Семь ошибок, включая ошибку автора - Николай Самвелян

Вот что он писал Нарышкину:

"Господин генерал-адъютант Бенкендорф препроводил ко мне письмо на имя барона Боде и записку, из коей видно подозрение, падающее на некоторых лиц, находившихся в дружеской связи с умершею близ Феодосии графинею де Гаше, в похищении и утайке бумаг ее, кои заслуживают особого внимания правительства, и сообщил мне Высочайшую Его Императорского Величества волю, дабы, по вручении помянутого письма г.Боде, были употреблены все средства к раскрытию сего обстоятельства и к отысканию помянутых бумаг. Сообщая о сем Вашему Превосходительству в включая означенные письма и записку, я покорнейше прошу Вас, милостивый государь, употребить все зависящие от Вас распоряжения к точному и непременному исполнению таковой Высочайшей Его Императорского Величества воли, - и о исполнении того уведомить меня в непродолжительном времени для донесения о том по принадлежности".

Чувствовалось, что Николай I испытывает августейшую тревогу и августейшее нетерпение. Возможно, Пален получил от Бенкендорфа выговор за нерасторопность в исполнении воли монарха. Да и сам губернатор Нарышкин теперь не на шутку струхнул.

- Бес меня попутал послать туда Мейера, - пробормотал он, читая письмо Палена. - Теперь ищи свищи ветра в поле. На этот раз пришлось уже ехать Браилке.

ОШИБКА ПЯТАЯ - ЧИНОВНИКА ПО ОСОБО ВАЖНЫМ ПОРУЧЕНИЯМ БРАИЛКО

Январь 1827 года выдался в Крыму холодным, как никогда. Перевалы замело еще в декабре. От самого Симферополя до Феодосии образовался сплошной санный путь. Вот по этому-то пути и мчал титулярный советник Иван Яковлевич Браилко, чтобы расследовать все обстоятельства смерти графини де Гаше, попытаться выяснить, что сталось с оставшимися после нее бумагами. Конечно, после того как Мейер переполошил всех в Феодосии и Судаке, провести успешное дознание было очень трудно. Но Браилко верил в свою звезду и в собственное умение делать из фактов выводы. К тому же Браилко считал себя человеком достаточно решительным, способным разрубить любой гордиев узел.

После декабрьских событий на Сенатской площади, когда по югу страны прокатились аресты, губернатору Нарышкину донесли однажды, что у Браилки в столе видели журнал с поэмой Рылеева. Губернатор потребовал чиновника пред свои ясны очи.

- Да, это правда, - сказал Браилко. - Я читал. И мог ли я не читать? Ведь все мы должны радеть о благополучии престола. А благополучие престола зависит и оттого, сумею ли я, находясь на своем, пусть даже малом и незначительном, посту, распознавать заговорщиков. Я должен знать, что они говорят и что думают.

И тут же - вот неожиданность! - выложил на стол бумагу: список лиц, которые получали из столицы журнал "Полярную звезду". Каким образом удалось его составить - лишь богу да Браилке было известно. Ведь журналы высылали адресатам напрямик из Петербурга. На Таврической почте учета поступлений не вели. Именно на отсутствие учета поступающей корреспонденции обратил внимание губернатора, кроме всего прочего, тот же предусмотрительный Браилко. На обороте листа был текст крамольной песни:

Разве нет у вас штыков

На князьков-дураков?

Слава!

Разве нет у вас свинца

На тирана-подлеца?

Слава!

Внизу аккуратным почерком Браилки было написано, что песню эту распевали нижние чины Судакского гарнизона, а принадлежат слова, как сказывают сведущие люди, К. Рылееву и А. Бестужеву.

- Что же вы предлагаете? - спросил Нарышкин. - Наладить следствие?

Браилко помолчал, затем поглядел в глаза Нарышкину:

- У нас пока спокойнее, нежели в других губерниях. И дай бог, так будет и впредь. Следует ли власти вышестоящие наводить на мысль о том, что и у нас водится крамола, кою мы сами не в состоянии искоренить?

"А ведь верно, - решил губернатор. - С какой же стати расписываться в собственной беспомощности?"

Браилко оказался "человеком с секретом". Прямая противоположность механически исполнительному туповатому Мейеру, для которого сам мыслительный процесс представлялся тягчайшей из обязанностей. Выслушивая очередное распоряжение, Мейер тер тыльной стороной ладони лоб, по-младенчески морща лицо. Нет, на Мейера рискованно было полагаться в сложных случаях...

