1001 неприятность - Светлана Багдерина

– Нет, – упрямо мотнул головой Серый.

– Невольниц и невольников, белых из стран северных, холодных, где птицы замерзают на лету, и железо крошится, как глина, и черных, из стран южных, жарких, где вода в реках кипит, а песок под ногами плавится?..

– Нет.

– И роскошных дворцов, садов с редкими растениями и ручьями, приносящими прохладу в летний зной, и чинов, званий, почестей и славы…

– Нет.

– Но чего же ты тогда хочешь?! – чуть не плача, возопил монарх, хватаясь за сердце.

– Слышал я, что есть у тебя конь заморский, златогривый… – как бы задумчиво начал Волк, и испарина мгновенно выступила у него на лбу.

Начиналось то, ради чего весь этот спектакль и был затеян. То, от чего зависело всё.

– Согласен! – тут же выпалил калиф. – Еще что?

«Еще?!..» – в первый раз за долгое и долгое время Серый лишился дара речи. Он был похож на человека, который изо всех сил с разбегу налетает плечом на закрытую дверь, приготовившись ее выломать, но вдруг выясняется, что дверь мало того, что была не заперта, но и открывалась от себя.

Но трагикомичность его положения заключалась еще и в том, что потерявший голову от внезапного приступа любви калиф перечислил уже всё, что только можно было пожелать, и от всего Волк, не задумываясь, пренебрежительно отказался. И теперь, когда его спрашивали, что еще, кроме коня, он хочет получить за Елену, его воображение, смущенно пожав плечами, отводило взгляд.

– Еще…

– Да, еще, – бедный калиф, глазами, полными новой надежды, робко заглянул ему в глаза. – Ведь конь – это слишком мало за богиню красоты – прекрасную Елену, я сам понимаю, я не могу просить тебя уступить твою божественную сестру всего лишь за какое-то непарнокопытное!..

– Еще…

Что же еще можно попросить? Калиф уже предлагал все – драгоценности, рабов, верблюдов, недвижимость, звания… Что осталось?

Серый по недавно приобретенной привычке задумчиво пощупал через рубаху волшебное кольцо старого Ханса на груди – грубый рельеф, тяжесть серебра, выпуклость камня…

Магия.

– А нет ли у тебя, о состоятельнейший из правителей, каких-нибудь магических безделушек? – спросил он.

Амн-аль-Хасс нахмурился, то ли стараясь вспомнить, есть ли у него вообще что-нибудь волшебное, то ли перебирая в памяти залежи своих артефактов, как почему-то называл такие вещи царевич, выбирая среди них наиболее бесполезный.

– Есть, о благороднейший из юношей! – наконец просветлел он лицом. – Мы бы, конечно, предпочли подарить ее своей невесте в день свадьбы, но если ты так хочешь – она твоя.

– Она?..

– Это старая медная ваза – любимая игрушка еще нашей пра-пра-прабабушки. Стоит ее потереть и прошептать над ней название любого цветка, как он тут же в ней появится! Правда, забавно? Нашему пра-пра-прадедушке она стоила целое состояние!

– И всё?

– Клянемся бородой аль-Маруна – больше ничего нет! В наши дни магия не так хорошо распространена в Сулеймании, как раньше. Обладатель даже самого крошечного пустяка считает себя счастливчиком! А что? Почему ты спрашиваешь? Этого мало? – с содроганием спросил влюбленный калиф.

– Нет, напротив! Замечательно! – просиял лукавый отрок в ответ. – На том и сговоримся!

– Как мы счастливы! Как мы рады! – всплеснул короткими ручками вдохновленный Амн-Аль-Хасс. – Звезда удачи сияла над нами сегодня, когда мы выходили из нашего дворца делать добрые дела, и великий Сулейман вознаградил своего ничтожного слугу! Добро пожаловать в наше скромное жилище, мои дорогие гости! Проведете остаток ночи в малом дворце, утром начнем приготовления к свадьбе, а вечером справим торжества!

– Но…

– Нет-нет! Даже не думайте отказываться! Мы и секунды не сможем прожить без нашей несравненной Елены – сердце наше разорвется от мук разлуки, если вы откажетесь принять наше гостеприимство!

– Но я…

– Все наши рабы и слуги, танцовщицы и музыканты будут в вашем распоряжении!

– Но мы…

– Поющие фонтаны, прохладные заросли у ручья, тенистые беседки, беломраморные террасы, изысканные украшения в комнатах гостевого дворца – равных им нет в целом мире!

– Ликандр, пожалуйста!.. – не выдержала Елена, но Волка ничто не могло поколебать в его решимости вернуться в караван-сарай и быть рядом с медленно выздоравливающим Иванушкой, на случай, если больному что-нибудь понадобится.

– Нет.

Ничто, кроме…

– А еще сегодня наш повар приготовил заморский деликатес – бананы в шоколаде. Мы уверены, вы такого никогда не едали!

