Осажденная Одесса - Илья Азаров

Вдруг я заметил, что к столику, за которым сидели некоторые командиры соединений, подошли начальник Дома флота и дежурный командир. Они о чем-то поговорили — командиры поднялись и сразу ушли. Проходя мимо нас, один из них наклонился к Солодунову и сказал, что объявлена оперативная готовность № 1. И не успели мы расплатиться, как к Александру Викторовичу подошел рассыльный и вручил пакет с вызовом в часть.

Мы вышли вместе. Я отправился в штаб флота.

По дороге обратил внимание на то, что в городе начало производиться затемнение, а у штаба флота услышал сигнал большого сбора, который не на шутку встревожил меня.

Поднимаясь по лестнице штаба, я невольно вспомнил недавний разговор с Кулаковым. Он сказал тогда, что на Дунайской военной флотилии задержан еще один перебежчик (о первом перебежчике, перешедшем нашу границу в первых числах июня, я знал еще в Москве). Оба перебежчика предупреждали о тщательной подготовке Германии к нападению на Советский Союз.

Чтобы узнать о том, что происходит, я зашел к начальнику штаба флота контр-адмиралу Елисееву. Оказалось, он не уходил еще домой.

— Получена телеграмма от наркома, — сдержанно отвечая на мое приветствие, сказал Елисеев, — готовность № 1. Нарком звонил по вэ-че, интересовался, как идет переход на оперативную готовность. Обстановка, по-видимому, очень серьезная.

Всегда учтивый и внимательный, на этот раз Иван Дмитриевич был крайне сух и предельно собран.

За окнами кабинета стало совсем темно: на рейде погасли огни, только маяк продолжал размеренно мигать. Непрерывно звонили телефоны.

— Прибыли командующий и член Военного совета, — доложил оперативный дежурный.

— Хорошо, — не опуская трубку, сказал Елисеев.

Я прошел к оперативному дежурному. От него узнал, что три немецких транспорта, обычно совершавших перевозки в разных районах Черного моря, вчера вечером оказались в портах Румынии и Болгарии.

Сейчас, когда многие немецкие документы опубликованы в официальных протоколах Нюрнбергского суда, стало ясно, что выход немецких судов из наших портов был запланирован и разработан верховным командованием вооруженных сил фашистской Германии в связи с подготовкой нападения на Советский Союз. Одновременно, с 17 июня, планом операции «Барбаросса» запрещалась отправка судов в наши порты.

Тогда мы, конечно, обо всем этом не знали, но неожиданное сосредоточение судов в западных портах настораживало.

— Как понимать повышенную готовность: как боевую или как учебную? — запрашивали оперативного дежурного начальники штабов и командиры.

— А знаете ли вы, какие большие потребуются мероприятия, чтобы привести батареи в боевую готовность? — спросил начальник штаба 61-го зенитного полка И. К. Семенов.

— Знаем, майор Семенов… Выполняйте приказание, — ответил оперативный дежурный капитан 2 ранга Рыбалко.

Город был погружен во тьму, а створные огни и маяки продолжали гореть, несмотря на то что было приказано выключить их.

— Почему горят маяки? — возмущался Рыбалко. Его помощник капитан-лейтенант Левинталь доложил, что с маяками нарушена связь.

Рыбалко связался по телефону с начальником гарнизона генерал-майором П. А. Моргуновым. Оказалось, что Моргунов уже имел по этому поводу неприятный разговор с командующим флотом. Командиру 35-й батареи и начальнику караула Сухарной балки начальник гарнизона дал приказ срочно выслать мотоциклистов и передать, чтобы створные огни и маяки были немедленно выключены.

Наконец ориентиры на подходах к Севастополю с моря — Херсонесский маяк и Инкерманские створные огни — погасли.

«В направлении с юго-запада слышен шум авиационного мотора», — поступило донесение оперативному дежурному.

— Выясните в ВВС, есть ли наши самолеты в воздухе! — приказал Рыбалко своему помощнику Левинталю и вызвал по телефону начальника противовоздушной обороны флота.

Не успел он закончить разговор по телефону, как Левинталь сообщил:

— Оперативный дежурный по ВВС доложил, что наших самолетов в воздухе нет.

Я простился с оперативным дежурным и пошел в политуправление. Туда все подходили и подходили из разных концов города политработники. Еще час назад все они мирно пили чай, кто дома, а кто в гостях, строили планы на завтрашний выходной день.

К двум часам ночи все политработники были в сборе, они направлялись на корабли и в части. Мы с Бондаренко решили для ориентировки сообщить им о двух перебежчиках.

— Предупредите комсостав, что эта тревога может быть и не учебной, — окинув взглядом собравшихся, сказал Бондаренко.

За стеклами окон, по мало заметным сигнальным огням вдалеке угадывался рейд. В напряженной тишине раздавались то удаляющиеся, то приближающиеся звуки выхлопов движков и моторов — это катера и барказы развозили по кораблям возвращавшихся с берега командиров и сверхсрочников.

Дежурный по политуправлению флота политрук Хсджанов доложил Бондаренко:

— С Херсонесского поста донесли, что слышен шум авиационного мотора.

Мы уже знали, что в районе Севастополя наших самолетов не должно быть в воздухе. Чьи же они?

— Пойдем к командующему и члену Военного совета, — сказал я Бондаренко. — Нужно уточнить ситуацию.

И вдруг тишину разорвали артиллерийские залпы.

Я машинально взглянул на часы: было около половины четвертого.

— Неужели война? — мы взглянули друг на друга.

— Да, — сказал Бондаренко, — не исключено, что война.

Мы вошли в кабинет командующего флотом. Там был Кулаков.

Вице-адмирал Октябрьский разговаривал по ВЧ с Москвой.

— Чьи самолеты? — спросил я у Кулакова.

— Наверное, немецкие, — ответил он и протянул мне телеграмму наркома, адресованную Военному совету. В ней сообщалось: «В течение 22 и 23 июня возможно внезапное нападение немцев. Нападение немцев может начаться с провокационных действий. Наша задача не поддаваться ни на какие провокации, могущие вызвать осложнения. Одновременно флотам и флотилиям быть в полной боевой готовности, встретить внезапные удары немцев или их союзников. Приказываю: переход на оперативную готовность № 1 тщательно маскировать. Ведение разведки в чужих территориальных водах категорически запрещаю. Никаких других мероприятий без особых распоряжений не проводить. Кузнецов».

— Как видите, — сказал Кулаков, — нас уже бомбят. Это не провокация, а самая настоящая война.

Раздвинув шторы, мы выглянули на балкон. Небо бороздили, нити трассирующих пуль, прорезали лучи прожекторов. То и дело вспыхивали белые кулачки разрывов снарядов — зенитные батареи с берега и с кораблей вели огонь по врагу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});