Губернатор глядел на Браилку пустыми светлыми глазами. И никто не знал, какие мысли роились в посеребренной сединой губернаторской голове. Глаза не были зеркалом души Нарышкина, а, скорее, ширмой, скрывающей эту душу. Видимо, губернаторские раздумья были не так просты и однозначны. Люди, подобные Браилке, нужны государству, но одновременно они в чем-то и опасны. Пытливый в рамках официальных предписаний чиновник - находка для канцелярии. Но от беспокойного, ищущего склада ума до вольтерьянства один шаг. Ну, пусть два... Сначала появляется законное желание посмеяться над действиями Мейера. И это на пользу службе... Затем возникает соблазн глянуть критическим оком на деятельность, к примеру, губернатора, что уже почти преступно. Ну, а далее - тайные общества, заговоры, отказ присягать на верность новому государю... Впрочем, ему-то самому, Нарышкину, что до этого? Приказано было составить списки подозреваемых в связи с заговорщиками лиц - они уже существуют и хранятся в специальной папке в губернаторской канцелярии. Сказано, отыскать шкатулку - значит, это надо сделать. Да поскорее. Тут уж Браилко незаменим...

И решение канцелярии губернатора, вскоре последовавшее, удивило многих. Даже самого Браилку. Ведь его не наказали за чтение недозволенной литературы, но, напротив, повысили в должности. Он стал чиновником по особо важным поручениям при губернаторе.

...Пустынен был тракт. Лишь однажды навстречу Браилке попалась мажара (телега), запряженная верблюдом. Верблюд скользил по снегу, но упрямо тянул мажару в гору. Крестьянин, сидевший в мажаре, по случаю снегопада натянувший поверх мерлушковой шапки мешок, не погонял животное. Да верблюд, в отличие от лошадей, в том и не нуждался. Он торжественно, с достоинством волок телегу. Его движения были важны и неторопливы, а печальный взгляд равнодушен и презрителен. На длинных верблюжьих ресницах лежал снег.

Браилке пришло на ум, что все же напрасно новая администрация не поощряет в Тавриде разведение верблюдов. Ведь они удобны, могут и в жару и в стужу хоть неделю шагать без корма. Да и едят-то что придется - негодную ни для людей, ни для скотины траву, бурьян, молочай.

И недаром ведь даже на гербе Крыма, начертанном светлейшим князем Потемкиным и утвержденным Екатериной II, кроме двуглавого орла и виньеток, увитых гроздями винограда, красовалось сразу три одногорбых верблюда...

У Ивана Яковлевича Браилки был организованный чиновничий ум. И жизненные явления для него делились на те, что приносят пользу государству, и те, что ему вредят. Верблюды в Крыму, по мнению Ивана Яковлевича, были весьма полезны. И он скорбел, что это не все понимают...

Наступила ночь. Сани мчали по длинному спуску к Карасубазару, впереди уже одиноко светился огонек у шлагбаума при въезде в город. Браилко кутался в шубу и ощупывал в кармане письмо Нарышкина.

Витая дорога карабкалась в гору. Лошади скользили. Возница соскакивал на снег:

- Э-эй, родные!

Сверху глядело небо. На нем мерцали далекие и колючие зимние звезды.

- Как бы волки не настигли! - сказал возница, недовольный тем, что его погнали в ночь, когда можно было дождаться утра на станции в Карасубазаре. Тут всякое бывает.

Браилко улыбнулся. Он знал, что волков в Тавриде давным-давно нет. Водились они разве что во времена Потемкина. Но просвещенная администрация полуострова позаботилась о том, чтобы заодно с прочими безобразиями извести и волков. Только в очень холодные зимы, когда замерзает Керченский пролив, заходят сюда отощавшие стаи из Тамани. Браилко отбросил с ног медвежью шкуру и спросил возницу:

- Может, мне сойти?

- Да ладно, чего уж там, - ответил тот, не добавив титула и как бы размышляя вслух, с самим собой: ночью, зимой, да еще в холод не до табели о рангах. - Вывезут. На то они и лошади!

И лошади спотыкались на подъемах, а на спусках пугливо вытягивали передние ноги, чтобы затормозить накат, но все же упрямо шли вперед. В этом идущем не от сознания, а от самого инстинкта упрямстве было нечто вечное, какая-то загадка природы. От покрытых попонами спин валил пар. Подковы скрежетали, наталкиваясь под тонким слоем снега на ледяную корку...

Лошади мчали в походы египетских фараонов и войско славного Александра Македонского, римлян и их противников, средневековых рыцарей и войска, столкнувшиеся под Бородином... Уходили цивилизации и императоры, возникали и рушились державы, удачливым изменяло счастье, к неудачникам приходило запоздалое порою утешение. Но неизменным оставалась мистическая верность лошади оседлавшему ее человеку.

"Кто будет катить через сто лет по этой дороге? - размышлял Браилко. Далекий внук мой или же представители других племен? А сто лет назад скакали здесь Гиреевы гонцы, плелись заговоры против северного соседа..."