Красный вервольф 4 - Саша Фишер

траве в поисках отлетевшей в сторону шапки. — Припозднился ты что-то, Саня. Тебя вчера еще ждали.

— Пришлось в городе задержаться, — я развел руками. — Сам ведь знаешь, как бывает…

— Знаю, — на лицо Сереги набежала тень. Уголки губ опустились, глаза затуманились. Ох, и постарел он за это время. И так-то выглядел не ахти, а сейчас совсем как будто сдал. Седины в бороде больше стало, щеки ввалились.

— Митьку моего убили три дня назад, — бесцветным голосом сказал он. — Сначала думали, что просто задержался, а потом ребята вернулись, рассказали…

«Сын его, — припомнил я. — Молодой совсем парень, с таким чубом торчащим, как будто корова языком лизнула»

— Взывчатку закладывали, а караульные всполошились, — продолжил Серега после паузы на очередную затяжку. — Он выскочил из укрытия, пальнул по ним, и в лес. Думал успеет, но пуля догнала, подлюка такая.

— Как герой погиб, — проронил я.

— Как герой… — эхом повторил Серега. Резко встряхнулся, смахнул набежавшую слезу кулаком и прищурился. — Так ты к нам теперь, получается? Насовсем?

— Как получится, дядя Сережа, — я пожал плечами. — Буду у вас, пока приказа жду.

— Добро! — улыбнулся. По-доброму так. — Сейчас докурю, и в расположение тебя провожу.

— Глаза-то будешь завязывать или как? — хитро подмигнул я.

— Тьфу на тебя! — засмеялся он.

Пока шли по лесу, Серега рассказывал, какие у них в отряде новости. Про Славку, десятилетнего пацана, который прибился месяц назад, в деревню идти отказался наотрез, фашистов, говорит, буду бить, не прогоните. Про погибших. Про новеньких. Про то, как две свадьбы в отряде сыграли. Про пленного немецкого офицера, которого три дня назад поймали. Про свинью.

— Та самая свинья? — удивился я. — Неужели не съели до сих пор?

— Ты нашу Хаврошу не тронь! — возмутился Серега. — Она наш герой и талисман! Однажды, представляешь! Ночь глухая, тишина, дрыхнут все. А она беспокоится. И хрюкает, понимаешь, так тревожно, будто сказать чего хочет. Я проснулся, Степан проснулся, Семеныч с Кузьмичом… А она, оказывается, нас про шпиков вражеских предупреждала. Они в лагерь пробрались и вынюхивали. И если бы она хрюкать не начала, хрен бы мы их поймали! Вернулись бы фрицы в свое командование и доложили бы. А оно вот как получилось. Так что Хавроша наша — настоящий партизан!

— Чудно, — хмыкнул я. — Гуси, говорят, Рим спасли. А свинья вот — партизанский отряд. Чего только в мире не происходит…

— Все, пришли! — Серега гордо подбоченился, и выставил руку вперед. Гордо так, будто сам весь этот лагерь и построил.

— А неплохо вы тут устроились, — присвистнул я.

Лагерь устроили в низинке, причем подход так ловко замаскирован, что пока носом в брезентовый полог не уткнешься, не заметишь, что тут что-то такое есть.

В центре лагеря было даже что-то похожее на площадь — по периметру три землянки, доска, к которой пришпилена газета «Правда», несколько рукописных объявлений и пара страниц текста, отпечатанного на машинке. Кухонная зона отделена брезентовой ширмой, судя по доносящимся оттуда запахам, готовится завтрак.

И народу в лагере явно с прошлого раза стало больше.

— Федора Ильича только нет сейчас, он еще затемно в Свободное уехал, — сказал Серега. — Наташу с собой забрал.

— Что еще за Свободное? — спросил я, потягивая носом. Кашу готовят. Овсяночку. Судя по запахам, с маслом и молоком. В животе заурчало так, что даже Серега услышал.

— Так ты что, не знаешь? — вытаращился Серега. — Нешто до Пскова эти новости не доходили?

— Ты рассказывай давай! — я толкнул его локтем в бок.

— Калюжное это бывшее, — сказал партизан и снова гордо подбоченился. — Его фрицы захватили еще в самом начале, поставили там какого-то своего управляющего. Скот угнали, народ застращали. Но село-то чуть в стороночке от дорог, там сплошь бирюки да охотники. Ну дак не о том речь! Мы смекнули, что охраны от фрицев там с гулькин хер, нагрянули да и вышибли всех оттуда. И с той поры оно стало Свободное. Следим теперь, они у нас, получается, подшефные. Жизнь там почти прежней стала. Сельсовет снова собирается, партийная ячейка образовалась. Детишки в школу ходят с самого первого сентября.

