Кремлёвские козлы. Исповедь любовницы Сталина - Вера Давыдова

— Сергей Миронович, как говорится, «поезд ушел». Вере Александровне у вас нечего делать. Вы прекрасно знаете, что она работает в Большом театре. И мне кажется, что товарищ Давыдова не может пожаловаться на созданные ей условия.

Я пристально посмотрела на Сталина, и он деликатно помог мне выкрутиться из создавшейся ситуации.

В ту ночь Иосиф Виссарионович вошел ко мне в спальню, воспользовавшись собственным ключом, сел в кресло и закурил трубку:

— Верочка, — начал он, — у меня было много женщин, но ни к кому меня так не тянуло, как к вам. Вначале была только физиология, единственное, чего я хотел — обладать вами… Скажи мне, Верочка, ты меня хоть немного любишь?

Я так была поражена этим признанием, но надо было отвечать:

— Иосиф Виссарионович, если обману — рассердитесь, если скажу правду — не поверите. Только время позволит ответить на ваш вопрос.

Успокоенный, положил голову на мою грудь и уснул. От его храпа дрожали стены. Я снова и снова думала о своей жизни, о будущем: «Этот маленький, голый мужчина, ревнивый и капризный, который спит сейчас со мной в постели — властелин огромной России. А я должна его целовать, ласкать, обнимать…»

Во время завтрака в столовую вошел комендант Палкер:

— Товарищ Сталин, разрешите доложить?

— Слушаю, быстро! (вообще доклады во время еды были запрещены).

В нерешительности Палкер посмотрел на меня.

— Говорите, — приказал Сталин.

— Солдат, которого вы вчера видели, погиб ночью на посту…

Я вскрикнула.

Сталин на секунду перестал жевать и невозмутимо приказал:

— Пошлите телеграмму с соболезнованиями его семье. Солдата Толкина, посмертно, представьте к награде. Его биографию опубликуйте в газетах.

ЛУБЯНКА

Полина Сергеевна радостно сообщила: «Для вас приготовлен катер, можете совершить морскую прогулку».

В следующую субботу Сталину захотелось покататься. Экипаж работал молча. Море было ласковым, белоснежные чайки летели следом. В каюте был приготовлен завтрак: фрукты, вино, лососина, икра, холодное мясо и мороженое. Мы с аппетитом поели.

Солнце светило в иллюминатор, и я попросила Иосифа Виссарионовича задернуть шторы. Он прошипел со злостью: «Я вам что, слуга? Зачем задергивать шторы? Боитесь рыб? Они вас не сглазят!»

Я забыла, что перестала быть человеком, забыла, что он — мой господин, бог и властелин. Подошла к нему и обняла. Сталин смягчился и перестал сердиться.

Вечером этого же дня мы выбрались на автомобильную прогулку. Я сидела й машине рядом с Иосифом Виссарионовичем, впереди с шофером сидел охранник. Ежов, Жданов, Орджоникидзе и охранник ехали следом за нами в другом автомобиле. Кроме этого, наш кортеж сопровождали вооруженные офицеры на мотоциклах.

Мы ехали в сторону Тбилиси. Сталин весело рассказывал анекдоты. Километров через двадцать неожиданно раздались выстрелы. Одна из пуль попала шоферу в переносицу. Его лицо было залито кровью. Он чудом сумел остановить машину, все стекла которой были выбиты. Трясущийся и бледный Ежов тут же соединился с Комитетом партии и руководящими органами. Тревога была объявлена мгновенно. Вся армия в Грузии была поставлена на ноги. Дрожащего Сталина быстро увезли в безопасное место.

Я вернулась на дачу, где меня уже ждали следователи Военного трибунала и ГПУ. Меня сразу же допросили и приказали:

— Гражданка Давыдова, вы едете с нами в Москву.

— Это приказ?

— Все, что мы делаем, согласовано с товарищем Сталиным. Мы должны допросить вас. По дороге в больницу шофер скончался. Бандиты на свободе, а вы теперь — единственный свидетель этого трагического происшествия. Ваш багаж пришлют позднее.

— Я могу, по крайней мере, принять душ и переодеться?

Присутствующие посмотрели на часы, а один военный, явно очень нервничая, с угрозой сказал:

— Давыдова, прекратите задавать вопросы, хватит дискуссий! Садитесь в машину, поезд — через сорок минут.

Мне не дали даже попрощаться с Полиной и персоналом. Возвращение в Москву нельзя было назвать комфортабельным путешествием. В купе со мной находились трое мужчин, которые беспрерывно курили. Ни на секунду я не оставалась одна, меня провожали даже в уборную.

