1941. Козырная карта вождя. Почему Сталин не боялся нападения Гитлера? - Андрей Мелехов

Но лётчиками упомянутые учения не ограничивались... Приведу ряд имеющихся у меня релевантных фактов в отношении Западного Особого военного округа. Кстати, то, что я (пока) не привожу данных по другим округам, совсем не говорит о том, что то же самое не происходило повсеместно: уверен, что соответствующая информация со временем неизбежно попадётся мне на глаза.

– «Днём 21 июня генерал Оборин (прим. автора: командир 14-го мехкорпуса ЗапОВО) с группой командиров провёл внеплановый строевой смотр частей дивизии (22-й танковой)... 22 июня некоторые танковые подразделения должны были участвовать в показательных учениях на Брестском полигоне» (прим. автора: немцам, что ли, они собирались «показывать»?..). (Р. Иринархов, «1941. Пропущенный удар», с. 55). Напомню, что там же – на Брестском полигоне (и фактически на глазах у немцев!) – собирались проводить некие «опытные» учения и лётчики.

– «61-й танковый полк (прим. автора: 30-й танковой дивизии 14-го мехкорпуса Оборина), проводивший (в ночь с 21 на 22 июня) ночные стрельбы, присоединился к главным силам на час позднее» (там же, с. 56).

– «До 21 июня 1941 года в соединении (прим. автора: 28-м стрелковом корпусе ЗапОВО) проводилось командно-штабноеучение на тему «Наступление стрелкового корпуса с преодолением речной преграды», после окончания которого его штаб сосредоточился на полевом командном пункте в районе Жабинки» (там же, с. 25). Заметим, что по пути в германские земли 28-му корпусу как раз и пришлось бы преодолевать ту самую пограничную «речную преграду» – Буг.

– «Основные силы (прим. автора: 6-й Орловской Краснознамённой стрелковой) дивизии дислоцировались в казармах Брестской крепости, гаубичный артполк – во внешнем форте Ковалёво (6–8 км юго-западнее крепости), а два батальона 84-го стрелкового полка на 22 июня находились на артиллерийском полигоне южнее Бреста, готовясь к показным армейским учениям» (там же, с. 29). Речь, по-видимому, идёт о тех же «опытно-показательных» учениях, в которых планировали участвовать танкисты Оборина и авиаторы округа.

– «Однако никто из генералов ничего не мог изменить за оставшееся время. Заранее запланированное в ЗапОВО командно-штабноеучение должно было завершиться в воскресенье» («Сталинские соколы против Люфтваффе», с. 72). В данном случае уважаемый Д. Хазанов попытался убедить нас в косности и зашоренности командования всего Западного Особого военного округа: мол, «Какие такие немцы? Какой такой павлин-мавлин?.. Забыли, что ли: у нас план боевой и политической подготовки!..»

То, что советские генералы были отнюдь не дураками – или, по крайней мере, были не все и не в такой обидной степени – говорит нижеследующее свидетельство Р. Иринархова: «...20 июня он (прим. автора: начальник Белорусского погранокруга генерал-лейтенант Богданов) отдал приказ о принятии дополнительных мер по усилению охраны госграницы» («1941. Пропущенный удар», с. 146). Первым пунктом приказа значилось: «1. До 30.06.41 г.плановых занятий с личным составом не проводить...». Кроме того, тем же приказом до 30 июня запрещались выходные дни и вводился особый (по сути усиленный) порядок охраны границы. В частности, в ночные наряды полагалось брать ручные пулемёты, а на службу ночью должен был заступать весь личный состав застав за исключением сменившихся в 23.00. Приказ также предписывал немедленно вернуть на линейные заставы весь списочный состав, находившийся на учебных сборах. Командованию 86, 87, 88 и 17-го погранотрядов было приказано 21 июня и в ночь на 22 июня 1941 года привести все подразделения в полную боевую готовность» (там же, с. 147). Иными словами, как минимум в НКВД и как минимум с 20 июня 1941 года твёрдо знали: грядёт нечто чрезвычайное, ради чего были отменены все плановые занятия и учения. И что произойти это «нечто» должно было в период с 21 по 30 июня.

Демонстративное снижение боеготовности 21 июня 1941 года

Усомниться в июльских датах предполагаемого нападения СССР на Германию заставляет и четвёртая категория фактов – тех, что свидетельствуют о преднамеренном иоткровенно показном снижении уровня боеготовности некоторых частей и соединений Советских Вооружённых Сил, которое произошло именно 21 июня. Напомню: в этот день вдруг было отменено состояние повышенной боевой готовности, в котором все войска западных округов находились ещё с 10 апреля 1941 года. В субботу утром неожиданно отменили и казарменное положение для командиров, которые с середины весны безвылазно ночевали в казармах и лесных землянках вместе со своими подчинёнными. К семьям и в рестораны офицеры многих (но далеко не всех) частей одновременно отправились во всех округах.

