Наследство от Данаи - Любовь Овсянникова

— Чух-чух-чух! — повела на нее игрушечный паровоз Люда. — Наеду на тебя. Видишь?

На смотрины няни, приглашенной к внукам, пришла и тетка Федора, их бабушка. После этих Людиных слов она покрылась бледностью, взмокла и, ухватив со стола газету, начала обмахиваться.

— Убегай, наеду-у-у! — игралась Люда. — Видишь? — переспрашивала упрямо.

— Вижу, — смеялась Груня.

— У нас двойня, — объясняла тем временем Юля.

— А что такое близнецы?

— Обязательно однополые и похожие, как две капли.

Юля показала Груне ее комнату, помогла разобрать чемодан, ознакомиться с домом. Затем пошла готовиться к предстоящему выходу на работу.

Баба Федора осталась присматривать за внуками, которые спокойно забавлялись интересной игрушкой и не нуждались в чьем-то внимании. Она вышагивала от окна до двери, от двери до шкафа и не находила себе места. Казалось, она стремится тут-таки сравняться с землей и не принимать больше участия в человеческих заботах.

— Проведи меня немного, — попросила Груню, когда та пришла готовить детей ко сну. А на улице после многих вздохов решилась, взяла девушку за руку, заглянула в глаза: — Говорят, что устами ребенка глаголет Бог. Слышала такое выражение?

— Да, слышала.

— Значит, берегись поезда, девонька, никогда не ходи по шпалам.

В те времена в Дивгороде не было дорог с твердым покрытием, поэтому после дождей или в осеннюю непогоду люди ходили по шпалам, спасаясь от размокшего чернозема.

— Хорошо, — пообещала Груня, ничего не поняв и приняв слова бабушки Федоры за старческое чудачество.

***

Наблюдая за двухлетним человечком, можно полностью представить, каким он вырастет. Характер его если и не сформировался окончательно, то определился в ценностных категориях и в темпераменте, равно как проявились творческие наклонности и дарования. Так же вырисовалась внешность.

Вопреки тому что Люда хорошо развивалась, она обещала быть весьма некрасивой. Ее глаза приобрели какую-то стариковскую, сказать бы откровенно, — неприятную для окружающих, остроту и оставались холодными даже тогда, когда другие черты лица воссоздавали гримасу улыбки. Острый нос удлинился и выгнулся вверх костлявым бугорком. Губы были бесформенными, всегда мокрыми, с розовыми заедами в уголках. Ладно скроенное тельце двигалось топорно, неуклюже, при этом ровные ножки казались выгнутыми колесом. Туфельки девочка затаптывала наружу, и при ходьбе они терлись внутренними боками. Чулки постоянно перекручивались, сползали и укладывались гармошкой на ножках. Девочка казалась хронически неопрятной, всегда грязной, неумытой.

Но все эти недостатки компенсировались умственными способностями. Ее физические нелады совсем не замечались на фоне сообразительности, сноровки ко всему, за что бы она ни бралась. Люда имела крепкую память, по-взрослому развитую логику, вместе с тем чувствительную душу и доверие к людям. Это вызывало удивление, восторг, чрезвычайно трогало и принуждало заботиться о ней с особой нежностью, с особой теплотой. Девочке было присуще тяготение к знаниям. Не просто любопытство по отношению к среде обитания, как у всех живых существ, а именно к знаниям абстрактным, которые не лежат на поверхности явлений. Непостижимо она умела различать то, что приходило к ней из наблюдений, и то, что приобрело человечество в течение своей истории. Вещи, понятные интуитивно, ее не захватывали, а открытые предшественниками законы мира притягивали жадное и нетерпеливое внимание, желание разобраться в них.

— Книжку не просто сделали, — объясняла она детям, с которыми игралась, — сначала ее придумали и написали.

Жадность к интеллектуальным нагрузкам сочеталась в девочке с абсолютным непониманием людей, она не ощущала морального ущерба, если он у кого-то был. Ее легко было обидеть, обмануть, принудить грубостью или угрозами отдать свое. Она могла целый день не есть и отдавать все лакомства своему прожорливому братцу. Так же могла мужественно отказаться от чего-то привлекательного для себя и часами толковать то, что ему казалось непонятным. Самоотречение и беззащитность — это, наверное, самые точные слова, которыми можно было ее охарактеризовать. Людмилка не умела защищаться, если не слушали ее доводов, были глухи к словам, она не способна была поднять руку на живое создание и во всех детских стычках, где пускались в ход кулаки, неизменно оставалась побежденной. Тогда садилась в стороне, всматривалась в одну точку где-то вдали и сидела так часами, покачивая головкой, будто разговаривала с собой или в чем-то убеждала себя. Первой на примирение не шла, но, когда к ней подходили обидчики, умела прочитывать их намерения. И если они были чистыми и искренними, то продолжала игру, не поминая обид, а если коварными — не откликалась на них.

Людмилкина беззащитность носила глобальный характер, так что иногда казалось, будто Юля рано выпустила ее из себя, когда этот ребенок еще не укрылся защитной чешуей для жизни вне лона матери.

Витя был ее противоположностью. На первый взгляд казался обычным, флегматичным и спокойным мальчиком. Отчасти так оно и было, но только относительно умения разобраться в чем-то или сделать что-то. Зато он достигал сестриных вершин совершенства, когда дело заходило о том, чтобы помочь кому-то в сложной ситуации. Тогда все его инстинкты засыпали, кроме одного, — спасти, помочь, прийти на выручку. Он переставал понимать страх, не помнил, что такое осторожность, шел напролом до конца.

***

Отношения Груни с двойней сложились сразу, она еще отрочески чуткой своей интуицией поняла их сильные и слабые черты, и умело взяла себе это на вооружение. Дети не были шаловливыми, любили играться вдвоем, и няня от того, чтобы забавлять их, хлопот не имела, только смотрела, чтобы не испачкались. Режим кормления и сна в семье тоже давно был отработан, и его поддержание сложностей не вызывало. Груня иногда даже томилась скукой без работы, тогда по собственной инициативе готовила обед взрослым или убиралась в их комнатах. В конце концов и к этим обязанностям привыкла, но и они не вполне заполняли ее свободное время.

Юля радовалась, что хоть с няней для детей ей повезло.

Как-то неожиданно к Груне приехали родители, чтобы посмотреть на дочкино  житье в чужой семье. Вдоволь поговорили между собой, поболтали и хотели уже уезжать, когда поняли, что невежливо будет не дождаться хозяев.

— Хорошо у вас, — поджав губы, сказала Грунина мать, когда Юля возвратилась домой. — Тепло, чисто. Дочку мою в еде не ограничиваете, она даже посвежела. Но... такое дело... — замялась она.

— Что-то не так? Говорите откровенно, — всполошилась Юля. — У нее все вечера свободные, и готовиться к поступлению в институт на следующий год ей ничто не мешает.

— Она у нас не способна к наукам, поэтому учиться, может, и не пойдет.

— А что же?

— Замуж ей надо.

— Ой, это от нас не зависит, — засмеялась Юля, облегченно вздохнув. — Как влюбится в кого-то, то и у вас не спросит.

— Конечно. Тем паче, что у вас здесь клуб есть, танцы, молодежи много. Но чтобы влюбиться, надо не сидеть вечерами дома.

— Да разве мы против? Только боюсь я отпускать ее туда одну.

— Наша дочка девочка самостоятельная, не бойтесь.

— Ну, вам виднее. Только давайте договоримся, чтобы в десять часов она была в своей комнате. Как хотите, а я за нее отвечаю перед своей совестью.

Гости на это условие согласились, потом попрощались и отбыли.

— Груня, еще одно просьба к тебе, — продолжила обсуждение начатой темы Юля. Девушка присела на стул и навострила ушки. — В нашем поселке много приезжих, чужих людей, ты старайся держаться от них подальше.

— А что это за люди?

— Видишь ли, здесь реконструируется завод, строятся новые учреждения, прокладываются дороги. Эти работы выполняют работники подрядной организации, расположенной в областном центре. Иначе говоря, парни и молодые мужчины, о которых я говорю, находятся здесь в командировке. Они почти все женаты. Но чему бы им не погулять без надзора жен, оторвавшись от дома, так ведь?

— Неужели холостяков совсем нет?

— Если и есть, то они далеко не из лучших людей. Так вот, все эти красавцы настырные, развязные, потому что торопятся насладиться временной свободой и необременительной любовью. Для серьезных отношений они не годятся. У нас своих парней хватает, которых мы хорошо знаем, лучше дружи с ними.

— Так хочется выйти замуж, чтобы в городе жить... — разочарованно сказала Груня.

— Учти, я тебя предупредила. А ты подумай хорошенько, и будь умницей. Хорошо?

Груня улыбнулась, казалось, соглашаясь.

Получив свободу, она зажила еще приятнее. Теперь у нее появился стимул ждать конца дня, и она чуть ли не летала над землей, так старалась угодить хозяевам, чтобы они не имели претензий и в свободное время не задерживали ее дома. А может, таким образом, за хлопотами и беготней хотела быстрее приблизить желанный вечер? Может и так.