И тут Серый сдался.

* * *

…Сегодня он снова наблюдал из своего укрытия, как девушка со станом, гибким, как ветка молодой ивы и глазами огромными и бездонными, как горные озера, пришла с простым медным кувшином к фонтану за водой. Но в чувствах его уже не было горечи безнадежности, как раньше. Напротив! Он оглядывал ее стройную фигурку, точеные черты лица и черные косы с ревнивой гордостью владельца. Еще немного – и она будет принадлежать ему, и ее лучистое имя – Фатима – он прошепчет жарко в ее маленькое ушко. Какая красавица!.. Как слепы те, кто считает, что красота, как толстый золотой браслет, может принадлежать исключительно богатым холеным матронам! Пусть глупцы пребывают ослепленными богатством и знатностью. А он сорвет этот пустынный цветок не с клумбы – с бархана, и осыплет его всеми благами и роскошью, о которых любая девушка может только мечтать. Все сокровища мира он бросит к ее ногам. Все чудеса Белого Света. Всё своё бесконечное одиночество, всю нерастраченную любовь и нежность превратит он для нее самозабвенно в невообразимые радости и наслаждения, наполнив ими каждое драгоценное мгновение ее жизни. И тогда у него на глазах случится истинное чудо – маленькая песчаная фиалка превратится в благоуханную розу, и роза эта будет принадлежать только ему, и цвести только для него. И вся жизнь ее превратится в блаженство, и как дурной сон будет прекрасная Фатима вспоминать годы в услужении в вонючем караван-сарае, с кувшином и тряпкой…

Он уже почувствовал близость нужного человека.

Подожди, моя белая розочка.

Осталось совсем чуть-чуть.

* * *

Отрок Сергий возвращался в караван-сарай, где оставил Ивана два дня назад, с чувством малыша, который только что поймал первую в своей жизни рыбу – огромного карася – но вместо невода использовал любимый мамин плащ.

Серебристый конь с золотыми гривой и хвостом послушно шагал за ним, позвякивая при каждом шаге уздечкой, едва ли менее драгоценной, чем он сам. В замшевой сумке за плечами при каждом шаге стучала в лопатки волшебная ваза, с виду похожая на нечищеный кувшин нерадивой хозяйки. Калиф сказал, что это не грязь, а благородная патина, и что именно это показывает, какая она старинная, чтобы не сказать – древняя, что придает ей дополнительную ценность, и что лет через четыреста, если ее и далее не чистить, ей просто цены не будет, но для родного брата его ненаглядной Прекрасной Елены ему ничего не жалко, давай, еще выпьем этого искристого шербета и раскурим кальян дружбы… Но Серый с детства помнил предупреждения старого знахаря Минздрава, что курение опасно для нашего здоровья, и предоставил пыхтеть и булькать мутным зельем Ахмету Гийядину, захмелевшему от свалившегося на него счастья в лице своенравной стеллийки, и его гостям. Сам же, ни на секунду не забывая о простуженном Иване, брошенном ими на милость прислуги в пыльной вонючей дыре, именуемой то ли колонна-амбаром, то ли пелотон-чуланом, при первой же возможности, прихватив выторгованные призы, помчался назад.

Но шаги его с приближением к сулейманскому постоялому двору – как его там? – всё замедлялись и замедлялись, и вся ложь об исчезновении Елены Прекрасной, заготовленная ранее и казавшаяся чрезвычайно правдоподобной еще полчаса назад, начинала представляться беспомощной и нелепой выдумкой, не способной обмануть даже Ивана. Оставалось только надеяться, что царевич еще не пришел в себя, и тогда его можно будет погрузить на Масдая, завести на него же коня – ох и ругани-то будет, но не в сапог же его совать!.. – и быстренько лечь на обратный курс. А там, когда оклемается сердешный, уже поздно будет. И забудется эта спесивая взбалмошная Ленка как страшный сон.

Хозяин встретился ему у ворот – он провожал старьевщика с повозкой, нагруженной хламом. Прижимая к груди медный котелок, выменянный на копившуюся месяцами рухлядь, караван-сарайщик одновременно пытался выглядеть, не прихватил ли проныра-коммерсант со двора чего ценного.

Увидав ослепительного коня и одежду его владельца, лопающуюся от золотого шитья и самоцветов, хозяин выкатил глаза, вытянул шею и выронил котел из рук.

– Что ты так таращишься? – свысока удивился Волк. – Лошадей, что ли, никогда не видывал, или меня не узнал? Я теперь – деверь калифа Амн-аль-Хасса. Или шурин? Или свояк… Короче, я обменял свою любимую сестру на его любимого коня, которого и вверяю пока в твои дырявые руки. Заботься о нем до нашего отъезда как о себе самом – и мы вознаградим тебя по-цар… по-калифски. Но если хоть волосок упадет с его гривы – ты свою беспутную башку не найдешь больше и с атласом. Понял?