Снег - Орхан Памук

В этот первый миг это была, скорее, картинка, нежели мысль, но она была неопределенной, как рисунок, на который мы бездумно смотрим, когда торопливо проходим по залам музея, а затем пытаемся вспомнить, но никак не можем его себе представить. Гораздо ярче, чем картинка, было ощущение, которое появилось на какой-то миг и исчезло, что происходило с Ка не в первый раз.

Ка вырос в Стамбуле, в светской, республиканской семье и не получил никакого мусульманского образования, кроме уроков религии в начальной школе. Когда в последние годы, время от времени, у него появлялись образы, похожие на тот, который появился сейчас, он не волновался и ни разу не испытал поэтического вдохновения следовать за этим воодушевлением. Самое главное, в такие моменты возрождалась оптимистическая мысль о том, что мир — это прекрасное место, на которое стоит посмотреть.

В комнате отеля, куда Ка вернулся погреться и немного вздремнуть, он с этим же чувством счастья перелистал книги по истории Карса, привезенные из Стамбула, и эта история, напомнившая ему детские сказки, смешалась у него в голове с тем, что он услышал в течение дня.

Когда-то в Карсе жили обеспеченные люди среднего класса, которые устраивали приемы, длившиеся целые дни, давали балы в своих особняках, отдаленно напоминавших Ка его детство. Эти люди, занимаясь торговлей, сколотили свои состояния потому, что Карс находился на пути в фузию, в Тебриз, на Кавказ и в Тифлис, и потому, что город был важным рубежом для двух великих империй — Османской и Российской, разрушивших его в последнем столетии; и из-за больших армий, которые разместили империи охранять это место среди гор. В османские времена здесь жили люди разных национальностей: различные черкесские племена, курды, грузины, византийские греки, поселившиеся со времен Персидского, Византийского и Понтийского царств и бежавшие сюда от монголов и персов, люди, оставшиеся со времен Армянского государства, чьи церкви были возведены тысячу лет назад и некоторые из которых и сейчас стояли во всем своем великолепии. После того как в 1878 году крепость, построенная пятьсот лет назад, сдалась русским войскам, часть мусульман была изгнана, однако богатство города и его многоликость продолжали существовать. В русский период, когда особняки пашей, находившиеся рядом с крепостью, в квартале Кале-ичи, бани и османские здания начали разрушаться, царские архитекторы в южной долине речушки Карс возвели новый город, который быстро богател и состоял из пяти параллельных друг другу улиц и одного проспекта, проложенных ровно, с гармонией, неизвестной ни в одном городе Востока. Этот город, куда приезжал царь Александр III, чтобы встретиться со своей тайной возлюбленной и поохотиться, давал возможность русским двигаться на юг, к Средиземному морю и захватить торговые пути, был заново отстроен с большими финансовыми затратами. Именно такой Карс, очаровавший Ка во время его приезда двадцать лет назад, стал этим печальным городом с его улицами, с его крупной брусчаткой, дикими маслинами и каштанами, посаженными во времена Турецкой Республики. Но в то же время это был не османский город, деревянные здания того периода были полностью сожжены и разрушены во время националистических и межродовых войн.

После нескончаемых войн, произвола, массовой резни и восстаний, когда город оказывался в руках армянской, русской и даже на какое-то время английской армий, после того как на короткий период Карс стал независимым государством, в октябре 1920 года в город вошла турецкая армия под командованием Казыма Карабекира, статую которого впоследствии установили на Вокзальной площади. Турки, спустя сорок три года вновь захватившие город, изменили этот царский план города и поселились здесь, и культуру, которую принесли в город цари, также присвоили, поскольку она сочеталась с республиканским энтузиазмом европеизации, а пять русских улиц назвали в честь пятерых известных в истории Карса генералов, поскольку не знали никого более великого, чем военные.

Это были годы европеизации, о которой с гордостью и яростью рассказывал прежний глава муниципалитета, состоявший в Народной партии. В народных домах давались балы, под железным мостом, местами поржавевшим и прогнившим, как заметил Ка, проходя утром, устраивались соревнования по катанию на коньках, приехавший из Анкары сыграть трагедию "Царь Эдип" театр, вызвал бурные аплодисменты республикански настроенного среднего класса Карса (хотя со времени войны с Грецией еще не прошло и двадцати лет); пожилые богачи, носившие пальто с меховыми воротниками, выезжали на прогулки в санях, запряженных здоровыми мадьярскими скакунами, украшенными розами и звездами; на балах, устраивавшихся под акациями в Национальном парке, чтобы поддержать футбольную команду, под аккомпанемент фортепиано, аккордеона и кларнета, танцевали самые модные танцы; летом девушки Карса надевали платья с короткими рукавами и совершенно спокойно могли ездить по городу на велосипедах; а юноши, приезжая зимой в школу на коньках, надевали под пиджаки галстук-бабочку как и многие ученики лицеев, разделяя республиканское воодушевление. Спустя долгие годы, когда адвокат Музаффер-бей во время предвыборных волнений в Карсе, куда он вернулся в качестве кандидата на пост главы муниципалитета, вновь захотел надеть «бабочку», его товарищи по партии заявили, что из-за этого «щегольства» он потеряет много голосов, но он не послушался.

Между нескончаемыми зимами и тем, что город разрушался, беднел и становился несчастным, словно бы существовала связь. Прежний глава муниципалитета вспоминал прекрасные зимы прошлых лет, рассказывая о полуголых актрисах с напудренными лицами, приезжавших из Анкары, ставивших греческие пьесы, и заговорил об одной революционной пьесе, поставленной в конце сороковых в Народном доме молодыми людьми, в числе которых был и он. "В этом произведении рассказывалось о пробуждении одной нашей девушки, носившей черный чаршаф, и о том, как она в конце снимает его с головы и сжигает", — сказал он. Поскольку в конце сороковых годов во всем Карсе они никак не могли найти необходимый для пьесы черный чаршаф, который искали везде, пришлось позвонить в Эрзурум и привезти чаршаф оттуда. "А сейчас девушки в чаршафах, в косынках, в повязках заполнили улицы Карса, — добавил Музаффер-бей. — Они кончают жизнь самоубийством, потому что с этим символом политического ислама на голове не могут попасть на занятия".

Всякий раз сталкиваясь в Карсе с проблемой усиления политического ислама и девушек с покрытой головой, Ка молчал, не задавая вопросов, возникавших у него. Он старался не задумываться и над тем, почему некогда пылкие молодые люди устроили вечеринку, направленную против чаршафа, хотя во всем Карсе в 1940 году не было ни одной женщины в чаршафе. Ка целый день бродил по улицам города и не обращал внимания на женщин в чаршафах или платках, потому что за одну неделю еще не приобрел способность, подобно светским интеллигентам, привычно делать политические выводы, глядя на толпу женщин с покрытой головой. С самого детства он не обращал внимания на улице на закрытых женщин. В европеизированных кругах Стамбула, где Ка провел детство, женщина в косынке была или приезжей из пригородов Стамбула, например из садов Картала, в город, чтобы продать виноград, или женой молочника, или кем-нибудь еще из низших сословий.

О прежних хозяевах отеля «Кар-палас», где остановился Ка, я впоследствии услышал много историй: один почитавший Восток профессор университета, которого царское правительство вместо Сибири отправило сюда в более легкую ссылку, или армянин, торговавший крупным рогатым скотом; позже здесь расположился сиротский приют для турецких греков… Кто бы ни был его первый хозяин, он построил этот дом, которому было уже сто десять лет, так же, как и другие дома Карса того времени: он устроил в нем очаг, размещавшийся внутри стен, который назывался «печь», очаг, у которого было четыре стороны, и он мог одновременно обогревать четыре комнаты. В республиканский период турки так и не научились пользоваться ни одной из этих печей, и первый хозяин-турок, который переделал дом в отель, перед входной дверью во двор разместил огромную латунную печь, а в комнаты позже провел водяное отопление.

Когда Ка, растянувшись на кровати в пальто, погрузился в свои мысли, в дверь постучали, и, поднявшись с кровати, он открыл. Это был секретарь Джавит, который проводил весь день перед печью, глядя в телевизор, он сказал, что, когда отдавал ключ, забыл кое-что передать.

— Я забыл сказать: вас срочно ждет Сердар-бей, хозяин городской газеты "Граница".

Они вместе спустились в холл. Кауже собрался выходить, как вдруг остановился: в дверь, открывшуюся рядом с ресепшн, вошла Ипек, она была гораздо красивее, чем Ка себе представлял. Он сразу же вспомнил, насколько была красива эта девушка в университетские годы. Внезапно Ка начал волноваться. Конечно, ведь она была такой красивой. Как европеизировавшиеся стамбульские буржуа, они сначала пожали друг другу руки и, немного поколебавшись, обнялись и поцеловались, вытянув головы, не приближаясь друг к другу.