Осажденная Одесса - Илья Азаров

Раздвинув шторы, мы выглянули на балкон. Небо бороздили, нити трассирующих пуль, прорезали лучи прожекторов. То и дело вспыхивали белые кулачки разрывов снарядов — зенитные батареи с берега и с кораблей вели огонь по врагу.

— Хорошо встретили! — проговорил Кулаков, и в голосе его чувствовалась гордость за флот.

Наше внимание привлек разговор командующего флотом по ВЧ.

Необычно резким голосом Октябрьский говорил:

— Да, да, нас бомбят…

Раздался сильный взрыв, в окнах задребезжали стекла.

— Вот только сейчас где-то недалеко от штаба сброшена бомба, — возбужденным голосом продолжал Октябрьский.

Мы переглянулись.

— В Москве не верят, что Севастополь бомбят, — приглушенно произнес Кулаков.

А в штаб флота оперативному дежурному с постов связи, с батарей и кораблей доносили: в лучах прожекторов видны сбрасываемые парашютисты. Моргунов доложил, что недалеко от 12-й батареи береговой обороны сброшено четыре парашютиста.

— Усилить охрану штаба! — приказал Рыбалко.

Вскоре выяснилось, что с неопознанных самолетов на парашютах сбрасывались не люди, а мины. Освещенные лучами прожекторов, они принимались сначала за парашютистов. Оказалось, что во время разговора командующего флотом по ВЧ разорвалась не бомба, а мина, упавшая вблизи памятника затопленным кораблям.

После налета вражеской авиации пришло донесение с Дунайской военной флотилии: на рассвете, в 4 часа 45 минут, с румынского берега и полуострова Сату-Ноу был открыт артиллерийский и пулеметный огонь по советскому берегу, портовым сооружениям Измаила и кораблям Дунайской военной флотилии. Дунайцы ответили огнем по румынскому берегу и полуострову, и к 6 часам 30 минутам огневые точки противника были подавлены.

Нас обрадовали эти известия: они говорили о том, что Дунайскую военную флотилию, как и главную базу флота, враг не застал врасплох.

Узнав, что в районе Приморского бульвара и на улице Подгорной взорвались мины, я пошел туда, размышляя о всем виденном и слышанном.

Около Приморского бульвара окна в домах были выбиты, под ногами хрустели осколки стекла. Некоторые дома, и особенно здание филиала Института физических методов лечения имени Сеченова, повреждены взорвавшейся вблизи миной. Среди больных, находившихся на излечении, насчитывалось много контуженных и раненых.

Мина упала в воду у памятника затопленным кораблям. У берега было мелко, и она взорвалась. Но памятник с орлом, распластавшим свои могучие крылья, — символ славы Черноморского флота — не пострадал. На берегу и в воде валялись лоскуты светло-зеленого парашюта.

На Подгорной улице был полностью разрушен жилой дом. От того же взрыва получили повреждения и дома на улице Щербака, расположенной рядом. Создавалось впечатление, будто в эти дома стреляли из пушек прямой наводкой. Во многих домах вылетели не только стекла, но и рамы.

Среди мирных жителей Севастополя появились первые жертвы — 30 человек убитых, 200 раненых и контуженных.

Своевременное затемнение Севастополя и огонь зенитных батарей и кораблей помешали вражеской авиации более точно заминировать фарватеры, чтобы воспрепятствовать выходу кораблей из бухты и парализовать активные действия флота.

С утра подразделения охраны водного района приступили к тралению подходов с моря.

Это было тяжелое утро — первое утро Великой Отечественной войны. Война — и еще не война: не было никаких официальных сообщений о нападении. Где-то в глубине души теплилась крохотная надежда: а вдруг то, что случилось в Севастополе, только провокация фашистов…

Я стоял на Графской пристани и глядел на тральщики, впервые вышедшие на боевое траление, на ощетинившиеся палубы кораблей, на суровые лица командиров, направляющихся прямо с барказов и катеров в штаб за дополнительными указаниями. Снова восстанавливал в памяти быстро пролетевшую ночь — и стало беспощадно ясно: война!

В тот же день мы получили из Москвы официальное сообщение о вероломном нападении германского фашизма на нашу Родину.

Повсюду в частях и на кораблях прошли митинги. Командиры и краснофлотцы клялись защищать Родину до последней капли крови, сражаться с врагом так же, как сражались отцы в гражданскую войну. «Наше дело правое — мы победим» — было на устах у всех. Однако всей глубины опасности, которая нависла над Родиной, многие из нас тогда еще не представляли.

* * *

С утра я все собирался съездить в зенитную батарею, сбившую вражеский самолет. Но немалую трудность представляло выяснить, какой именно батарее принадлежит честь первой уничтожить фашистского налетчика. Ни заместитель командира по политчасти 61-го зенитного полка Шпарберг, ни начальник штаба ответить на этот вопрос не могли. В самом деле, с батарей и наблюдательных постов видели не один уходящий в сторону моря и резко снижающийся с черным шлейфом дыма самолет, освещаемый десятками лучей прожекторов. К каждому самолету тянулись трассы зенитного огня с десятков зенитных батарей с берега и кораблей, и определить, какая из батарей сбила врага, было решительно невозможно. Краснофлотцы, командиры и политработники каждой батареи были уверены, что сбили именно они. («Не может быть, чтобы мы мазали. Наши снаряды наверняка угодили в самолет».)

Многие, однако, считали более вероятным, что самолет сбила 78-я зенитная батарея, расположенная на Северной стороне. Туда я и поехал. И у командира батареи лейтенанта Зернова, и у его заместителя по политчасти политрука Тарасова, и у всех краснофлотцев настроение было приподнятое, боевое.

Когда лейтенант подал команду стрелять по самолету боевыми снарядами, рассказывали мне краснофлотцы, сначала решили, что это обычное учение и сейчас же, как только будет проверена готовность, последует отбой. Но его не последовало.

— А морально к боевым действиям мы были готовы, — говорил мне Тарасов. — Сообщение-то ТАСС сообщением, но ведь мы заметили и другое: через три дня после этого сообщения — в «Красном черноморце» передовая «За мгновенную боевую готовность зенитных подразделений», в следующем номере опять передовая — «Связь в подразделениях ПВО должна работать отлично». Сначала удивились — слишком неожиданно такое внимание именно к нам, зенитчикам, а потом поразмыслили — да ведь это не случайно.

И тогда же обсудили обе передовицы со всем личным составом.

— Когда обсуждали эти передовицы, — сказал секретарь комсомольской организации краснофлотец Иван Шатохин, — командир и политрук нам втолковывали, что нам, зенитчикам, первыми открывать огонь по врагу. Так мы и действовали…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});