Парковая зона - Аркадий Макаров

О том, что в салоне Веры Павловны может быть всякое, Метелкин убедился сразу же, как только приступил к своим обязанностям.

Пока он протапливал и нагонял температуру в парилке до кондиции, в комнате отдыха в ожидании уже кучковались соловьи-разбойники.

– Смотри, мужик, если перегреешь, тебя задницей на раскаленные камни посадим, а не догреешь – в унитазе в собственном говне утопим, – пообещал один из них, вертлявый, как шнурок от ботинка, угодливо расставляя коробки со снедью на стол.

– Смотрю, смотрю! – пробурчал Иван про себя, зная, что «шестерка» – она и есть «шестерка». Карту не бьет, а масть поддержит.

Пока то да сё, пока Метелкин примерялся к терморегулятору, который умудрился поставить в парилке, чтобы умный автомат срабатывал на отключение при заданной температуре, наиболее подходящей для особо требовательных клиентов (изобретение не хитрое, но стоящее – все же не напрасно Иван учился на инженера), в комнате отдыха за массивной дубовой дверью стали слышаться характерные всхлипывания и стоны.

Что за черт?! Девок как будто не было, не будут же эти соловьи-разбойники заниматься друг с другом?

Метелкин опасливо приоткрывает дверь, вроде для доклада, что все, мол, о’кей, ребята! Моя задница готова отчитаться за работу. Пора запускать пробника – ту самую «шестерку», которая тузом прикидывалась.

А Ивану дружелюбно из-за двери кричат:

– Мужик, иди сюда! Не сквози в дверях! Прими сотку!

Наливает шестерка-хлопотунчик в фужер из одутловатой приземистой бутылки и протягивает Ивану.

В углу на весь экран домашнего кинотеатра – то, что женщины между ног носят…

Ах, мать-перемать! Что же это они вытворяют! Рядом школьницы угодливо на диванчике устроились, бесенята юные. А здесь похабень такая, что и вообразить трудно!

Отплевывается Иван. Стыдно!

«Шестерка» протягивает Метелкину бутерброд с икоркой, малюсенький такой, со спичкой в центре. На один прикус бутербродик. Пустота одна, а не закусь.

– Ты что, мужик, язык проглотил? Ни разу порнуху не смотрел, что ли? Дикой ты человек, мужик!

Девочки-бесенята подхихикивают:

– Дядя, а дядя, не засть экран! Там самое интересное начинается!

Взять бы трубку да позвонить в милицию, что здесь подпольный бордель и полный разврат несовершеннолетних.

Позвонил бы, да не поймут охранники порядка и Конституции. Посмеются или сдадут вместе с потрохами этим самым веселым ребятам. Вот тогда и будет самое интересное кино, но только не для Ивана Метелкина. Печенки отобьют, сволочи!

Выпил Иван фужер пойла заморского (наше забористее будет) и в каптерку свою подался от греха неминуемого.

Вера Павловна потом выговаривала: «Не твоего ума дело! Святоша нашелся! Сам-то вспомни, как под юбки девкам руки распускал. Молчи! Они похлещи нас с тобой – эти девки. В школьных сочинениях пишут о заветной мечте стать валютной проституткой, блядью, если по-нашему. Видишь, что в стране творится? Куй железо, не отходя от кассы! Коли ты такой умный, почему же такой бедный?»

Махнул Иван рукой. Пропади все пропадом! Деньги не пахнут!

Так с тех пор ничему удивляться не стал. Не его это дело! Пусть садомничают, если им это нравится. По телевизору тоже похабень в детское время показывают. Может, так надо. Может, указание такое сверху – молодежь обучать…

Вот и теперь выдала ему Верка премиальные и говорит: «За меня остаешься! Я в деревню уезжаю, а сегодня серьезные ребята у нас „стрелку“ назначили».

Ах, Вера Павловна, Вера Павловна! И ты перешла на это лихое словечко. Тебе-то зачем выговор уголовный?

Но молчит Иван. «Стрелку» так «стрелку». Хотя знает, что на этих «стрелках» сатана руки греет.

– Я в отлучке буду, – продолжает Верка, – а ты обслужи народ по высшему разряду. Твое дело телячье. Стой и мычи в лад, а то они тебе вместе с языком и всю голову отнимут. – Метелкин опасливо на нее посмотрел. – Ну, прям, шуток не понимаешь! Ты на всякий случай зажмурься, а уши соломой заткни. Чтобы не получилось, как в той песне: «Кому пожалуюсь, пойду?..»

«Хитрая ты баба, Верка! – думал про себя Иван. – Алиби для себя хочешь устроить? За все – стрелочник в ответе. Скажешь: „Отсутствовала, гражданин начальник. Ничего не ведаю, не знаю…“ Хитрая баба! Хорошо, если всё хорошо кончится. У нас ведь как – весь серьезный бизнес на крови стоит. Только вчера из полковника милиции Джанаева средь бела дня дуршлаг сделали. Калашников осечки не дает. Говорили – тоже „стрелка“ была. Игра такая. Прикуп взял, но донести не смог. На крови поскользнулся, как на льду. Большой человек был. А когда хоронили, он маленьким оказался, уместился на двух квадратных метрах. Два особняка в Талвисе и квартира в Москве осиротели, лишними оказались».

Может ему, Метелкину, отказаться от Верки? Работает себе сторожем, ну и пусть работает. На воротах стоит – вратарь значит. Деньги маленькие, но соразмерные. Честные…

– Да, – говорит опять Верка Ивану, – с твоим дежурством на сегодня в этой богадельне я договорилась. Тебя подменят. Так что – всю ночь свободный! Только девок не води! – хитро подмигнула Верка, прощаясь. – Да, забыла, – остановилась она в дверях. – Из кладовки бутылок пять-шесть шампанского полусухого в холодильник доставь на всякий случай. Ребята горячие, может, охолонуться захотят. Денег с них не бери, сколько бы они не выпили. За все уплачено. Оревуар!

Она кокетливо сделала Ивану Захаровичу ручкой, но в глазах ее Метелкин увидел тревожное напряжение.

– Презерватив! – буркнул Иван, почему-то переиначивая ассоциативное по звучанию слово, кажется, тоже французского происхождения.

Получилось, как ответный пароль. Одним словом – партизанщина! Подпольное общество белошвеек!

– Нелегалы, мать вашу так! – сплюнул под ноги Иван.

22

Верка не обманывала.

Пришли люди действительно серьезные. При галстуках.

«Вот ведь какое дело – не галстуки при них, а они – при галстуках!» – успокаивал раздражение Метелкин.

Пришли клиенты по виду все малопьющие. Таким девок не надо. Такие со своими женами по выходным только да по праздникам позволяют – не царское это дело с бабами возиться! По будням у таких работы через край: все продумать, все просчитать. Одним словом – госслужащие. У них и зарплата, и льготы всяческие Думой обозначены, чтобы взятки не брать. А уж если и брать, то в больших количествах, соразмерных зарплате и положению. А как же? В Думе тоже свои люди. Одного помета.

«И чего это Верка испугалась? – Метелкин услужливо закрыл за вошедшими дверь. – Им лавровые венички!»

В запасе у Веры Павловны были и такие – от геморроя.

Клиентам тем нужен бассейн с подогревом, парок влажноватый, чтобы гортани не обжечь, а то на утро доклады делать, интервью давать…

– Открой бильярдную!

– Что-что? – не понял Иван.

– Ну, эту… Как ее? Бардельерную! (так у Верки бильярдная комната называлась).

– А-а! Сию минуту!

Помнят гости, как называется это место. Знают. Значит, были здесь не раз, да Иван их не видел. Не положено. Знатных гостей Верка сама обслуживает. Теперь он тоже в доверие вошел, раз она ему гостей таких перепоручила.

Открыл Иван замысловатой резьбы дверь. Поставил на дубовый столик пару бутылок шампанского из холодильника.

Гости на бутылки даже и не взглянули. Кивают, мол, иди, занимайся своим делом. Когда будет надо – позовем.

А какие у Метелкина дела? В бассейне вода, как в Сочи – двадцать восемь градусов. Для влажного пара у Ивана Захаровича особое устройство есть: нажал ногой педаль, клапан сработал, и принимай туманчик рукотворный за милую душу. Из горки, выложенной красным гранитом, гейзер пофыркивает, на ромашках пар настоянный.

Бьет гейзер, облачко по парилке растекается. Лавровые венички на полках разложены. Все чин чином. Позаботился Метелкин. Все-таки больше люди!

Пошел Иван к себе в каптерку, прихватив в светлых пупырышках влаги бутылку темного стекла. Шампанское настоящее. Подделка здесь не проходит. Спишет Иван эту бутылку на сегодняшних госслужащих. Они не проговорятся. Тихие. Что ж ему теперь, когда свободен, и выпить нельзя? На «сухача», что ль, телевизор смотреть? Спать еще рано…

Шампанское доброе. Пузырьки, как ландышевый цвет в мае, с солнышком в прятки играют. По гортани пузырьки эти пробегут, щекоткой побалуют, а в голове чисто, следов не оставляют.

Думает Метелкин: «Что ж это я, как курсистка на первом свидании, ломаюсь? Выпью что-нибудь покрепче да посерьезнее, и – вся ночь свободная!»

Полез в погребок. Выхватил из картонной коробки, как солдат в обороне выхватывает гранату противотанковую, бутылку водки свойской – «Тамбовского волка». Этот не подведет. Внутри всегда сорок градусов вне зависимости от погоды. Обжечься не обожжешься, а согреешься.

Теперь вот хорошо. Теперь все в порядке! Похрустывает сухариками ржаными. Цветастая брюхатая амальгамная пачка ерошится под рукой. Хорошие сухарики. Подсоленные в меру. Рябиновый привкус водки не гасят, но усиливают. Любуется на себя Иван в стоящее тут же, на столике, зеркало.