Бро (СИ) - Большаков Валерий Петрович

— Правда? — вздохнул телефон.

— Правда.

— Ты — моя мечта…

— А ты — моя. Видишь, как мы всё хорошо устроили? Обе мечты сбылись!

Марлен услышал нежный, переливчатый смех.

— Только дождись меня, ладно?

— Ладно.

— Ну… Пока, пока! Чмоки-чмоки!

Телефон смолк, и только фотка Марины продолжала зазывно улыбаться. Потом погасла и она.

Понедельник, 10 апреля 1967 года. День

Приозерный, улица Ленина

Ручки-крутилки на дверце сейфа напоминали те, что я видел однажды в командировке, на дальней станции, у ячеек камеры хранения. Проворачивались они туго, с отчетливыми щелчками, а в окошках менялись буквы и цифры. «В1410».

Дверца клацнула, поддаваясь. Ага… Тощая стопочка пятирублевок… И пакет!

— Вам письмо… — пробормотал я, надрывая плотную коричневую бумагу. Имею право, на конверте размашисто выведено: «Игнату Вагину».

На стол выпало письмо и фотки. Одна, которая побольше, изображала коллектив редакции газеты «Знамя труда». Толстячок с лысой круглой головой подписан сухо и кратко: «Главред Иван Трофимыч Коняхин. Отходчивый». Худенькая девушка с кукольным личиком и нелепым шиньоном: «Зиночка Ергина, ответсек. Глупая, но добрая». Ага… И водитель давешний, вот он — «Алик Стружков. Левачит, но надежен». Ну, пусть себе левачит. Главное, что надежный… А, кстати!

Я вернулся в прихожую, и порылся в планшете. Пухлый блокнот сам раскрылся на нужной странице.

«10.04.67. В 16.00. Хлебозавод. Заметка о передовике, водителе хлебовозки Селезневе П.С. Сделать к 13-му числу».

- Сделаем… — вздохнул я. — Чего ж не сделать…

Я взял со стола треугольный флакон одеколона «Бахчисарайский фонтан». Вон оно, чем воняло…

Меня потихоньку накрывала тоска по Маринке, и я не сопротивлялся. Хоть повздыхаю, коли не получается обнять…

Зря я не верил, что влюбиться — это не для меня. Ага… Природа не спрашивала, и не выкликала желающих. Вколола в миокард ту самую стрелу, насадила, как мотылька, и трепыхай крылышками, смертный…

А я счастлив! Даже сейчас, разлученный со своей половинкой непроходимым полувеком времени.

Не верю просто, что здесь и сейчас я навсегда! Так не должно быть, ибо слишком жестоко.

Раздумывая о тайнах «попаданства», я незаметно вышел к кухне — голодная утроба привела. В урчащем холодильнике обнаружилась холодная картошка в мундирчиках, и жирная селедина, порезанная на куски, усыпанная колечками лука и сбрызнутая «постным» маслом.

— Ух, ты… — порадовалось мое нутро. А хлеб?

Полбулки обнаружилось в белой эмалированной хлебнице. Что-то типа «Подольского». Вроде, и не свежий, а пахнет то как!

С удовольствием пообедав — амурные страдания вовсе не лишили меня аппетита — я заварил себе чаю. «Грузинского», II сорта. С подозрением заглянул в фольгированную пачку — опилок нет. Может, не разбаловались еще кавказские чаеводы, не гонят сверх плана три верхних листочка вместе с тремя сучьями?

Да нет, нормально… И пахнет. Электрочайника, правда, я не нашел, но кипятильник, сунутый в трехлитровую банку, подсказал принятый здесь метод. Сойдет. Даже пачка печенья нашлась — настоящего, без этой чертовой «пальмы».

Хрумкая печенюшки, я задумался. В лидеры никогда не рвался, но так уж вышло, что в нашей паре с Марленом роль ведущего выпала мне. И, получается, что всякий раз, когда происходит эта загадочная темпоральная рокировка… Сто-оп…

Невнятное наблюдение задело краем мысль, отложив любопытную особенность — всегда перед тем, как ухнуть в прошлое, меня одолевала сильная эмоциональная встряска.

Ярость — тогда, в потасовке. Отчаяннейшая, свербящая досада при встрече с Мариной. Страсть, когда вместо нее занимался любовью с Аленой. Наконец, сегодняшние боль и злость.

