Завещание - Аль Странс

7

Раввин Эзра Гур широко распахнул двери перед гостями.

― Проходите, не стесняйтесь. Шай проходи к столу, Номи и Арье, прошу. Сегодня праздник Хануки и шабес или шаббат, как вам привычнее, одновременно.

К гостям вышла нарядно одетая супруга Эзры госпожа Сара в сопровождении детей Геулы, Деборы и Ионатана.

― Здравствуйте, проходите. Очень рада, вы Номи? Очень приятно, а вы Арье? Проходите, чувствуйте себя как дома.

― Арье, – подошел раввин Эзра к гостю,– я рад, что вы здесь. Я пригласил семью доктора Шапиро и ещё одного нашего друга, все говорят по-русски, чтобы вы не чувствовали себя в одиночестве. Прошу вас, проходите к столу.

Арье меж тем, напряженно рассматривал раввина, словно хотел проникнуть внутрь его мозга и узнать все тайны, в том числе Божественного промысла. Он медленно последовал за хозяином.

По середине большой гостиной был накрыт белой скатертью длинный стол с пластиковыми тарелками и ножами, но красивыми и достаточно дорогими, так, что Арье вначале признал пластиковые тарелки за фарфоровые. На столе уже стояли разнообразные салаты всех цветов радуги. Подоконник большого окна был украшен менорой с шестью свечами. Раввин поглядывал на часы, чтобы не пропустить время зажигания субботних свечей и седьмой свечи праздника Хануки.

Арье оглядывал всё и всех с любопытством и некоторым недоверием. Он был поражен отношением к нему, совершенно незнакомому, к тому же пожилому человеку, со стороны этого молодого и неугомонного раввина, впервые встретившего его всего несколько дней тому назад. Естественное недоверие, испытанное к нему в первый день их встречи, груз воспоминаний, сомнений, тревог, всё это мешало ему, Арье Бен Давиду, расслабиться и принять мир таким, каким он ЕСТЬ. ЕСТЬ здесь, а не там, в его прошлой жизни. Эзра метался из стороны в сторону, принимал гостей, со всеми здоровался, со всеми улыбался, никого не оставлял без внимания.

Пришла семья доктора Шапиро, психиатра их городской больницы. Что–то знакомое мелькнуло в этих лицах. Седой полный мужчина, в болотного цвета костюме и подходящем галстуке сразу ориентировал на европейское происхождение. Его жена не уступала мужу по габаритам и была одета во всё черное, что не могло скрыть, разумеется, то, что она желала скрыть. На пальцах её рук Арье заметил довольно крупные бриллианты. С ними на праздник пришла миленькая девочка возраста Шая, может на год младше. Наконец, прибыл господин Мордехай, от которого исходил легкий запах вина и веселья. Он притащил с собой старый аккордеон и сразу, раскрыв футляр, выложил его на диван, словно оружие, готовое к бою. Потом появились какие–то дети, как оказалось, соседские. И, наконец, пришла ещё пара относительно молодых людей, которые держались очень стеснительно. Всего же собралось человек двадцать. Все говорили одновременно на русском и на иврите, в гостиной стоял гул, пока раввин не собрал всех и не предложил зажечь седьмую свечу праздника на светильнике. После молитвы и процедуры зажигания огня все расселись по своим местам.

― Дорогие наши гости,– встал Эзра с бокалом вина,– мы празднуем сегодня праздник освобождения в декабре 164 года до нашей эры земли Израиля от греко-сирийских войск и возвращение Храма евреям! Маккавеи выбросили из Храма всех идолов и освятили его заново. Как вы знаете, для освящения Храма могло использоваться только кошерное масло. Однако, собираясь вновь посвятить Храм Богу, Маккавеи обнаружили, что у них масла хватит только на один день, а для изготовле6ния нового им потребуется восемь дней. Они зажгли то, что у них было и, к своему изумлению, обнаружили, что это масло горело целых восемь дней!

Он рассказывал увлеченно, бокал с красным вином в его руке летал, с риском для окружающих, быть облитыми ароматным напитком, но Эзра не обращал никакого внимания на взгляды гостей и с энтузиазмом продолжал, – Итак, дорогие мои, первый в истории зафиксированный энергетический кризис был разрешен с помощью божественного вмешательства!

Тут все зааплодировали раввину, и он предложил выпить вина за божественное присутствие.

― А вы знаете, что означает слово Ханука? – воодушевленный беседой спросил Эзра,– Ханука – это «посвящение». Оно состоит из двух слов: первое «хану», что означает «они сделали привал», второе слово означает число 25. Название праздника включает в себя его дату: Маккавеи устроили отдых от битвы 25 дня месяца кислев.

Все слушали раввина заворожено, поддавшись его темпераменту и умению увлекать слушателей. Даже пожилой Арье, казалось, увлекся рассказом Эзры.

