Снег - Орхан Памук

— Без сомнения, причина самоубийств в том, что наши девочки слишком несчастны, — сказал Ка заместитель губернатора. — Однако если бы несчастливая жизнь была истинной причиной самоубийства, то половина турецких женщин сделала бы это. — Заместитель губернатора, с лицом как у белки и усами, похожими на щетку, отметил, что женщины разгневались на мужской голос, который поучал их от имени религии, семьи и государства: "Не совершай самоубийства!", и он с гордостью сообщил Ка, что написал в Анкару о том, что необходимо в состав комиссии против самоубийств включить хотя бы одну женщину.

Впервые мысль о том, что самоубийство заразно, как и чума, возникла, когда из Батмана в Карс приехала девушка, чтобы убить себя. Ее дядя, с которым Ка разговаривал после обеда в квартале Ататюрка, в саду под дикими маслинами, покрытыми снегом (их не пустили в дом), курил и рассказывал Ка, что его племянница два года назад вышла замуж в Батмане, с утра до вечера она занималась делами по дому и постоянно получала выговоры от свекрови из-за того, что у нее нет детей; но он объяснил, что все это не было причиной для самоубийства, она подхватила эту мысль в Батмане, где женщины убивали себя, и даже здесь, в Карсе, рядом со своей семьей, покойная выглядела счастливой, и поэтому их поразило, что в то утро, когда ей предстояло вернуться в Батман, они нашли ее мертвой, в кровати, с письмом у изголовья, где было написано, что она приняла две коробки снотворного.

В подражание этой женщине, которая привезла с собой из Батмана в Карс мысль о самоубийстве, первой поступила так же через месяц ее двоюродная сестра. Причиной этого самоубийства, о деталях которого Ка дал слово плачущим родителям не сообщать в газете, было то, что одна из учительниц девушки в классе заявила, что та не девственница. Сплетня за короткое время распространилась по всему Карсу, жених расторг помолвку, в дом забыли дорогу те, кто раньше приходил сватать эту красавицу. Бабушка девушки начала ей твердить: "Замуж ты не выйдешь", и однажды вечером, когда все вместе увидели по телевизору сцену свадьбы и пьяный отец начал плакать, девушка залпом проглотила снотворное, которое копила, воруя у бабушки, и тотчас уснула (как и мысль о самоубийствах, метод тоже оказался притягательным). Когда вскрытие показало, что погибшая была целомудренной, ее отец стал обвинять родственницу из Батмана, совершившую самоубийство, и учительницу, распространившую сплетню. Они рассказали о самоубийстве их дочери со всеми подробностями, поскольку хотели, чтобы в газетной статье было объявлено, что обвинение необоснованно, и чтобы была наказана учительница, выдумавшая эту ложь.

Во всех этих рассказах Ка повергало в странную безнадежность то, что решившимся на самоубийство непременно удавалось найти нужное время и уединение, чтобы покончить с собой. Девушки делили свои комнаты с другими, но, приняв снотворное, умирали тайно. Ка, воспитанный в Стамбуле в Нишанташы, на западной литературе, всякий раз задумываясь о самоубийстве, чувствовал, что для того, чтобы это сделать, необходимо много времени, места, и комната, в дверь которой много дней никто не постучится. Каждый раз, когда он представлял себе самоубийство, которое он совершит с чувством полной свободы, медленно выпив виски со снотворным, Ка так боялся безграничного одиночества, ожидавшего его там, что никогда всерьез не допускал мысли об этом.

Единственным человеком, который своей смертью пробудил в Ка это чувство одиночества, была повесившаяся неделю назад "девушка с покрытой головой". Это была одна из студенток педагогического института, которых сначала не допускали на лекции, а затем по приказу, пришедшему из Анкары, и в здание института, за то, что они не снимали плат" ки с головы. Ее семья из тех, с кем разговаривал Ка, была не самой бедной. Когда Ка пил кока-колу, которую открыл и протянул ему печальный отец, достав из холодильника в своем собственном магазинчике, выяснилось, что, перед тем как повеситься, девушка сообщила своей семье и друзьям, что подумывает о самоубийстве. Возможно, надевать платок она научилась у матери, в семье, но считать это политическим символом ислама она научилась у своих упрямых подруг и у институтского начальства, запрещавшего платок. Ее готовы были отчислить за непосещаемость из института, куда ее не пустила полиция, из-за того, что она отказалась снять платок, вопреки давлению со стороны своих родителей. Увидев, что некоторые ее подруги, перестав упорствовать, сняли платки, а некоторые, сняв платки, надели парики, она начала говорить отцу и подругам, что "в жизни ничто не имеет значения", что "ей не хочется жить". В эти дни уже и исламисты, и государственное Управление по делам религии стали расклеивать в Карсе листовки и афиши, твердившие, что самоубийство — это самый большой грех, и никому и в голову не пришло, что эта религиозная девушка может покончить с собой. В свой последний вечер эта девушка по имени Теслиме тихонько посмотрела сериал «Марианна», приготовила чай, налила отцу с матерью, удалилась в свою комнату, совершила омовение и намаз, а затем, надолго погрузившись в собственные мысли и помолившись, повесилась, привязав свой головной платок к крюку от люстры.

