Паучий дар - Хардинг Фрэнсис

– Твой друг сперва должен выслушать нотации мирового судьи, – сказал Галл, отвечая на ее вопросительный взгляд. – Это не займет много времени.

Верится с трудом. Неттл имела все основания предполагать, что ссора с криками затянется надолго.

– Если поедешь с нами, тебе понадобится другая одежда, – сказала она Галлу. – Плащ у тебя из валяной шерсти, так что сгодится. Но рубашка из хлопковых нитей… – Она покачала головой. – Никаких оторочек. И забудь про шнурки: только пряжки и пуговицы.

Они с Келленом носили одежду из войлока, кожи и валяного болотного шелка. Тканое полотно рядом с Келленом рано или поздно распадалось на нити.

– Значит, ты Неттл, – помолчав, сказал Галл. – Я думал, ты будешь… худее. И угловатее.

– А еще с длинным носом и коленками как у кузнечика? – предположила Неттл. Все ожидали чего-то подобного. – Прости, что разочаровала.

– Вас ведь было четверо, верно? – спросил всадник.

– Да, – коротко ответила Неттл и умолкла. Если Галлу нравится играть в молчанку, что ж, она станет достойным соперником.

* * *

Их и в самом деле было четверо – два брата и две сестры: Коул, Янник, Айрис и Неттл. Больше всех Неттл любила старшую сестру, Айрис. Добрая, порой нетерпеливая, Айрис знала, что Неттл во всем ее поддержит. В ссорах они выступали заодно – и когда Коул строил из себя напыщенного всезнайку, и когда Янник пытался увильнуть от домашних дел.

Их мать не была слишком ласковой или красивой, как заря, но после смерти ее образ приобрел светлое очарование недосягаемости, словно подернутый сизой дымкой холм вдали. Теперь, вспоминая мать, Неттл возвращалась в мирные времена, дорожить которыми она научилась лишь после того, как они закончились.

Пожалуй, все было не так уж плохо. Несмотря даже на то, что семья Неттл жила в болотистых краях Мари. Их деревня располагалась в так называемом Мелководье – на пограничных землях. Людям позволялось там селиться, существа иной природы тоже могли заглядывать туда. Но, как правило, не делали этого.

Жизнь в деревне не казалась Неттл опасной, напротив, скорее скучной. У ее родителей было достаточно денег, чтобы построить крепкий кирпичный дом на одном из скалистых выступов, а не деревянный дом на сваях. Рядом шелестела рощица медовых груш, у берега небольшого протока покачивалась на ветру голубая лодка. Братья с сестрой все были старше, и громче, и напористее Неттл, а заняться было почти нечем: ни тебе ярмарок, ни новостей, ни шумных улиц, ни сюрпризов. А потом все закончилось. Лихорадка одним махом отняла у них мать – и детство.

Отец женился на другой, и Неттл до сих пор становилось не по себе, когда она думала об этой женщине. Волна поднимающегося гнева вперемешку со страхом пугала ее. Ослепляла ей ум, будто она смотрела на солнце. Хотя Неттл было всего девять, она быстро поняла, что мачеха ее ненавидит. Она ненавидела всех своих четырех приемных детей. Неттл не знала почему, и до сих пор это оставалось для нее загадкой. Возможно, и не было никакой причины, просто порой случаются необъяснимые вещи, в особенности когда рядом Марь. И дикие твари приходят в обличье ненависти. Вы же не ждете, что волк будет поступать разумно и справедливо. Два года они терпели теплые улыбки и ненависть мачехи. Никто не догадывался, что в ее душе зреет проклятие, пока не стало слишком поздно.

Одним чудесным утром мачеха взяла детей покататься на лодке. Посреди бархатно-зеленого болотного озера и сверкающих, как драгоценные камни, стрекоз она выпустила проклятие на волю. Когда кости внутри Неттл начали меняться, она не почувствовала боли. Точнее, не подумала, что это боль, но теперь, когда само слово обрело для нее столько значений, она уже не была так уверена. И она не назвала бы смертью то, что испытала в тот миг, когда ее разум сжался, словно кулак, а сама ее суть рассыпалась, будто просочившись сквозь крепко сжатые пальцы, подобно песку.

