слишком уж я стар для этого… Чересчур стар…

***

Что уж тут говорить — Лютик был прямо-таки влюблен в городок Оксенфурт.

Территорию университета окружали стены, а вокруг стен раскинулось второе кольцо — большое, шумное, пыхтящее, бурлящее и галдящее кольцо городка. Деревянного, пестроцветного городка Оксенфурт с узкими улочками и островерхими крышами, городка Оксенфурт, который жил Академией, жаками, преподавателями, учеными, исследователями и их гостями, жил наукой и за счет науки и знаний, жил тем, что обычно сопутствует процессу познания, ибо из отходов и осколков теории в городке Оксенфурт рождались практика, сделки и доходы.

Поэт медленно ехал по грязной, забитой народом улочке, минуя мастерские, лавки, магазины и магазинчики, в которых благодаря Академии изготовляли и продавали десятки тысяч изделий и прелестей, недоступных в других уголках мира, изготовление которых в других уголках мира считалось невозможным либо нерентабельным. Он миновал трактиры, кабаки, лотки, будки, ларьки, стойки и переносные прилавки, источавшие захватывающие дух ароматы экзотических, неведомых в других уголках мира блюд, приготовленных неведомыми в других уголках мира способами, с добавками и приправами, которых в других уголках мира и не знали, и не использовали. Это был Оксенфурт, пестрый, веселый, шумный и ароматный городок чудес, в которые ловкие и инициативные люди ухитрялись превратить сухую и бесполезную, казалось бы, теорию, понемногу просачивающуюся сквозь университетские стены. Был это также и городок увеселений, вечерних гуляний, постоянного праздника и непрекращающегося кутежа. Улочки днем и ночью гремели музыкой, пением, звоном бокалов и стуком кружек, ибо известно — ничто так не усиливает жажды, как процесс усвоения знаний. Несмотря на то что распоряжением ректора студентам и бакалаврам запрещалось пить и гулять до наступления темноты, в Оксенфурте пили и гуляли круглые сутки, поскольку известно, что если что-то и может усилить жажду еще больше, нежели процесс усвоения знаний, так это именно полный либо частичный запрет употреблять горячительное.

Лютик подбодрил своего темно-гнедого мерина и поехал дальше, пробиваясь сквозь заполняющие улочки толпы. Перекупщики, лоточники и бродячие мошенники шумно рекламировали свои товары и услуги, еще больше усиливая и без того царящий вокруг беспредельный хаос.

— Кальмары! А вот кому жареные кальмары?!

— Мазь от коросты! Только у меня! Надежная, изумительная мазь!

— Коты ловчие, коты чародейские! Только послушайте, добрые люди, как они мяучат!

— Амулеты! Эликсиры! Любовные фильтры! Приворотные средства! Любистоки и афродизиаки с гарантией! От одной щепотки даже покойник воспрянет! Кому, кому?!

— Зубы рву почти безболезненно! Дешево! Дешево!

— Что значит «дешево»? — заинтересовался Лютик, грызя надетого на прутик жесткого как подошва кальмара.

— Два геллера в час!

Поэт вздрогнул, пнул мерина ногой, украдкой оглянулся. Два типа, следовавшие за ним от самой ратуши, остановились около цирюльни, прикидываясь, будто их заинтересовали цены цирюльничьих услуг, выписанные мелом на доске. Лютик не дал себя обмануть: знал, что их действительно интересует.

Он проехал мимо огромного здания борделя «Под Розовым Бутоном», где, как было известно всем, предлагались изысканные, неведомые либо непопулярные в других уголках мира услады. Искушение заглянуть на часок вызвало кратковременную, но интенсивную борьбу холодного Лютикового рассудка с его же поэтическим характером. Победил рассудок. Лютик вздохнул и двинулся к Академии, стараясь не замечать кабаков, из которых вырывались веселые и призывные звуки.

Нет, что ни говори, а трубадур любил городок Оксенфурт.

Он снова оглянулся. Два соглядатая так и не воспользовались услугами цирюльника, хотя вроде бы намеревались. Теперь они стояли у магазинчика с музыкальными инструментами, делая вид, будто заинтересовались глиняными окаринами. Продавец из кожи вон лез, расхваливая товар в надежде заработать. Лютик знал, что пыжился он напрасно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});