3

Проголосуйте за Партию Аллаха

Бедность и история

В детстве бедность для Ка была рубежом, где заканчивались границы и их «дома», и жизни среднего класса в Нишанташы, жизни, состоявшей из отца-адвоката, домохозяйки-матери, милых сестер, верной прислуги, мебели, радио и занавесок, и начинался другой, внешний мир. В этом другом мире существовала опасная тьма, которую нельзя было пощупать, и в детском воображении Ка она достигала метафизических размеров. Несмотря на то что ее размеры не слишком изменились в прошедшем периоде его жизни, трудно было объяснить, почему он действовал под влиянием какой-то силы, заставившей его вспомнить ощущение детства, отправив в путешествие в Карс, на которое он внезапно решился в Стамбуле. Ка жил далеко от Турции, но он знал, что Карс в последние годы был самым бедным и забытым районом страны. Можно сказать, что когда Ка, вернувшись из Франкфурта, в котором жил двенадцать лет, увидел, что все стамбульские улицы, где он ходил со своими друзьями детства, лавочки и кинотеатры полностью изменились, исчезли, утратили свою душу, это пробудило в нем желание искать в другом месте свое детство и простоту, и поэтому он отправился в поездку в Карс, чтобы вновь встретиться с умеренной нуждой среднего класса, которую он пережил в детстве. Заметив в витринах рыночных лавок коробки круглого карсского сыра, разделенного на шесть треугольных частей — первое, что он в детстве узнал о Карсе, — а также печи марки «Везувий» и спортивные туфли марки «Гиславед», которые он носил в детстве и больше никогда не видел в Стамбуле, он почувствовал себя таким счастливым, что даже забыл о самоубийцах, и обрел душевное спокойствие оттого, что находился в Карсе.

Ближе к полудню Ка, расставшись с журналистом Сердар-беем и после встречи с первыми лицами Партии равенства народов и азербайджанской общины, бродил один по городу, под снегом, падавшим огромными снежинками. Он прошел по проспекту Ататюрка и, перейдя через мосты, грустно брел по самым бедным кварталам и был растроган, почувствовав, что никто, кроме него, словно не замечает снега, падающего в тишине, которую ничто, кроме собачьего лая, не нарушает, снега, падающего на крутые горы, не видимые издалека, на лачуги, которые невозможно было отделить от исторических руин, и на крепости, оставшиеся со времен Сельджуков, снега, который словно рассыпался в безграничном времени. Ка наблюдал за подростками лицейского возраста, игравшими в футбол на пустом поле в квартале Юсуфа-паши в свете высоких фонарей, освещавших соседний угольный склад, рядом с парком, где качели были оборваны, а горки сломаны. Под падающим снегом и бледно-желтым светом фонарей, слушая приглушенные снегом крики и споры детей, он с такой силой почувствовал невероятное безмолвие и удаленность этого уголка мира от всего, что в нем зародилась мысль о Боге.

В этот первый миг это была, скорее, картинка, нежели мысль, но она была неопределенной, как рисунок, на который мы бездумно смотрим, когда торопливо проходим по залам музея, а затем пытаемся вспомнить, но никак не можем его себе представить. Гораздо ярче, чем картинка, было ощущение, которое появилось на какой-то миг и исчезло, что происходило с Ка не в первый раз.

Ка вырос в Стамбуле, в светской, республиканской семье и не получил никакого мусульманского образования, кроме уроков религии в начальной школе. Когда в последние годы, время от времени, у него появлялись образы, похожие на тот, который появился сейчас, он не волновался и ни разу не испытал поэтического вдохновения следовать за этим воодушевлением. Самое главное, в такие моменты возрождалась оптимистическая мысль о том, что мир — это прекрасное место, на которое стоит посмотреть.