Неттл не помнила, как преобразились остальные, хотя часто видела во сне, как Айрис покрывается белыми перьями, превращаясь в голубку, на лице Коула прорастает ястребиный клюв, а крики Янника оборачиваются воплями чайки. Но Неттл знала, что случилось с Айрис, когда все закончилось. Даже цапля с разумом холодным и плоским, как кремень, смогла запомнить, как в прибрежной траве дрожал и дергался белый птичий силуэт, пока ястреб жадно рвал тельце на части.

Следующие три года растянулись на целую вечность и промелькнули мгновенно, как сон. Неттл существовала в вечном «сейчас», где время не имело значения. Ищи еду. Лети. Спасайся. Звериные инстинкты взяли верх и управляли телом, тугой пружиной подстегивая его, как кукловод управляет марионеткой. И только мысли о Яннике иногда пробивали ее оцепенение.

Случалось, цапля поднимала голову, внимательные черные глаза находили высоко в небе другую птицу – и узнавали ее. В такие мгновения она словно обретала песчинки прежней себя. Она ведь потеряла что-то очень важное. И та чайка, парящая среди облаков, на самом деле… на самом деле…

Неттл до сих пор не забыла, какой мукой было вспоминать, что она не птица. «Это неправильно. Этого не может быть. Почему я не могу думать? Почему не могу вспомнить? Я ведь раньше умела, так почему разучилась?» На мгновение ей удавалось вспомнить о том, кто она и что с ней случилось. Неттл цеплялась за это знание, но с таким же успехом можно пытаться мыслить здраво, когда бредишь в лихорадке. Воспоминания о себе ускользали от нее, таяли, исчезали. Снова и снова. Она никогда не видела своего брата-ястреба и не думала о сестре-голубке. Но чайка всегда возвращалась, и вместе с ней возвращалась прежняя Неттл. Она собирала себя по крупицам.

А потом проклятие пало. В тот серый день на зеленом болотном озере ее крылья превратились обратно в руки, а длинные птичьи лапы – в ноги. Дрожа от боли, она повалилась в грязь, совершенно голая. Неттл слышала, как рядом кто-то кричит, не замолкая. Это был мальчик старше нее, с огромными испуганными глазами. Он царапал свое лицо. Коул, ее давно забытый брат Коул. Он снова стал человеком и наконец понял, что́ его ястребиные когти сотворили с голубкой Айрис.

Высоко в небе парила знакомая чайка. Янник – теперь она вспомнила имя. Неттл протянула к нему руку, безмолвно умоляя не покидать ее, не бросать одну в этом новом, болезненно ярком мире. Нет. Она отчетливо услышала в голове его голос. Чайка поймала ветер и скрылась из виду. Через несколько минут Неттл заметила на берегу еще одного мальчишку, который с ужасом наблюдал за ней и Коулом. На нем были толстые перчатки с железными заклепками, в руках он держал четыре медальона и моток бечевки.

«Что с ним? – Он уставился на корчившегося в грязи Коула, который продолжал скулить. – И где остальные? Вас ведь было четверо!»

* * *

Неттл сидела в карете Галла и ждала Келлена – ждала своего спасителя и, как обычно, пыталась отыскать в душе толику благодарности за свою судьбу.

«Это все реально. Это я, это мое нескладное тело выше того, что у меня было четыре года назад. Почему это тело ощущается таким чужим? Эта девушка, раз в месяц истекающая кровью, лишь наполовину знакома мне. Лицо, которым я забыла как пользоваться. Почему так тяжело ходить по земле на этих ногах? Почему так трудно жить среди людей и притворяться одной из них? Я когда-то умела летать. А теперь не могу».

Глава 3

Лечебница

Это была тяжелая неделя, и день выдался ей под стать. Но все же Келлен не мог не признать, что испытал чувство глубокого удовлетворения, выехав из города, как король. Люди таращились на болотную лошадь, дергали друг друга за рукава, тыкали в нее пальцами… а потом раскрывали рты от изумления, когда замечали, что из кареты им машет знакомый паренек в обносках, известный своим умением попадать в неприятности. Может, Неттл права. Может, они направляются прямиком в новую западню. Но хотя бы делают это со вкусом.