Тайны войны - Юрий Корольков

– Да, возможно. Пожалуй, теперь не стоит пользоваться этим козырем.

– Вот именно! Вы угадали мою мысль. Немцам надо прямо сказать об этом, подкупить их своей откровенностью. Переговоры с Москвой причиняют нам лишь дополнительные затруднения. Многие из англичан принимают их за чистую монету. Смотрите, какой шум поднимают газеты. Они недовольны, что переговоры затягиваются, что Чемберлен медлит… – На лице премьера мелькнула улыбка. – Я не медлил, когда было нужно. Помните, сэр, Мюнхен? В прошлом году. Я сам полетел к Гитлеру. Полетел самолетом, хотя за свои семьдесят лет ни разу не поднимался в воздух. Я предпочитаю дилижансы, старые, добрые дилижансы. Мой отец Джозеф Чемберлен никогда не пользовался другими видами транспорта, тем не менее он был великий деятель. Не так ли?

– Да, сэр, ваш отец был великий деятель…

– Благодарю вас. Вы же понимаете, что я не случайно отправил военную миссию в Москву товаро-пассажирским судном. Это мой дилижанс. Скорость не всегда бывает полезна… Кстати, распорядитесь, чтобы в Лондоне пошли слухи: русские, мол, сами затягивают переговоры. Немцам же следует намекнуть, что Англия не только не поддерживает Польшу в данцигском вопросе, но и тяготится гарантиями, которые пришлось дать в свое время полякам. Договор с Гитлером о ненападении и невмешательстве помог бы нам избавиться от ненужных гарантий. Вы согласны с этими мыслями?

– Да, сэр, я тоже так думаю.

– Прекрасно! Попытайтесь внушить все это господину Вольтату. В разговор вложите как можно больше сердечности. Вам это хорошо удается. Идите соберитесь с мыслями. Да благословит вас господь!

Сэр Невиль Чемберлен поднялся с кресла, дав понять, что беседа закончена. Он болезненно скривил пергаментное лицо – премьера мучила старая подагра.

V

Встреча с Вольтатом произошла вечером того же дня, здесь же, на Даунинг-стрит, в резиденции британского премьера.

Горацио Вильсон принял германского представителя в своем кабинете. Он вышел из-за письменного стола навстречу гостю, долго жал ему руку, радушно усадил в глубокое вольтеровское кресло и сам уселся напротив.

– Я очень рад, очень рад, господин Вольтат! Мы будем с вами большими друзьями! – Вильсон изобразил на лице сладостное удовлетворение встречей.

Он поднялся, перенес пепельницу на курительный столик и пододвинул коробку с сигарами.

Советник премьера спросил гостя, как понравился ему Лондон, хорошо ли чувствует себя здесь господин министериаль-директор, давно ли он видел господина Гитлера. В Мюнхене фюрер показался Вильсону несколько утомленным и нервным… Да, да, конечно… Высокая ответственность, государственные заботы неизбежно отражаются на здоровье. Таков удел великих людей…

Лицо Горацио Вильсона излучало столько обаятельной предупредительности, что ее хватило бы на всех участников любого раута по случаю бракосочетания британского короля. Так встречаются друзья после случайной размолвки, в трепетном ожидании задушевной беседы, в которой с взаимной осторожностью обходят подводные рифы минувших досадных недоразумений. Вольтат сразу понял, что разговор предстоит многообещающий и приятный.

– Я вам скажу, – Вильсон ласково дотронулся кончиками пальцев до колена гостя, – все мы, британцы, посчитали бы для себя прекраснейшим и незабвенным моментом в жизни, если бы фюрер с его величеством королем Георгом проехали бы вместе по Малл-стриту… Вы знаете Лондон? Малл-стрит ведет к Букингемскому дворцу, к резиденции британского короля. Мы все мечтаем, что господин Гитлер совершит официальный визит в Лондон… Это бы сразу разрядило политическую обстановку. Не правда ли?

Министериаль-директор вспомнил об инструкции больше слушать, чем говорить, и ответил дипломатической фразой:

– Да, конечно, это выглядело бы очень трогательно.

– Да, да! Именно трогательно! Их совместная поездка в карете в Букингемский дворец символизировала бы единодушие, взаимное понимание между нашими странами… Ведь мы, англичане, романтичные люди, привержены к старому, храним традиции. Вы знаете, на прием к королю у нас по-прежнему ездят только в карете и обязательно на лошадях. Никаких автомобилей! В автомобиле вас просто не допустят… Да, это наши чудачества. А встреча с фюрером так необходима… Но, к сожалению, приходится пока ограничиться такими встречами, как у нас. О, вы поймите меня правильно! Будем надеяться, что эта дружеская встреча поможет нам найти общий язык.