― А теперь мы приступим к трапезе, но не раньше, чем я объясню, почему застолье предписано всё же в Пурим, а не в Хануку. Наши мудрецы говорят так: празднуя Пурим, мы отмечаем отмену решения об уничтожении наших тел. Поэтому разделяем радостную трапезу, чтобы доставить удовольствие нашему телу. В Хануку же мы избежали разрушения наших душ! Поэтому, мы читаем молитвы, зажигаем свечи и радуем наши души! Но, дорогие мои, поскольку сегодня вечер святой Субботы, то мы соединяем наши молитвы и радуем с субботней трапезой и тело, и душу, и нашего Создателя. Начинайте кушать, господа.

Из кухни понесли горячие дымящиеся картофельные «латкес», подносы с запеченной курицей, большие блюда с запеченным карпом и прочие яства, которые с самого утра готовила Сара.

Неожиданно и громко в кармане доктора Шапиро зазвонил мобильный телефон.

Он с напряженным лицом выхватил его и поднес к уху.

― Слушаю!

8

Следователь Мартынов вернулся домой уже затемно. Вовка, сын, шмыгнул в свою кровать, пытаясь избежать встречи с отцом.

― Стой! Куда? – остановил его папаша.

― Я спать хочу, – проканючил Вовка.

― Врешь! Ведь телевизор, гад, смотрел!

― И смотрел. Мамка разрешила, а ты чего теперь?

― Ишь ты, разговорился! А где мамка-то?

― Пошла к подруге. Ну, я спать пошел.

― К какой подруге?

― А мне почем знать.

― Хорошо. Не твоё дело. А уроки сделал?

― Сделал, сделал… Я спать хочу…

― Ну, иди спать.

В это время раскрылась дверь квартиры и в прихожую влетела Вера Васильевна с большой сумкой и навеселе.

― Ты где была?! – несдержанно почти выкрикнул Андрей Степанович.

― А ты, потише! Ребенок, небось, спит! – она чуть не упала, споткнувшись о домашние тапочки у вешалки.

― Да ты пьяна! – с брезгливостью воскликнул Андрей Степанович, – Где была?

― Потише! У Светки была. У ней муж из загранки вернулся… Они бутик открывают! Навёз тряпок… уй юу юуй!

― А почему пила?

― А потому, что мой муж не может меня и половиной побаловать, чем её мужик может! Понял? Половиной! Да какой там половиной! Если бы ты хоть в постели был нечто, то ещё, куда ни шло, а так только на треть! Ха… вон, смотри… – она раскрыла сумку и вывалила прямо на пол содержимое. Там были юбки, блузки, даже наборы тонкого женского нижнего белья и цветные колготки.

― Господи, из-за тряпок-то… – он с досадой махнул рукою.

― А ты помолчи, пенек деревенский! Сегодня, какой век за окном? И где мы живем? В деревне твоей Сиськино?

― Сяськелево.

― Ещё хуже! Мы в столице живем, модном, современном, культурном центре мира, Санкт Петербурге! Дурень ты, Андрюшенька! Смотри вокруг, учись моде, манерам, умению жить и деньги делать. А не то всю жизнь проживешь сибирским валенком,– она прямо с пола ногами протолкнула все барахло, что сама же вывалила на пол в маленькую гостиную и, покачиваясь и весело улыбаясь, стала прямо на месте раздеваться.

― Да куда ты пошел, дурачок? Смотри, как твоя жена в один миг в фотомодель превратиться в таких-то тряпках!

Она надела тонкие прозрачные трусики, открытый лифчик, поднявший её красивые полные груди. Повернулась перед зеркалом. Встала на туфли с каблуками. Прошлась, глядя на себя в зеркале. Прикинула одно, сняла, примерила другое. Короткая красная юбка и яркое трико, обтягивающее и открывающее грудь, и красные же туфельки на высоком каблуке действительно превратили её в очень привлекательную молодую женщину.

― Андрей Степанович! Иди-ка, глянь на свою жену! Может хоть сейчас в тебе проснется желание!

Но Андрей Степанович уже спал в супружеской постели, подложив кулачек под щёку, как привык с детства, и видел прекрасные сны. Вера Петровна грациозно прошла в спальню, постукивая каблучками по паркету, но увидев мужа спящим, зло сплюнула в сторону и вернулась к своим тряпкам.

«Что ж, придется самой пробиваться к наслаждениям. И чего я за этого деревенского дурачка вышла? Отец всегда говорил, «Ума нет – считай калека». Но ведь «человек не орех: сразу не раскусишь». Упустила я принца своего ещё двадцать лет назад… Ах, не так мне с ним надо было себя вести…» Она прикинула на себя ещё вещицу, другую, подошла к зеркалу, близко присмотрелась к первым едва заметным морщинкам, покачала головой и переоделась окончательно в тонкую ночную сорочку.