Друзья и враги Анатолия Русакова - Георгий Тушкан

— На великие свершения! — воскликнула Лика, и нельзя было понять: то ли всерьез, то ли это был иронический возглас.

— Какие уж там «великие свершения», — отрезал Анатолий. — Мне бы десятый класс окончить… А потом, может, удастся в автомеханический институт поступить.

Он поймал чей-то любопытный, насмешливый взгляд, и ему расхотелось откровенничать.

— Вы будете геологом, — переменил тему Анатолий, — это тоже здорово интересно. Один бывший колонист, он теперь геолог, рассказывал нам, как ищут полезные ископаемые с самолета. Вот здорово! Летает человек над горами, над тайгой, смотрит в аппарат и узнаёт, что таится глубоко в земле.

— Я буду географом, — поправила Лика. — Я хотела на геологоразведочный, да мама запретила.

— Это не женское дело, — не поворачивая головы, заметила Агния Львовна, Она была очень недовольна поведением дочери и с нетерпением ждала малейшего предлога, чтобы прервать разговор молодых людей. «Нет, как он втирается в доверие девчонки! А смотрит, будто объясняется глазами в любви, И следит, следит за собой, — ни одного грубого словца. Ох, волк в овечьей шкуре… А моя-то дурища совсем размякла, — зло размышляла мать, — все принимает за чистую монету, восхищена раскаявшимся грешником». Нет! Ее, Агнию Львовну, на мякине не проведешь.

Но она не дура, чтобы искать с ним ссоры. Это надо кончить как-нибудь иначе.

Агния Львовна дорого бы дала за то, чтобы «этот тип» сорвался в разговоре, позволил бы себе двусмысленность или словцо из Боровского лексикона. Вот тут и был бы конец знакомству. Лика этого не стерпела бы.

4

Девушка и молодой человек все так же стояли лицом к лицу в узком проходе купе, положив локти на поднятые полки. Почувствовав неприязненность в голосе матери, Лика смутилась и сказала Анатолию:

— Я вам сейчас покажу крымские снимки. Я много фотографировала. — Она присела и вытащила чемодан из-под лавки.

Мать схватила ее за руку:

— Лика, все уложено, и я не позволю перерывать!

— Но, мам…

— Дорогая моя, держи свои фантазии при себе.

— Но, мам!

— Никаких «но»! И что за тон в разговоре с матерью? Сейчас же задвинь чемодан обратно!

Дочь, не двигаясь, упрямо смотрела на мать.

«Э, да ты избалованное чадо, и с характером», — подумал Анатолий. Девушка рывком задвинула чемодан под лавку и, тяжело дыша, села рядом с матерью. Ее темные глаза стали еще темнее.

— Заходите к нам в Москве, там я покажу вам крымские фотографии, — сказала она юноше. — Особенно хорошо получилась обсерватория. Мой младший братишка бредит астрономией, хочет, когда вырастет, лететь на Луну, на Марс. Все боится, что его опередят. Обсерваторию фотографировала специально для него. Товарищи прозвали Боба «лунатиком». Его специальность — Луна. Есть в их кружке юных астрономов и «солнечники», и «планетарщики», и «переменщики». Эти бредят переменными звездами.

— У меня был приятель Юрка Кубышкин, — оживился Анатолий. — Он тоже по уши влюбился в астрономию, его прозвали Белым карликом. Есть маленькие, но очень плотные звезды. Один наперсток их вещества весит тридцать тонн! Вот такие звезды и называют «белыми карликами».

— Не может быть! В наперстке — два вагона груза! — раздался голос старика с боковой полки.

— Юрка Кубышкин, — продолжал Анатолий, — не был похож на кубышку, а, скорее, на великана. Драчун был. Такой голосистый, шумливый. Характер был не очень подходящий для будущего ученого.

— Вы говорите «был»? Он умер?

— Что вы! Жив — здоров! Когда мы учились — он на три класса старше меня, — уже тогда мастерил настоящие радиоприемники, хотя был драчуном. Но ведь люди очень меняются…

Левая щека Анатолия задергалась. Он снова вспомнил злые строчки из письма Нины — одноклассницы, с которой дружил. Это письмо он получил в колонии вместе с первым письмом матери. Нина писала: «Ты предал нашу дружбу. Ты говорил о Человеке с большой буквы, о красоте и силе его духа. Но к тебе это не относится. Ты подлец!» Захочет ли Нина, захотят ли другие ребята возобновить с ним дружбу? Ведь стоило сейчас сказать о том, что он был в колонии, как мать девушки даже разговаривать с ним не захотела. А тот, из соседнего купе, даже «отпускником» назвал. Если он в Москве позвонит своим бывшим одноклассникам, а они его к черту пошлют? Эта мысль была нестерпимой.

