Радуга 1 - Александр Бруссуев

Когда Саша с каким-то выделенным гайцами экспертом прибыли на осмотр своего авто, она очень закручинилась сначала от внешнего вида своего «коня», но потом махнула на все рукой, подписала все необходимые протоколы и отправилась домой. Ей показалось, что передние колеса ее транспорта не те, на которых она ездила, но уверенно утверждать сей факт она не могла. Колеса были целыми и неестественно негрязными. Эксперт, самодовольный и косноязычный молодой человек с привычкой не смотреть в глаза собеседнику, становился все более недоволен, а модный рокер Владимир Евгеньевич, все же приглашенный Сашей, каждым своим замечанием и уточнением недовольство это только усугублял.

До суда машину ремонтировать было нельзя, после суда — тоже. Потому что первый суд Саша, точнее, ее представитель проиграли.

— Все, как положено, — спокойно резюмировал Владимир Евгеньевич. — Судьи — они тоже люди.

— Какие люди? Это же судьи, — удивилась Саша. Проигрыш ее расстроил.

Вот когда наша кассационная жалоба замутит все это болото, вы не будете столь категоричны.

Вся эта тяжба длилась долго, очень долго. Она уже успела приобрести другой автомобиль, вызывая недовольство гайцев — ведь те готовы были лишить ее всех прав, поэтому нападали откуда только это было возможно: из-под «кирпичей», из-за радаров, типа «фен», с «двойных сплошных» и прочее. Владимир Евгеньевич только посмеивался, рулил спорные моменты, моментально выезжая по первому звонку, но в обиду Сашу не давал. Гайцы провожали их ненавидящими и тяжелыми, как пули, взглядами в спину.

— А я и не знала, что ПДД — такая казуистика, где любой смертный может быть объявлен виновным, — говорила Саша.

— Верно, объявлен может любой смертный, но есть такое право — не соглашаться с обвинением, — ответил Владимир Евгеньевич, почесывая небритую щеку. — Мы ж все-таки человеки разумные. А эти — вполне вероятно быдлы, не обремененные знанием и совестью. Только погоны и наглость. Не надо их бояться. Согласиться с обвинением никогда не поздно, но лучше побарахтаться, вдруг что и выйдет из этого толкового. В любом случае останется самоуважение. Это на самом деле важно.

— Но их же так много! — вздохнула Саша.

— И что характерно: они плодятся и размножаются.

— Это как?

— Почкованием, наверно, — пожал плечами юрист в кожаной «косухе». — Вроде бы одну и ту же Советскую школу заканчивали по утвержденной министерством Образования программе. А получаются такие супчики, что фантазии не хватает предугадать их действий.

Итогом все этой волокиты стали полное возмещение в пользу Саши средств за ремонт и долгую стоянку Мерседеса, выплата моральной компенсации, да еще и «неполное служебное соответствие» одному из ментов, представляющих противную сторону. Чего он полез защищать и выгораживать ту блондинку — пес его знает. Вряд ли материальная заинтересованность, наверно высокие чувства. Любовь, твою мать.

С Олегом Саша иногда перезванивалась, временами без зазрения совести давая ответы на некоторые вопросы, связанные с ее профессиональной деятельностью. Правда, через полгода после аварии Саша ушла из государственной службы. Рисковать жизнью ради принципов — дело хорошее, но эти принципы, по большому счету — государственные, должны поддерживаться не только одним человеком, но и системой. Невольно на ум приходили слова замечательного Дина Кунца: «Всегда неприятно открывать, что в единомышленниках у тебя человек, которого считаешь глупцом. Тут недолго усомниться и в собственной правоте». К тому же поступило предложение по трудоустройству, от которого отказаться было трудно, да, наверно, и невозможно.

А хитрый Владимир Евгеньевич приобрел ее отремонтированный Мерседес за деньги, что были явно невелики для машины такого класса. Махнул рукой на прощанье и умчался в свою юридическую жизнь в правовом государстве под мудрым руководством всенародно избранного президента.

4. Саша Матросова. То ли бред, то ли глюки

Она все-таки вспомнила события того ненастного вечера, когда авария милостиво оставила ей и жизнь, и, по большому счету, здоровье, и жестокие мигрени. Воспоминания возвращались не сразу, как-то рывками, бессвязно, вроде бы, но исполненные какого-то скрытого смысла. Саша не пыталась осознать, что бы значили эти видения, иногда рассказывая о них знакомым. Те же, в свою очередь, довольно точно объясняли ее откровения, зачастую, правда, уже после того, как события эти миновали.