В Москве наш вагон тут же окружила цепь солдат и гражданской охраны. Маленков сухо поинтересовался моим здоровьем. У меня не было желания отвечать ему. Я чувствовала, что меня подозревают, и ни капли ему не доверяла. Я нервничала, боясь ареста, насилия и пыток…

С вокзала меня привезли прямо на Лубянку. Допрос проводили Ягода, Агранов, Ежов, Вышинский. Заместитель генерального прокурора попросил меня объяснить причину моего перевода из Ленинграда в Москву. Я сказала, что это было решение Наркомата культуры, Большого театра и членов Верховного Совета.

Вышинский возбужденно сказал:

— Вера Александровна, вы — единственный свидетель покушения на жизнь товарища Сталина. Мы должны разобраться во всей этой истории.

Затянувшись папиросой, Ягода добавил:

— Во время нашей первой встречи, гражданка Давыдова, вы отказались информировать нас о ваших встречах с товарищем Сталиным. Может быть, сегодня расскажете о них? Ситуация, скажем так, самая удобная.

— Я и впредь отказываюсь отвечать на вопросы, не имеющие отношения к делу!

Разозленный Ягода просипел:

— Ты, сука гулящая, ты теперь в наших руках. Товарищ Сталин далеко! Он не занимается делами ГПУ и прокуратуры. Выбирай: или ты отвечаешь на наши вопросы, или мы освежим твою память в холодной и сырой камере, полной голодных крыс!

Я задрожала… Какой же кипучей ненавистью к Сталину был полон этот человек, стоящий у власти!

Ежов и Маленков хранили ледяное молчание, ожидая результатов этого разговора. Не знали, на чью сторону встать… Вышинский саркастически улыбался. Остальные тоже молчали. Ягода разошелся вовсю, чувствуя свое превосходство.

Я спросила, чего же они от меня ждут?

— Скажи, кто дал тебе задание организовать покушение на жизнь товарища Сталина?

— Когда это мы перешли на ты? Или я — уже преступница?

— Давыдова, перестань паясничать и разыгрывать из себя героиню, тоже мне, Жанна Д’Арк!

Я потеряла сознание…

Пришла в себя в тюремной больнице. Через пять дней снова была вызвана на допрос. На этот раз он проходил совершенно иначе. Ягода вел себя прилично, можно сказать, воспитанно. Я уж и не знала, чему верить, ведь и раньше знала о его подлости и хитрости.

Почти отцовским тоном прокурор Андрей Вышинский предложил мне откровенно признаться во всем. С патетикой начинающего актера воскликнул:

— Вера Александровна! Вы должны понять, что ваша артистическая карьера навсегда погублена! Дорогой соловей, ваша песенка спета! Товарищ Сталин не хочет больше вас видеть… — и добавил после многозначительной паузы: — Сегодня утром он подписал ордер на ваш арест. После суда вас расстреляют. Но, возможно, суд облегчит наказание. В таком случае вас сошлют в Сибирь вместе с уголовниками. Убийцы любят красивых женщин… В день прибытия в лагерь ваша судьба будет решена. Вас изнасилуют на грязном и заплеванном полу, ваша красота быстро исчезнет, зубы и волосы выпадут, будете унижаться из-за каждого куска хлеба…

— Довольно! Довольно! — крикнула я. — Я вам не игрушка! Вы прекрасно знаете, что я не имею никакого отношения к покушению на жизнь товарища Сталина. И не надо мне грозить! — Я чувствовала, что они разыгрывают комедию. Из обвиняемой я превратилась в обвинительницу. — Кто позволил вам это гнусное дознание? Вы что, с ума сошли?! Наверное, забыли, кто я? Иосиф Виссарионович никогда не отдаст меня в ваши лапы! Я его знаю лучше, чем вы! Подождите, придет время — рассчитаемся! Вы мне за все ответите! — и, не давая им времени прийти в себя, добавила: — Сейчас же отвезите меня домой!

Вышинский с деланной улыбкой сказал:

— Мы гордимся вами, Вера Александровна! Вы выдержали одно из самых трудных испытаний, которому можно подвергнуть человека. Вы великолепно выдержали его. Еще раз, извините нас! Вы должны понять, что мы не могли поступить иначе, выполняя наш долг.

Он хотел поцеловать мне руку, но я вырвала ее.

Ягода нажал кнопку — и тут же появился секретарь с мускулатурой боксера:

— Отвезите гражданку Давыдову домой на нашей служебной машине, — приказал, потом подошел ко мне с протянутой рукой:

— Надеюсь, мы останемся добрыми друзьями?

— Ягода, вы мерзкий, отвратительный человек! Я не хочу с вами разговаривать!

— У меня хорошая память, берегитесь: я не прощаю неуважения даже красивым женщинам…

Я вернулась домой и не узнала своей квартиры. Все было перевернуто вверх дном. Я была вынуждена вызвать рабочих, чтобы вставить новые замки, отремонтировать двери, сменить электропроводку и даже отремонтировать мебель.