— И фрицы не пытались обратно село отбить? — я удивленно покачал головой.

— Пытаться-то они пытались, — ехидно ухмыльнулся Серега. — Но мы покамест держим оборону.

Как домой вернулся, ей-богу! Меня заметили старые знакомцы, утащили к костру, сунули в руки миску с кашей. Обступили вокруг. И пока я ел, наперебой рассказывали тем, кто не в курсе, как мы ящики со склада из-под носа у фрицев вытащили. Про гонки на грузовиках по ночному Пскову и устроенный там ночной переполох. Потом одна история потянула за собой другую, кто-то вспомнил анекдот к случаю…

И никому уже не было дела до моих диковинных ботинок и пятнистой одежды. Свой. Меня приняли в семью, и больше никого не волновали такие мелочи, как внешний вид. «Спасибо, братцы…» — думал я, чуть ли не влюбленно всматриваясь в их лица. Всякие. Были совсем юнцы, которых проще за школьной партой представить, чем с оружием. Были серьезные матерые дядьки. Старики тоже были, но меньше. Безусая молодежь явно доминировала. Девчонки тоже были, в основном новенькие, раньше не видел. Узнал, что одна из трех землянок на центральной «площади» — это госпиталь. Как раз одна из новеньких девчонок его устроила. Совсем молоденькая, на вид так вообще как шестиклассница. Ее из-за этого внешнего вида не взяли санитаркой на фронт. А она уже совсем даже и не школьница, медучилище почти закончила. На фронт сама пришла, думала, к Красной Армии прибиться своим ходом, но армия отступила, а она как-то задержалась в этих краях, чуть в плен не попала. А теперь вот здесь. Собрала еще двух девчонок, научила их, с какой стороны бинты наматывать. И теперь госпиталь тут, практически настоящий.

Не успел я доесть кашу, как мне сунули в руки кружку круто заваренного чая и черствый пряник. Про пряники тоже рассказывали какую-то удивительную историю. Они поезд под откос пустили, а там в одном из вагонов пряники оказались. Думали бросить, но Степка восстал грудью буквально. Мол, что это мы, фрицам оставим наши советские пряники? Чуть не надорвались, пока вагон пряников перетаскивали. Но теперь вот есть с чем чаевничать зато…

Это все было так трогательно. И так тепло. Не надо больше прикидываться, корчить из себя кого-то другого, все по-русски говорят вокруг. В общем-то, само по себе общение на немецком у меня не вызывало каких-то особенных затруднений, конечно. Но дело ведь было не только в немецком языке…

— Доброго утречка, товарищ Волков, — раздался над самым ухом знакомый, но не очень приятный голос. Вот уж по ком не соскучился…

— И вам не хворать, товарищ Хайдаров, — я медленно повернулся к особисту и сцепился взглядом с его хорячьими глазками.

— К нам в отряд, значит, теперь пожаловали? — криво улыбаясь, проговорил он. Умиление и радость сразу же сдуло, как и не было. Народ вокруг тоже поумолк сразу, разговорчики и смешки стихли. Партизаны уткнулись кто в свои тарелки, кто принялся оружие чистить, а кто сделал вид, что птичек на деревьях разглядывает. «Ага, расслабился, дядя Саша, — мысленно сплюнул я. — Прикидываться не надо, все свои…»

— Как получится, Мурат Радикович, — миролюбиво сказал я. — Мы же с вами люди служивые. Куда Родина прикажет, туда и направимся.

— И что же на этот раз вам приказала… гм… Родина? — Хайдаров сверлил меня подозрительным взглядом. Да бл*ха! Какая муха его укусила? Вроде больше уже меня не в чем подозревать, доказал, что свой. И даже миссию свою, которую с самого начала ему озвучил, выполнил. Теперь-то что?

— Вы как позавтракаете, Александр Николаевич, в штаб ко мне загляните, — подчеркнуто вежливо сказал Хайдаров.

— Договорились. Мурат Радикович, — кивнул я и отвернулся. Принялся грызть дальше свой пряник, который как-то резко стал безвкусным. Радужное настроение пропало. Пора было снова напрягать мозги. Сколько-то времени я могу потянуть, списывая отсутствие приказа от моего командования на превратности фронтовой судьбы и всякие логистические сложности, но потом нужно будет что-то думать. Как-то легализоваться. И это будет, может даже посложнее, чем в Пскове в самом начале…

Эх, недолго я пробыл самим собой. Но и на том спасибо.

— Кстати, ребятушки, а Яшка-то где? — спохватился я. —