Легионер. Век Траяна - Александр Старшинов

Сказывали, у женщины молния сожгла в теле плод, а сама женщина уцелела, у торговца расплавила золото и серебро в кошельке, а сам кошелек ничуть даже не обуглился. Если же следовать толкованиям этрусков, то молнии бывают советующие, утверждающие и указующие. По столице гуляли слухи, что нынешние молнии — все указующие, несущие угрозы и предупреждения.

Домициан верил в приметы и верил в вещие сны, а во сне он видел богиню Минерву, которую чтил больше других богов. Богиня была растеряна, как обычная земная женщина, лохматая, некрасивая, с выпученными бесцветными глазами, она бормотала несвязное, жаловалась, что Юпитер отнял у нее копье. Потом приснилась императору племянница Юлия, дочь покойного брата Тита. Когда-то Тит предлагал брату жениться на ней, еще невинной девушке, но Домициан отверг племянницу. Зато потом, после ее замужества, спал с ней в открытую, даже нарочно подсылая доносчиков к брату, чтобы тому докладывали, когда Домициан заглядывает в спальню к Юлии. Будто испытывал, на что способен его брат в гневе. Тит делал вид, что ничего не знает. Ничтожный муженек Юлии Флавий Сабин заявлял, что ему и дела нет до похождений женушки. Она постоянно беременела, но Домициан не позволял ей рожать. Посылали за лекарем, и тот металлическим крючком извлекал из тела плодовитой римлянки зародыши. В шестой раз операция прошла неудачно, Юлия скончалась.

Зачем Домициан вспомнил Юлию? Неприятные мысли. Муторно на душе. Сожаления нет, есть злорадное удовлетворение — всю жизнь Домициан мечтал унизить старшего брата, завидовал его славе разрушителя Иерусалима, и вот, под конец жизни, унизил — не на поле брани, а в постельной схватке с племянницей! Домициан самодовольно усмехнулся. Но все равно противно. Право же, ничем нельзя отвлечься. Летом, когда полно мух, можно их ловить и протыкать острым стилем, осенью и эти развлечения редки, за каждой приходится гоняться.

— Господин мой и бог! — Стефан, управляющий супруги императора Домициллы, согнулся в унизительном поклоне.

— Что тебе?

— Господин мой и бог. Я раскрыл заговор… Вот список… все, кто замыслил ужасное… — Стефан испуганно огляделся.

Вид у него был жалкий. Стефан явился к императору в нелепой яркой тунике и плаще из зеленой шерсти, с обмотанной льняными бинтами правой рукой (он где-то поранил руку и уже несколько дней носил повязку), в левой Стефан сжимал запечатанные таблички. Рука дрожала.

«Боится, мерзавец. Его обвинили в растрате. Вот и дрожит. Надо со всеми так — обвинять и держать в страхе. Страх — лучшее средство для непокорных. Все должны бояться — сенаторы и доносчики. Это ведь так забавно, когда доносчики трясутся от страха, но все равно доносят!»

У Домициана был список на сотню имен — тех, кого он планировал в ближайшее время уничтожить. Супруга Домицилла была в том списке. Но император медлил, не отдавал приказа.

— Мой господин и бог, тебя хотят убить!

Домициан поежился. Ему вдруг показалось, что со всех сторон к нему тянут руки с кинжалами и мечами. Призраки, тени казненных. Невольно император накинул на лысую голову полу тоги, будто собирался принести богам жертву.

— Пройдем в спальню, — сказал Домициан.

Пока они шли из портиков в опочивальню, император отметил, что декурион спальников Сатур почему-то все еще торчит в комнате рядом с опочивальней, но толстый и неповоротливый Сатур не внушал Домициану опасений.

Император уселся на кровать, сломал печать на табличках. На воске были какие-то записи, но разобрать каракули Домициан никак не мог: свет уже начинал гаснуть, сквозь мутноватые мелкие стекла в оконной решетке ничего толком разглядеть было нельзя.

— Принеси светильник! — приказал он мальчишке, что чистил многочисленные статуэтки, заполонившие домашний алтарь в спальне.

Тот повернулся и замер. Домициан поднял голову. Стефан отбросил грязную повязку. Мутный свет блеснул на остро оточенном лезвии — в руке у мерзавца был кинжал. Стефан ринулся на императора. На миг почудилось Домициану, что это силач Гай Осторий, римский Геркулес, как его еще называли, метит в императора клинком.

Страх парализовал его. Домициан хотел вскочить, но не смог. Стефан налетел коршуном. Все же император перехватил руку с кинжалом, вдвоем они рухнули на пол.

— На помощь! — завопил принцепс.

Крик вышел сдавленным, кто его мог услышать? Но дверь в спальню распахнулась. Вбежали двое. Корникулярий Клодиан и спальник Сатур. Корникулярий обнажил меч.

Ну вот, сейчас преданный вояка вонзит клинок в жирную спину Стефана и…

Видимо, Стефан испугался и подался в сторону, ослабив захват. Император сумел выхватить из ножен свой кинжал и в этот момент ощутил, как сталь вспарывает ему бок. Лицо Клодиана оказалось совсем рядом, глаза расширены, зубы оскалены, изо рта несет чесноком…

«Так вот оно что…»

Домициан ощутил еще один удар, потом еще один и еще…

«Надо было их всех убить… всех… в тот список…»

Еще удар.

«Неужели не занес… Клодиана… в тот список?»

Рот наполнился чем-то горячим, не давая дышать. Перед глазами мелькали лица — это те, убитые, они ждут его на другой стороне Стикса. У них свой список, в который все занесено, из которого ничего нельзя вычеркнуть.

* * *

В Эске солнце только что зашло. Тиресий лежал в казарме на своей койке навзничь и видел, как умирает Домициан, будто наяву.

* * *

Тело императора старая кормилица Фаллида увезла к себе в усадьбу близ Латинской дороги. Убитого обмыли и умастили благовониями, завернули в пурпурную тогу, которую кормилица выпросила у новоявленной вдовицы. В то время как Рим бесился и разбивал на Капитолии золотые и серебряные статуи Домициана, старая кормилица предавала тело своего молочного сына огню.

* * *

— Все с ума посходили! — Марк ворвался в перистиль, опрокинул ведро с раствором и чуть не сбил стоявшего на скамеечке штукатура.

Все лето Авл Эмпроний занимался ремонтом в бывшем доме покойного Остория, а конца работам не предвиделось.

«Это ж надо так запустить жилище! Вот же уроды! Бездельники!» — костерил про себя и вслух покойного, позабыв, что о мертвых плохо не говорят. Тем более о тех, чью душу ты сам препроводил к ладье Харона.

Сейчас Авл сидел в маленьком таблинии Остория, том самом, что бывший военный трибун переделал из жилой комнаты, и проверял счета, пытаясь свести непомерно раздувшиеся расходы с жалкими доходами этого лета. Расходы явно перевешивали.

— Все с ума… — вновь заорал Марк, возникая на пороге.

— Не входи! — предостерегающе вскинул руку Авл. — Наследишь.