Горацио Вильсон осторожно подходил к основной теме беседы. Вольтат почувствовал это по тому, как едва уловимо изменилась интонация англичанина.

– Я очень внимательно прочитал речь фюрера, – продолжал Вильсон. – Я не обладаю искусством делать комплименты, но скажу, что речь просто взволновала меня. Будем откровенны, – советник понизил голос, подчеркивая конфиденциальность того, что собирается сообщить. – В речи фюрера заложена серьезная основа для широких переговоров. Мы могли бы договориться о многом в том аспекте, как предусматривает господин Гитлер.

Советник британского премьера высказывал свои мысли так, будто бы они только сейчас приходили ему в голову. Под конец сказал:

– Я хочу быть до конца откровенным. У нас не должно быть секретов. Заключение пакта о невмешательстве дало бы нам возможность освободиться от обязательств по отношению к Польше. Помогите нам в этом. Англо-германский пакт мог бы, так сказать, химически растворить данцигскую проблему. Разве не выгодно господину Гитлеру получить свободу рук на востоке? Как это называется по-немецки? Есть такой термин у автомобилистов…

– Фрайе фарт, – подсказал Вольтат.

– Да, да! Фрайе фарт – свободная езда без ограничений… Скажу даже больше, но это уж совсем конфиденциально, – рука англичанина еще раз мягко коснулась колена Вольтата. – В феврале британский кабинет решил вернуть Германии некоторые ее колонии. Вы можете сообщить об этом господину Гитлеру. Речь может идти об африканской территории вдоль экватора, до самого Мозамбика. На север она протянется до пятого градуса. Вы представляете, как выглядит все на карте? Разве это не доказательство того, что мы стремимся к тесному сотрудничеству с вами?

Изобразив легкое утомление, Вильсон откинулся в кресле и на мгновение будто прикрыл глаза. Он наблюдал, какое впечатление произвели его слова на министериаль-директора. Но Вольтат был невозмутим.

– Вот все, что я хотел вам сказать, – продолжал Вильсон. – У меня нет перед вами тайн. Конечно, я обязан предупредить, что общественное мнение Англии против сближения с вами, поэтому переговоры нужно вести в абсолютной тайне. Учтите и еще одно обстоятельство – у нас предстоят парламентские выборы. Мы должны быть вдвойне осторожны.

Вильсон хотел сказать, что завидует фюреру, которому удалось так быстро угомонить левые безответственные элементы, но удержался.

Вольтат спросил:

– Вы думали над тем, какие вопросы следовало бы обсудить на предварительном совещании?

Вместо ответа Вильсон поднялся с кресла, взял с письменного стола лист бумаги и поставил внизу свою подпись.

– Возьмите это, господин Вольтат! Передайте господину Гитлеру. Он может собственной рукой написать здесь любую повестку. Я подписываю заранее.

До сих пор министериаль-директор только слушал, запоминал. Теперь он решил выяснить еще одно.

– Скажите, вы излагали только вашу личную точку зрения? Могу я предполагать, что она не расходится с мнением других официальных лиц Англии? Это крайне важно для моей информации в Берлине.

– Вас удовлетворит, – горячо ответил Вильсон, – если я с той же откровенностью сообщу, что сэр Невиль Чемберлен полностью разделяет мои мысли. Вы немедленно можете убедиться в этом. Кабинет премьера находится рядом. Идемте! Он сам подтвердит мои слова.

Горацио Вильсон жестом предложил Вольтату последовать за собой.

Под благовидным предлогом Вольтат отказался от встречи с премьер-министром. Беседа приобрела бы официальный характер. Министериаль-директор поблагодарил за беседу и распрощался с Горацио Вильсоном.

Советник премьера в раздумье остановился посреди комнаты. Его пальцы нервно барабанили по краю стола, на холеном лице еще бродила вежливая, предупредительная улыбка, но мысли уже приняли другое направление. Ему так и не удалось выяснить настроение немцев. Из этого тугодума Вольтата не выжмешь ни слова… Глядит, как бык! Улыбка погасла. Лицо стало холодным, озабоченным. В политической обстановке все еще много неясного.

VI

С Даунинг-стрит Вольтат возвратился в посольство, чтобы информировать фон Дирксена о беседе. Он старался не пропустить ни одной детали из разговора. В итоге решили, что министериаль-директор немедленно возвратится в Берлин и лично доложит об английских предложениях. Самолет на Берлин уходил в восемь часов утра.