— Так вы заходите к нам. Мы живем в Трубниковском переулке. — Лика назвала номер дома и квартиры.

— Я живу совсем недалеко от вас, на Воровского. Есть телефон… — И тут же подумал: «Вряд ли зайду к ним. Мать отмалчивается… Да что мне мать… Вот Лика почему зовет? Наперекор матери, каприз? Наверное, найдутся друзья, которые ей наговорят: „С кем водишься? Он же был осужден! Уголовник!“ Нет, она, кажется, славная, душевная дивчина. По-хорошему приглашает».

— Зайду! — подумав, сказал Анатолий. — Только не знаю когда. Придется сразу засесть за учебники. Нужно еще достать их.

— А вам для какого класса? У меня есть старые. Да вы не стесняйтесь. Если надо, я помогу вам подготовиться. Или вы слишком горды, чтобы принять помощь девчонки?

Агния Львовна не в силах была больше сдерживаться.

— Послушать ее, — сказала она, глядя в окно, — так она весь мир готова пригласить к нам в гости!

— Пусть это вас не беспокоит, — отрубил Анатолий и решил, что в дом к этой «мадам» его нога не ступит.

Он положил локти на столик, уставился в окно.

— Мама! — протестующе воскликнула дочь, но мать ответила ей яростным взглядом.

5

Постукивали колеса на стыках рельсов, мелькали телеграфные столбы, появлялись и исчезали деревни, поля, заводские трубы, сады.

Анатолий раскрыл книгу. Он машинально перелистывал страницы и думал о своем. Что ждет его дома? Неужели люди будут так же шарахаться от него, как эта Агния Львовна? А что сулит встреча с бывшими «дружками»?

Он хорошо знал, что «блатные» закоренелые уголовники грозят местью и расправой тем воспитанникам колоний, которые твердо решили порвать с преступным миром. На встречах с бывшими колонистами — а среди них были летчики, учителя, инженеры, рабочие, председатели колхозов — заходил разговор и об этих угрозах. Слушая рассказы людей, сумевших выбраться из болота на ясную и прямую дорогу, Анатолий понял, что рецидивистам сильных не запугать, что им удавалось «брать на испуг» только людей трусливых, слабохарактерных или падких на дешевую лесть. Он, Анатолий, не из таких! Теперь его не провести. Старые «дружки», если они в Москве, конечно, опять попытаются втянуть его в свою компанию — кнутом и пряником. Таков неписаный воровской «закон»: если кто связался с ворами, то надо удерживать его всеми средствами, вплоть до ножа. Однако у него хватит сил устоять!

Вспомнился случай в станционном буфете. Правильно ли он сделал, упустив того парня в тельняшке с его мальчишкой-сообщником? Как жить, как поступать дальше в таких случаях?

Уезжая из колонии, Анатолий твердо решил: во-первых, говорить о себе только правду. Не скрывать от людей своего прошлого, ведь он сам же осудил себя строже всех судей. Во-вторых, ни при каких обстоятельствах не сталкиваться с «блатными», не ввязываться в ссоры с ними, проходить мимо. Ни дружбы, ни ссоры.

Но в первый же день здесь, в вагоне, он понял, как трудно — ох как трудно! — выполнить первое правило. А второе? «Проходить мимо, моя хата с краю…» Не трусость ли это? Сколько еще бед наделает тот, в тельняшке. А мальчишку, может быть, можно было спасти, пока он не совсем увяз… Нет, все же надо держаться подальше, подальше от воровского волчьего мира! Эх, скорей бы доехать. Надоел этот вагон…

Анатолий с обидой думал о своих спутниках (кроме Лики, конечно!), злился на себя. Ну почему он назвал только статью кодекса, по которой был осужден, а ни слова не сказал о том, как все это случилось? Но как рассказать? Разве объяснишь все?

В купе вошла Лика, щеки ее пылали, глаза сузились, между бровями легла упрямая, сердитая морщинка. Видно, объяснение с матерью было бурным. Она уселась против Анатолия и тоже с преувеличенным вниманием стала смотреть в окно. Анатолий наклонился к ней и, понизив голос, волнуясь, сказал:

— Может быть, мы никогда не встретимся, но мне не хочется, чтобы вы считали меня… Одним словом, надо было сразу сказать, что я по собственной глупости взял на себя преступление, которого не совершал, и вина моя в другом.

— Значит, вы не… — Лика запнулась.

— Нет! Не вор и не грабитель.

— Но тогда зачем же вы взяли на себя?

В купе вернулась мать, и Лика громко сообщила:

— Мама, оказывается, Анатолий не совершал того, за что был осужден.

Агния Львовна скептически поджала губы, отчего вокруг ее рта собралось множество морщинок, а потом, строго посмотрев на Анатолия, проговорила: