Десантура-1942. В ледяном аду - Ивакин Алексей Геннадьевич

– Товарищ подполковник, можно на пару слов? – Комиссар бригады отвел в сторону Тарасова.

– Ну? – требовательно бросил подполковник, когда они отошли в сторону.

– Ефимыч… Не горячись. Не к добру парня сейчас расстреливать.

Тарасов прищурился и посмотрел на военного комиссара бригады Мачихина – крепкого здорового мужика огромного, по сравнению с невысоким командиром, роста. Почти на голову выше. Со стороны смотрелись забавно – маленький, подвижный, похожий на взъерошенного воробья Тарасов и основательный, неторопливый медведь Мачихин.

– Александр Ильич, не понимаю вас! – выдержал официальный тон Тарасов.

– Ефимыч, – не сдался военком. – Сам посуди, ну расстреляем мы парня. Что о нас другие думать будут? Пойдут за тобой в огонь и в воду, зная, что за любую ошибку тебя могут перед строем поставить и петлицы сорвать? А?

– Ильич, тут не просто ошибка. Он всю бригаду, все наше дело под монастырь подвел.

– Ну, положим, еще не подвел. Немцы нас все равно не сегодня, так завтра бы обнаружили. Согласен?

– Это не отменяет девятнадцати, слышишь, Саш, – ДЕВЯТНАДЦАТИ похоронок.

– Понимаю. Но и парня понимаю. Сгоряча. Не выдержал. Первый раз в деле. А тут эти летят, как дома. Я сам, признаюсь, за «наган» схватился.

– Но стрелять-то не начал?

– Ефимыч, парню – семнадцать. Он, кроме мамкиной, больше никаких титек не видел. Отмени расстрел. Прошу тебя. Не как комиссар. Как человек. Помяни мое слово, отработает он и за себя, и за погибших.

Тарасов пожевал губы. Нахмурился.

– Коль… Он сам себя уже наказал. Думаешь, легко знать, что по твоей вине два десятка товарищей погибло, не сделав ни единого выстрела по фрицам?

– Ладно. Уболтал. Черт с тобой. Под твою ответственность.

– Конечно, под мою, товарищ подполковник. А бога нет, кстати.

– Я помню. Лейтенант, приведите этого снайпера, – приказал командиру комендантского взвода Тарасов, когда они подошли обратно. – Скажи-ка мне, любезный, – сказал проштрафившемуся Тарасов. – Ты почему только три выстрела сделал?

– Винтовку заело, товарищ подполковник, – не поднимая глаз, сказал парень.

– Громче. Не слышу.

Парень поднял голову. Слезы уже высохли, оставив разводы на бледных, несмотря на морозец, щеках.

– Винтовку заело. Три выстрела, и все. Не стреляет.

– Так ты и за оружием, значит, не следишь?

– Почему же! Обязательно слежу. Последний раз вчера, перед выходом.

– Дайте винтовку этого обалдуя.

Тарасову протянули «СВТ» виновника. Подполковник снял магазин, достал затвор…

– Так и есть. Масло застыло за ночь. Три выстрела сделал – отпотело, и тут же ледяной корочкой затвор покрылся. Гадство…

– Не последний раз…

– Начштаба! Соберите командиров. Пусть проверят оружие личного состава. Затворы, трубки, все протереть. Чтобы и следа масла не осталось.

– Есть! – козырнул майор Шишкин, начальник штаба бригады.

– А с этим что? – вступил в диалог уполномоченный особого отдела Гриншпун.

– Чей он, вдовинский?

– Да, из батальона Вдовина.

Хмурый комбат стоял рядом.

– Вот что, капитан… Бардак у тебя в батальоне. В следующий раз пойдешь под трибунал ты. А не твои подчиненные. Бери своего обалдуя и с глаз долой.

Вдовин отправился было в свое расположение, но Тарасов остановил его:

– Стой! Вот еще что… Раз у тебя такие горячие джигиты, завтра идешь первым. Детали сообщу вечером. А теперь – свободен!

3

Тарасов побледнел и слегка качнулся на стуле.

– Как вы себя чувствуете, герр Тарасов? Прикажете еще подать чаю?

– Лучше сигарету…

– Вы же не курите?

– Обычно не курю…

– Вы так и не объяснили, господин подполковник, почему пошли служить в Красную Армию? – спросил фон Вальдерзее.

– Мне было семнадцать лет, господин обер-лейтенант. В двадцать первом, после возвращения домой, поехал в губернию. Поступил в училище. А в двадцать четвертом, в звании младшего командира, закончил его с отличием.

– В звании кого?

– Ну… По-сегодняшнему это младший лейтенант.

– Понятно. Продолжайте…

– Меня отправили во Владимир. Там был командиром взвода два года. В двадцать шестом меня отправили в Москву. На курсы усовершенствования.

– Что значит «курсы усовершенствования»?

– Ну… – Тарасов даже растерялся, а потом сообразил: – Переподготовка.

– Долго длилась?

– Четыре года. На второй год был назначен при курсах «Выстрела» командиром роты.

– Какой «Выстрел»? – Фон Вальдерзее был по-немецки педантичен.

– Высшая тактическо-стрелковая школа командного состава РККА имени Коминтерна «Выстрел». Переподготовка командного и политического состава сухопутных войск в области тактики, стрелкового дела, методик тактической и огневой подготовки. Командиром был комкор Стуцка Кирилл Андреевич. Арестован в тридцать седьмом…

– А дальше?

– Дальше не знаю. Наверное, расстрелян.

– Меня интересует ваша жизнь, – строго сказал обер-лейтенант.

– Ах, вот как… Дальше я встретил в Москве Надю, женился, а потом был отправлен на Дальний Восток…

* * *

Так бывает только в романах.

Молодой млалей шагал по весенней, майской Москве, сверкая кубиками на новенькой гимнастерке. Девчонки весело хихикали в ответ на его взгляды. А он хмурил брови и старался казаться серьезным!

– Надя?!

– Извините?

Рыжая короткая прическа вразлет, тот же маленький носик…

– Я Коля… Простите, Николай Тарасов.

И совершенно по-старорежимному кивнул:

– Девятнадцатый. Пермь. Муж. Помните?

Она, испуганно оглянувшись, схватилась за рукав гимнастерки.

– Пойдемте гулять, рука об руку. Вы не против?

И потащила его по асфальтовой дорожке вдоль пруда.

– Вы тот мальчик, да? Коля? С которым в машине ехала?

И почему он тогда не обиделся на мальчика? Может быть, ей было бы легче жить…

– Ваш муж собственной персоной!

Она засмеялась и сжала его локоть.

Какой-то пожилой брюнет, сидящий на скамейке, неодобрительно поджал губы и сжал свою трость. Правый глаз его был черный, левый почему-то зеленый. Сидящий же рядом со стариком лысый мужчина посмотрел на них печально. Впрочем, выходной, на Чистых прудах сегодня половина Москвы отдыхает. Кого только тут нет…

– Вы уж простите меня, Коля, что я так по-хамски себя повела тогда. Ударила вас «наганом»…

– Хм… Хорошо не пристрелили… – улыбнулся он.

Надя виновато посмотрела на лейтенанта. Господи, какие глаза… Батюшка бы велел перекреститься…

– Мороженое, кому мороженое? – внезапно подкравшись, заорала почти в ухо Тарасову тетка с ящиком холодной сладости.

Они взяли по шарику ванильного – оказалось, что ванильное они оба больше любят – и зашагали дальше.

Когда рядом не было людей, Надя рассказывала о себе.

Дочь золотопромышленника Келлера зачем-то вступила в партию эсеров. Хотела освобождать народ от царского ига. Было-то ей всего семнадцать… А вот понесло же за счастье народное… В восемнадцатом расстреляли семью. Маму, отца, двух братьев и сестричку… Из-за нее и расстреляли. В ЧК узнали, что дочь осталась в боевой организации и даже принимала участие в восстании Савинкова в Ярославле. Это были страшные дни…

Город полыхал ровно в аду, обложенный со всех сторон красными войсками. Вырваться удавалось единицам. Наде повезло…

Месяц она отсиживалась в лесах, прячась от чекистов. Иногда притворялась тифозной больной, ради этого пришлось подстричься.

– Да, я помню. Волосы у тебя короткие были. Как у мальчика, – осторожно улыбнулся Николай.

– Да… С тех пор так и не отросли. Хотя сейчас так модно…

Перекладными она отправилась в Сибирь. Где на поезде, где на телегах, а потом на санях, а где и пешком.

Добралась только до Перми, где ее и свалила испанка… А встала на ноги, когда двадцатидевятилетний белый генерал Пепеляев уже отступал обратно, к Уральскому хребту.