Былой приятельнице-однокласснице при нечаянной встрече в кинотеатре «Колизей» она вдруг рассказала, что приснился ей Хмельницкий, не Борис, а какой-то безымянный. Был у них в школе такой видный парень, девчонки по нему вздыхали: высокий, с длинными волосами до плеч, любитель подраться, троечник и пижон, но всегда очень изящно держащий сигарету. Наверно, он специально этому где-то учился на подпольных курсах в комнате с зеркалами. Достанет откуда-нибудь из отворота рукава чуть примятую пачку, ловким резким наклоном кисти выдвинет сигарету, потом, как фокусник Амаяк Акопян разомнет ее в длинных пальцах, чуть отгибая мизинец, зажмет ее между идеально прямыми средним и указательным пальцами, в одно мгновение прикурит от бензиновой зажигалки с медным колпачком (воображая, наверно, что это стошестидесятидолларовая «Зиппо») и выпустит тонкую струйку дыма куда-то чуть в сторону. Потом обязательно проведет большим пальцем по нижней губе (или кончику языка) и слегка, будто в раздумье, нахмурит брови. И неважно, что на пачке написано «Прима», «Ватра», «Беломорканал» или вовсе «Овальные». Девчонки в обморок падали, а парни старательно, смешно и нелепо подражали. Все его звали только по фамилии, имя было неуместно и даже неизвестно. Так вот, этот Хмельницкий вдруг привиделся Саше сидящим на каком-то ящике в подвале, щелчками сбивающим с соседствующих ржавых труб жирных земляных червей, слабо шевелящихся и неизменно вновь появляющихся взамен сбитых. Привычной сигареты у него в руках не было, да и выглядел он достаточно жалко: лицо отекшее, волосы коротко острижены и какие-то пыльные на вид, одежда бесформенная, черная и засаленная. Кожа синеватая, но это, наверно из-за тусклого подвального освещения. Вообще, не Хмельницкий, а классический бомж (бомжы тоже теперь бывают классического вида, как и банкиры).

Одноклассница только руками всплеснула: ей кто-то сказал, что героя-мачо их школьного детства, донельзя опустившегося, спившегося и свалявшегося, буквально несколько дней назад нашли в полуразрушенном подъезде старых домов недалеко от Гутуевской церкви. Там, по дороге к порту вдоль канала стоит целый квартал двухэтажек, словно из фильма Тарковского «Сталкер», ободранных, с пустыми провалами окон и дверей, заваленных мусором и кучами человеческих экскрементов. Хмельницкий выглядел совсем нехорошо. Может быть, потому что вел до этого очень неправильный образ жизни, а может быть потому что был мертв и умер уже давно и внезапно, так что его бренными останками начали питаться всякие жучки-червячки.

Саша с одноклассницей поохали-поахали и отправились смотреть фильм Роберта Земекиса «Страшилы» с Майклом Джей Фоксом в главной роли. Та еще фильма. Каждая из них весь сеанс нет-нет да боязливо оглядывали свои рукава и туфли: не ползет ли там неумолимый прожорливый червь тления и распада?

Олегу Шварцу Саша также позвонила, уточнив те странные слова, что сказала перед отъездом в больницу. Обещал, все-таки! Теперь она явственно вспомнила, что в своем беспамятстве видела его сидящим за неглубокой, как противопожарный ров в лесу, канавой у ограды, после которой — сплошь кресты и памятники, характерные для некоторых специфических мест. Например, кладбищ. Самое страшное было то, что большой, могучий Олег сидел, прислонившись спиной к витому и вычурному старинному забору, и смотрел в небо. Одна нога его была на бедре разорвана в клочья, в голове под левым глазом просматривалась аккуратная дырочка.

— А что за кладбище такое? — спросил он. — Серафимовское или Южное?

Родом Шварц был из Мордовского города Рузаевка, все родственники там — и живые, и умершие. К Питерским погостам он пока не приближался, разве что проезжал иной раз мимо.

— Да я не знаю, честно говоря, — расстроилась Саша. — Можно, конечно, поездить, посмотреть, может, определю.

— Да, ладно, — хмыкнул в трубку Олег. — У меня есть идея получше. Изловлю-ка я как-нибудь, когда времени свободного будет побольше, собаку поумнее.

— Зачем! — удивилась девушка. — Собаки-то здесь причем?

Шварц рассмеялся:

— Когда на некий вопрос не может быть дан ответ, понимаешь ли, некоторые люди все же пытаются найти выход. «Да пес его знает!» — изрекают они и бывают правы. Вот и ты могла бы упомянуть про эту мудрую собаку. Понимаешь?

Саша все поняла, веселый человек Олег Евгеньевич тоже. Правда, в суете жизни большого города, он скоро забыл о желании изловить пса, о кладбище и своей незавидной роли в загадочном видении случайной знакомой. Вспомнил гораздо позднее: однажды июльским вечером накануне своего тридцатилетия, когда простреленная картечью из обреза нога не могла больше шевелиться, солнце садилось за пыльные макушки берез, а на него надвигался, заслоняя горизонт, огромный ствол пистолета «Макарова». Он откинулся на решетку ограды старого кладбища и посмотрел в глаза человека, держащего пистолет. Но увидел лишь пулю, которая застила собой всю природу, весь Питер, всю Родину, всю жизнь.