Пардон, поправлюсь: на всех фронтах. Ведь управления всех будущих фронтов уже были на тот момент созданы и занимали (или уже заняли) свои заранее оборудованные передовые КП. Скажем, бывший в то время начальником оперативного отдела штаба Киевского Особого военного округа И.Х. Баграмян как раз и ехал в составе штабной колонны на фронтовой командный пункт в Тарнополе в ночь с 21 на 22 июня (см. «Так начиналась война», с. 85). О своих телефонных разговорах с командующими фронтами в ночь с 21 на 22 июня 1941 года (заметим, что ВЧ-связь работала без всяких перебоев), уже находившимися на фронтовых КП до начала немецкого нападения, пишет в своих мемуарах и Г.К. Жуков (см. «Воспоминания и размышления», с. 235).

В Прибалтике вдруг отменили приказ об эвакуации семей военнослужащих, а практически все командующие округами и флотами перед началом ночного «сидения» отправились в театры, клубы и прочие заведения, где их можно было легко увидеть (в том числе и агентам немецкой разведки). О подробностях этих «культпоходов», состоявшихся вечером 21 июня 1941 года, я поговорю чуть позже. Пока же перечислю несколько характерных фактов, касающихся, в частности, Западного Особого военного округа.

М. Солонин приводит воспоминания полковника Белова – бывшего командира 10-й смешанной авиадивизии Западного ОВО (одной из трёх, разгромленных немцами в Белоруссии в первые же дни войны): «...20 июня я получил телеграмму с приказом командующего ВВС округа: привести части в боевую готовность, отпуска командному составу запретить, находящихся в отпусках – отозвать в части... Командиры полков получили и мой приказ: самолёты рассредоточить за границы аэродрома, личный состав из расположения лагеря не отпускать...» («23 июня – «День М», с. 268). Далее следует поистине сюрреалистическое продолжение истории: в 16.00 21 июня из штаба округа пришла новая шифровка. Она отменила прежний приказ о приведении частей в полную боевую готовность и об отмене отпусков. Впрочем, Белов пишет, что даже не стал доводить это распоряжение до подчинённых. Подобное игнорирование непонятных и преступных по сути приказов, отдававшихся Москвой и (поневоле) ретранслируемых штабами округов – довольно типичная реакция командиров боевых частей. Впрочем, в других частях эти приказы всё же выполняли...

Вот, например, рассказ о ситуации в 13-м бомбардировочном полку 9-й авиадивизии, базировавшейся в той же Белоруссии (45 экипажей, 51 самолёт СБ/Ар-2 и 8 Пе-2). М. Солонин цитирует воспоминания очевидцев: «С рассвета до темна эскадрильи замаскированных самолётов с подвешенными бомбами и вооружением, с экипажами стояли наготове». И вот, в этой явно бывшей до 21 июня начеку приграничной авиачасти «...на воскресенье, 22 июня... объявили выходной. Все обрадовались: три месяца не отдыхали!.. Вечером в субботу, оставив за старшего начальника оператора штаба капитана Власова, командование авиаполка, многие лётчики и техники уехали к семьям в Россь» («Разгром 1941. На мирно спящих аэродромах...», с. 409).

Похожий эпизод описал и ветеран С.Ф. Долгушин. В июне 1941 года будущий Герой Советского Союза, генерал-лейтенант и начальник кафедры тактики в ВВИА им. Н.Е. Жуковского служил в 122-м истребительном авиаполку 11-й смешанной авиадивизии всё в той же Белоруссии (аэродром Новый Двор, в 17–20 км от границы). Прежде всего подчеркнём: речь вновь идёт о вполне боеготовой кадровой части ВВС. «...Самолёты И-16, которые мы в полку получали, были 27-й и 24-й серии с моторами М-62 и М-63. Буквально все они были новыми машинами, причём у каждого лётчика: 72 самолёта – 72 лётчика в полку. У всех своя машина, поэтому и налёт в часах у всех был большой, и лётная подготовка пилотов была сильной. Я начал войну, имея налёт 240 часов, и это – за 1940–1941 годы... Мы летали чуть ли не каждый день... Ведь И-16, когда им овладеешь – машина хорошая была! Догонял он и «Юнкерс-88», и «Хейнкель-111», и Ю-87, конечно, всё расстреливал. Драться, конечно, было сложнее с «мессершмиттами», но всё равно, за счёт маневренности, можно...» (там же, с. 434). Одним словом, не похоже, что С.Ф. Долгушин и его товарищи испытывали какие-либо комплексы по поводу своей «устаревшей» техники и уровня подготовки... Но теперь перейдём к описанию событий накануне войны: «...Вечером в субботу 21 июня 1941 года нас разоружили: приказали снять пушки, пулемёты, боекомплект и поместить в каптёрки. Я с ребятами своими посоветовался, и мы сняли пушки и пулемёты – мы вынуждены были. А патронные ящики оставили... Состояние такое – всё равно что голый остался... Мы спросили: «Кто такой идиотский приказ издал?! А командир полка Николаев разъяснил командирам эскадрилий (а те, в свою очередь, нам): «Это приказ командующего Белорусским военным округом Д.Г. Павлова». Накануне тот приезжал на наш аэродром вместе с командующим ВВС округа генерал-майором И.И. Копцом...» (там же).