Такие обстоятельства - Станислав Хабаров

порядку.

В терминах кадровой политики шеф был вечно гонимым. Там и сям, как правило, изгоняли его за самоволку. Подразделение своё он при этом не терял. Сотрудники верили ему и шли за ним, рассуждая: «Не там, так тут». Их за глаза даже звали «кабевскими цыганами». Наконец, они нашли приют на третьей территории, в отделе Берлатого. Лаборатория и тут представляла своего рода вольный табор. Надзор над ними осуществлял в какой-то мере Викто́р.

Время от времени Викто́р выходил в народ и консультировал кураторов, отвечая с улыбкой на любые вопросы. Каждому по-разному. Мне он отвечал, казалось, несерьезно. – Почему, – спрашивал я его, – он не ходит на первую территорию, на совещания, где решаются многие проблемы?

– Разделение у нас, – отвечал он. – Верха – епархия Владимира. Моё правило – подальше от руководства. Там особенный синклит и окружающим нужны особые свойства. Протекции мало. Как учит история? Говоря об Ироде, называют его Великим. За что? Не за историю с младенцами. За такое не станут хвалить. Лесть помогла Ироду Великому уживаться с разными римскими императорами. Льстить нужно уметь. Она – вечное, проверенное.

– Поплыли огурцы.

– Что?

– Не обращай внимания. Присказка для словесного разгона. Ты на чём защитился?

– Процессы в гидродинамическом двигателе. Задачка из теории струй. Виды неустойчивости.

– А чем занимался до?

– Кавитация. Глубинная бомба.

– Ты из Днепропетровска?

– Нет, но оттуда все мои родственники. С чего ты о нём?

– Можно и не спрашивать. Оттуда всё. От альфы до омеги. Как из черной дыры. Верхушка страны: Подгорный, Кириленко, Брежнев. Американцы боятся «Сатаны» из Днепропетровска. Теперь их мелкие бесы к нам. Скоро обнародуют. Таможня даёт добро. Поплыли огурцы.

– Причём огурцы?

Понять порой шефа не просто.

– Это присказкой из юности. Была такая история. Собрали мы с матерью огурцы в огороде. Возвращаемся по мосту с полными вёдрами. Навстречу учительница и не одна. Был я тогда без памяти в неё влюблён. В глазах у меня разом помутилось, выпустил я ведра из рук, посыпались огурцы и поплыли по реке. Отсюда и присказка. Поплыли огурцы.

С шефом не соскучишься. Новая вводная.

– После обеда к физикам идём. Заседание секции Учёного совета территории. У нас здесь сплошные атомщики и судят по-своему обо всём. Распустили мы их. Мол, физики, как же. «Девять дней одного года», хотя дней куда больше в году, а мы из материаловедения, от основ. «Не кочегары мы, не плотники» и им бельмом на глазу. Мы – физики наоборот.

Идти, впрочем, недалеко. Поднялись на второй этаж. Но как поднялись, так и опустились. Обсуждалась шефова диссертация. Докторская. Выдали ему по первое число. Попытался и я с ходу было встрять, и мне прошлись по ушам, хотя и легче, чем шефу. Объяснялся я всё-таки с ними на одном языке. Но результатом ноль, как в сопромате: «С чем пришёл, с тем и ушёл».

В нашей комнате нас уже поджидали сотрудники Патона. Грузовик доставил на станцию их сложенную новую КГК (крупногабаритную конструкцию) и планировалось в ближайшие дни её развернуть на внешней оболочке и, удалившись по ферменной конструкции от станции, сфотографировать комплекс на фоне Земли на восходе, когда солнечные лучи сказочно высветят его.

Через час планировался в ЦУПе в этой связи сеанс радиопереговоров с экипажем и требовалось посоветоваться.

– Подключайся.

Текущее – это экстренно со смежниками в ЦУП. И завертелся белкой в колесе. События замелькали калейдоскопом, не позволяя оглядеться и сосредоточиться.

Атомники в ОКБ сначала смотрелись пришельцам. Как внедряемое и новое они поначалу встречали сопротивление, своего рода лёгкий геноцид со стороны устоявшегося, сложившегося основного костяка. Об этом они говорили жалуясь, разумеется, и в городе после работы между собой и недовольство выносилось на общих партийных собраниях коллективным «плачем Ярославны» и сказывалось их неприятием сырых проектов и недостаточно обоснованных диссертаций, где в полной мере выплёскивалось их негодование. «Доколе же ты, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением?»

Необходимо высказаться и мне здесь, на Учёном совете третьей территории. И я говорю умные с виду слова о своём сокровенном, своих исследованиях, что годами мною вынашивалось, но по особым обстоятельствам пока не опубликованы. Можно сказать, о моей докторской диссертации, которая сейчас в порыве отчаяния брошена всем под ноги и которая не может не впечатлить.

Только и это впустую, у этих атомных умников уже сложилось мнение о шефе, которое не поколебать и судилище печально заканчивается. Совет не поддерживает его в стремлении, подняться на ступеньку выше. А это тупик, стоп движению, формальность в большинстве своём. И то, что прежде считалось святым, честь твоя, теперь подвергается ревизии и кажется не важным на фоне фронта работ и задач, что предстоят и были бы облегчены, если бы обошлось на этот раз.

А дальше дни и месяцы … и шеф метался, как всегда, и куча работ, и телефонные звонки, и, наконец, его поездки на Украину к Патону. А кончилось тем, что задуманное исполнилось и украинским Советом диссертация утверждена и одобрена и шеф походя прочим нос утёр. став доктором наук не согласно здешнему, а вопреки. Он вообще легко и успешно преодолевал с виду непреодолимые водовороты карьерного роста.

Красив не по здешнему ЦУП- Центр управления полётами с парадной стороны. Строили его с задумкой общения с американцами. Парадный он в отличии от обычных зданий по сторонам и на территориях, особенно на третьей, богом заброшенной, откуда мы теперь в него идём. Всё бы хорошо, да не совсем.

Существует масса обстоятельств. Масса деловых соображений. Со стороны не понять, хотя мы в них рыбой в воде, но, если подробно описать, запутаешься. Да, и не стоит. А потому – главное, что мы на плаву и не тонем, а чего это стоит нам, скажется на здоровье. В конце концов здоровье покажет своё. В молодости об издержках не думаешь. Словно этом отношении – Крезы мы и всё нам по фигу.

Для меня в ЦУПе свои мелкие нюансы. Неприятна коллизия из-за руководителя полётами. Воробьев для меня персона нон грата с симптомами тиранства. Рыцарь ордена «дал-взял», его почётный эмиссар и член с послеполётной метаморфозой тираннозавра.

Человек он дальнего прицела. Слетав, разом начал восхождение. В руководстве управления полётом на наших глазах сменилось три поколения. Первый руководитель – Елисеев был старой школы и не смешивал работу с отношениями, Второму – Рюмину вообще отношения были «до лампочки». А у третьего, видно так родословная сказывалась, и он начал расставлять преданных. Самому ему, кажется, поначалу временами становилось неловко. При появлении в ЦУПе прежних знакомых он морщился. Попутно пытался показать, кто в ЦУПе хозяин. Ему, как дважды Герою, поставлен на родине памятник, и он начал бронзоветь.

Тираны вовсе не безвредны и жаждут остаться при всём. Беда ещё в том, что плодят