Хм… Корреляция как бы намекает на общую причину «забросов во времени»… Хотя тут наклевывается куда более захватывающий вывод — я же могу, в принципе, управлять этими самыми забросами! Не подчиняться тупо некоей силе, возможно, что разумной, не ожидать смиренно, когда меня забросит, а сдерживать эмоции или, наоборот, «подрывать» в себе чувства.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

«Ага… Выбежать на улицу, спустив штаны, и от стыда угодить в шестьдесят седьмой. И подставить Марлена! Да ну, глупости…»

Но соображение весьма интересное. Надо бы обдумать — и проверить на опыте. Только без членовредительства…

Мои губы скривились. Все это, конечно, замечательно, но лишь при одном условии — если я попал сюда не навсегда.

«Ну, и что?»

Я с изумлением ощутил, как во мне, мямле и тюфяке, раскручивается жесткая решимость.

«Да хоть на всю жизнь, что с того? Чем здесь плохо? Не будет Марины? А ты уверен, что ваша любовь — надолго? Пусть даже взаимная!»

Да и что было между нами? Пара бурных ночей? И что? Признайся хоть себе, что Алена сексуальней! Цинично, да? Зато, вон как разозлился! Еще чуть-чуть, и умчит тебя в «прекрасное далёко»… А не умчит, и не надо. Обойдусь.

Буду поднимать целину «совковой» журналистики! Выведу Марлена в тутошние мэтры. Глядишь, и в спичрайтеры к Брежневу выйду… Чахнуть и киснуть точно не стану!

С улицы раздался гудок, и я подхватился. «Козлик» подан, товарищ Вагин. Вперед, славить людей труда!

Собравшись, я быстренько замкнул дверь и ссыпался по лестнице.

«Целинник нашелся…» — ударяла ехидца в голову.

Четверг, 14 апреля 2022 года. Утро

Москва, улица Правды

Три дня в будущем закалили Марлена. Я уже не стискивал зубы при виде двуглавых орлов или выслушивая тупой глум о «совке». Глядел недобро и насмешливо, да терпел.

По всей видимости, Игнат разделял его чувства. Осокин понял это, не только ознакомившись с блогом, но и читая вечерами книжки. У Вагина на полке в рядок стояла «старая» советская фантастика — и новые романы «про попаданцев». В РФ они пользовались такой же популярностью, как в СССР сочинения «про шпионов».

Значит, не все предали идеалы Октября!

"Гость из прошлого" усмехнулся. Тогда, в год 50-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, ему удавалось избегать «революционного» пафоса, не выставляя напоказ свое отношение к советскому образу жизни. Он мог критиковать Ленина, пенять Сталину, но стоило только какой-нибудь мелочи пузатой, вроде бесталанных Синявского с Даниэлем, потявкать на его страну, как у Марлена сразу же сжимались кулаки.

Это ему можно ворчать насчет дефицита или прочих неустройств, потому что он любит свою родину и желает ей блага! А всякая нечисть антисоветская пусть засунет гугнивую пасть себе в задницу!

И вот занесло его сюда, на «постсоветское пространство», где правят бал капиталисты, помещики и попы. Теперь он будет говорить вслух, со зла или назло, неважно. Как Маяковский: «Нате!»

…Оставив Белорусский вокзал за спиной, Марлен нырнул под мост и выбрался на Ленинградский проспект. Название есть, главное, и даже Ленинградская область осталась, а сам Ленинград переименовали. Уроды.

Место работы Вагина нашлось без труда. Ему самому Осокин расписал в прошлом, кто есть кто в редакции "Знамени труда", да и Тик не подкачал — озвучил видео с «корпоратива», наложив аудио с комментами. Всех Марлен не упомнил, но кого нужно, узнает.

Дверь с табличкой «ООО «Либереум» стояла распахнутой, вынося в коридор шум и гам. Коворкинг называется.

Осокин прошел в «офис», где за невысокими перегородками творили местные гиены клавиатуры, ваяя одноразовую нетленку. Клацанье, звонки, голоса полнили общий зал, создавая нервный неумолчный фон. Дурдом.

Марлен пробрался в закуток Игната, и первым делом завел комп. У него это лихо получилось.

И тут же неподалеку взвился хамоватый зов: