1941. Козырная карта вождя. Почему Сталин не боялся нападения Гитлера? - Андрей Мелехов

На каком-то этапе «погружения в тему» я обнаружил целый набор чрезвычайно странных фактов, касавшихся последних предвоенных дней и первых часов войны. Анализ этих фактов привёл к появлению гипотезы, пытающейся объяснить некоторые действия (и бездействия) советского руководства с точки зрения нормальной логики. Свою версию я назвал «козырной картой». Несмотря на органическую связь данной работы с другими книгами цикла, она стоит особняком и способна, пожалуй, вызвать наибольшие споры в среде профессиональных историков и любителей истории. По-видимому, именно данный – условно «сенсационный» – аспект «козырной карты» и повлиял на выбор издателя в том, что касается очерёдности выхода моих книг, посвящённых Второй Мировой войне.

Часть первая

ГЛАВНАЯ ЗАГАДКА БОЛЬШОЙ ВОЙНЫ

«День М»: когда СССР намеревался напасть на Германию и её союзников?

Читая множество современных публикаций на тему начала Великой Отечественной войны, я с удивлением убедился в том, что большинство авторов – включая и тех, кто утверждает, что не согласен с Виктором Суворовым, – уже не спорят о том, что Сталин намеревался напасть на Германию. По-видимому, как учат знатоки диалектического материализма, в какой-то момент количество приводимых Суворовым и сторонниками его теории фактов вызвало некий качественный сдвиг, и представители «традиционных» воззрений – как в России, так и на Западе – вдруг заговорили об агрессивных планах бывшего до этого вполне «миролюбивым» Сталина как о чём-то данном и давно известном. В процессе они как-то забыли, кто это «данное» им, собственно, первым и «дал» – Владимир Богданович Резун (Виктор Суворов). Согласившись с ним в главном, сталинисты, «защитники исторической правды» и примкнувшие к ним недоучившиеся и недочитавшие профессора из Англии, США и Израиля организованно и вполне по-военному отошли на запасные позиции.

Теперь они придерживаются несколько модифицированной теории: да, СССР готовился ударить по Германии, но сделать это планировал в 1942 году. Их логика: летом 1941 года наступать было никак не возможно: не было завершено перевооружение авиации и мехкорпусов новыми самолётами и танками, а все 303 дивизии ещё только предстояло доукомплектовать рядовыми, политруками и младшим командным составом. К тому же сначала надо было бы дождаться начала германского вторжения на Британские острова. Некоторые «серьёзные» историки – как, скажем, англичанин Крис Белами – «опускают планку» до декабря 1941 года – когда якобы ожидалось вступление в войну Соединённых Штатов (см. «Absolute War», с. 117). С этими господами и товарищами я спорить более не буду: соответствующие контраргументы были представлены в другой работе цикла «Большая война».

Альтернативная точка зрения заключается в том, что Красная Армия собиралась напасть в августе—сентябре 1941 года. Так, известный немецкий историк Иоахим Хофман в своей книге « Stalin’s War of Extermination.1941–1945» привёл мнение генерал-майора Малышкина, сообщённое им фельдмаршалу Леебу. Малышкин считал, что «Россия напала бы примерно в середине августа силами 350–360 дивизий» (здесь и далее перевод с английского мой, с. 85). Для меня эта теория является сомнительной. Прежде всего, нападать на Германию и её союзников осенью Советскому Союзу было не с руки: точно так же, как и тем – нападать в то же время года на СССР. Автобаны Германии были, разумеется, получше, чем «автотрассы» в Советском Союзе, и танки БТ по ним вполне бы проехали. Но ведь осенью пришлось бы месить грязь также на румынских и польских дорогах, которые, как я подозреваю, были совсем не германского качества. Гораздо сложнее пришлось бы советским «освободителям» и в осенних Карпатах. Да и затевать ещё одну зимнюю войну с финнами – после того как те только что продемонстрировали своё умение (и неумение Красной Армии) вести таковую – тоже было сомнительной идеей. Кроме того, каждый день сидения в холодных сырых лесах сотен тысяч военнослужащих ударных группировок неминуемо сказывался бы на их физическом состоянии и моральном духе. Другой важный аргумент – нелётная погода, которая часто стоит над большей частью Центральной, Восточной и Западной Европы со второй половины октября. Облачность могла в значительной степени ограничить использование фронтовой авиации и временно свести на нет предполагаемое (достигнутое после внезапного удара по немецким аэродромам) советское господство в воздухе.

Также Сталин не мог не учитывать и финансовые соображения: сам факт весенней мобилизации 1941 года, тайно проводимой в СССР, означал огромные потери для экономики страны, поскольку из народного хозяйства накануне весенних полевых работ были вырваны не менее 800 тысяч пар рабочих рук молодых и здоровых мужчин. И это – вдобавок к примерно пяти миллионам военнослужащих, уже проедавших народные деньги к началу упомянутого весеннего призыва. Каждый день их «непродуктивного» содержания «под знамёнами» стоил огромных средств. Столь многочисленная (примерно 5,5–5,7 миллиона человек) армия в мирное время – непозволительная роскошь даже для очень богатой страны. Скажем, по словам историка Анны Нельсон, летом 1940 года – спустя почти год после начала Второй Мировой войны! – личный состав армии США насчитывал не более 500 тысяч человек. Это было меньше, чем в шведских, испанских, голландских и португальских вооружённых силах – не говоря уже об армиях таких государств, как Германия, Франция и Советский Союз («Red Orchestra», с. 175). СССР же богатым отнюдь не являлся, а его до убогости нищее население постоянно жило в ожидании очередного голода.

Наконец, мы знаем, что как минимум 248 советских дивизий (порядка четырёх миллионов человек, которые превратились бы в пять миллионов после доукомплектования в течение 2–3 дней вслед за объявлением открытой фазы мобилизации) самое позднее в первой декаде июля должны были оказаться в западных военных округах СССР. Я говорю о 171+ дивизий первого стратегического эшелона, тайно собиравшихся в лесах на самой границе к 1 июля, а также о минимум 77 дивизиях второго стратегического эшелона, совершавших ещё более тайную передислокацию из внутренних округов на рубеж Днепра и Западной Двины. Если бы «День М» планировался на начало осени, то и очередная фаза тайной мобилизации, осуществлявшаяся – согласно воспоминаниям генерала И.И. Людникова – уже с середины марта («Дорога длиною в жизнь», с. 5), и полномасштабная переброска миллионной группировки войск из глубины страны, происходившая с середины мая, начались бы несколько позже – скажем, в мае и начале июля соответственно. Понять это достаточно просто, зная дату окончания реального «предударного» развёртывания Красной Армии, осуществлявшегося весной – летом 1941 года. Как мы знаем из изданной ещё в советское время монографии «Начальный период войны» под общей редакцией С.П. Иванова, полностью закончить развёртывание намечалось к 10 июля 1941 года (с. 211).

Почему генерал Малышкин (и некоторые другие) считали именно так – что СССР должен был напасть на Германию и её союзников ближе к осени, я не знаю. Тем более, что буквально на тех же страницах И. Хофман привёл свидетельства других советских офицеров, называвших гораздо более ранние даты. Скажем, взятый в плен в начале войны капитан Красько (адъютант командира 661-го стрелкового полка 200-й стрелковой дивизии), на допросе 26 июля 1941 года показал, что «в мае 1941 года среди офицеров господствовало мнение, что война начнётся сразу после 1 июля» (« Stalin’s War of Extermination.1941–1945», с. 83).

Третья точка зрения – Виктора Суворова, озвученная им в знаменитом «Дне М». Напомню: он считал, что, как скоро затеянное Советами развёртывание войск второго стратегического эшелона должно было закончиться к 10 июля, то, по логике, Красная Армия должна была напасть на Германию, Румынию, Финляндию и, возможно, Венгрию, не дожидаясь его окончания – в воскресенье 6 июля 1941 года. Существует и другая – условно «производная» от неё дата «Дня М»: скажем, Игорь Бунич считает, что нападение планировалось всё же на 10 июля – после полного окончания развёртывания первого и второго стратегических эшелонов. У меня имеются определённые сомнения по поводу обеих дат – и 6, и 10 июля. После недавнего прочтения «Разгрома» стало ясно, что такие же сомнения появились и у самого Владимира Богдановича (см. В. Суворов, «Разгром», с. 212). Поясню причину своего скептического отношения.

Во-первых, уже 17–21 июня, как было продемонстрировано в других книгах «Большой войны», почти к самой границе (а порой и к самым пограничным столбам) были выдвинуты (или выдвигались) все боеспособные механизированные соединения Красной Армии – мехкорпуса, отдельные противотанковые бригады РГК, а также артполки всевозможного подчинения. Подобные переброски перед началом внезапного нападения делаются за один-два дня до начала самих «событий». Интересно, что немцы сделали то же самое и сделали практически в то же время – с 18 по 21 июня. 19 июняв «предвоенную» готовность № 2 был приведён и Военно-Морской флот СССР. По словам Игоря Бунича (к сожалению, он не сообщил об источнике информации), одновременно моряки получили предупреждение: ждать объявления «военной» готовности – № 1, а флотская авиация была приведена в полную боевую готовность («Фатальная ошибка Сталина», с. 823).