Подарите Наташе семью - Ольга Владимировна Герман

примет.

Долго я собиралась. Все-таки пошла. Наверное, с полчаса ходила возле дома, вот уже пять лет , как я не была у мамы.

Звонок в дверь.

– Кто там?

– Это я, Наташа.

Дверь открылась на цепочке, в щелке показалось лицо мамы.

– А, вспомнила, что у тебя мать есть?

– Я и не забывала.

– Значит, так хорошо живется, что и мать не нужна?

–Почему мама ты так говоришь, ты мне всегда нужна была и раньше и сейчас.

– Что проблемы взрослой жизни замучали, пришла.

– У меня все замечательно, просто хотела узнать, как твои дела.

Я развернулась и ушла. Вот так сходила к маме. Она даже цепочку не сняла, даже на порог не пригласила.

Как ни странно, у человека есть способность ко всему привыкать, и я привыкла к скандалам и побоям. Смотрю на его вечно пьяную физиономию и сама напьюсь. Сразу будто на одном языке разговаривать начинает и живется легче.

«25-е число, сегодня пенсия, опять драки» – думала я, подходя к дому. Ноги совсем не шли, хотелось развернуться и уйти в другую сторону. Возле подъезда стояла скорая помощь, я даже внимания на нее не обратила.

Дверь в квартиру открыта, куча людей, скорая, милиция.

– Что случилось? – спросила я.

–Ваша мама умерла, – ответили соседи.

Я залетела в комнату, она лежала на носилках.

– Что случилось?

– Инсульт, обычное дело в таком возрасте.

– Инсульт? Я посмотрела на нее, когда проносили мимо. Голова была окровавлена и большая вмятина в черепе.

– А это что?

– По всей видимости, когда случился приступ, она стояла и упала. Вот и проломила череп.

Все это было сомнительно. Я посмотрела по сторонам в поисках своего мужа. Он сидел на кухне и наливал следователю чай. Без эмоций, его мать выносят, она умерла, а он сидит, чай пьет. «Добил, скотина» – одна мысль была в голове. Потом появилась еще одна, еще более страшная: «Я осталась одна, следующая моя очередь».

Без пенсии стало жить намного сложнее. Теперь мои деньги уходили на выпивку, я не сопротивлялась, отдавала все и сразу. Я хотела жить. Ему все было мало и мало. Еду я носила из садика, но и там было не густо. Времена были такие, многие дети только в садике и питались, потому что дома нечего было есть. Поэтому отходов было мало, а котлеты вообще редко когда оставались.

– 5 лет сидишь в своем садике – возмущался муж, копейки получаешь. Шла бы в магазин, там больше платят.

Так мне хотелось сказать, что если ты пойдешь работать, будет намного легче, но боялась и молчала, а он все равно бил.

Как то получилось так, что, кроме овсяной каши я ничего не принесла, даже хлеб весь съели. Подогрела, сижу, жду, когда он заявится неизвестно откуда. Кстати, овсянку я с тех пор не ем.

– Ты что, издеваешься? – Сергей открыл крышку кастрюли. Я, что, по-твоему, Шерлок Холмс, чтобы овсянку есть?

«Надо же, думала я, стоишь, еле на ногах держишься, все деньги забираешь, а я где их еще возьму?

– Что молчишь? А может, тебя на панель заслать, у тебя раньше хорошо получалось мужиков обслуживать и деньги там платят, а хотя кому ты сейчас нужна? – он засмеялся диким хохотом.

Я молчала.

– Овсянка, сэр, овсянка, сэр, ха-ха-ха. А ты сама ела свою овсянку? – Он резко наклонился ко мне и смотрел в глаза. Страшный, вонючий, я зажмурила глаза.

– Я так и знал, не ела, – Сергей схватил горячую кастрюлю.

– На, жри! И бросил ее на меня.

Кастрюля, конечно, отскочила, но каша оказалась на мне и предательски затекала под халат. Я соскочила со стула и пыталась ее вытряхивать, но она прилипала к телу, оставляя ожог.

– Что, горячо? – он дико смеялся.

Я забежала в ванную, пыталась смыть ее , но она смывалась вместе с обожженной кожей. Когда я вышла, он ходил по комнате, размахивая сковородой и что-то напевал.

– Что, отмылась овсянка? Я мясо хочу, мясо!

– Где я тебе его возьму?

– А меня это не волнует!

Он начал замахиваться сковородкой. В любое другое время я бы убежала к Алексеевне и попросила бы у нее в долг, но не сейчас. Грудь горела, я ревела от страха и от боли, терпение мое кончилось.

– Ну че, давай.

– Нет.

– Что ты сказала? – его дикая улыбка превратилась в какой-то оскал бешеной собаки. Да я сейчас врежу, от тебя мокрое место останется.

Он замахнулся сковородкой, но я ее перехватила и ударила его первой, от удара он упал…

Первой в комнату вошла следователь, женщина лет 30, ухоженная, серьезная. Медиков еще не было, оперативники пошли за понятыми.

– Что случилось? – спросила она.

Я молчала, испугалась не того, что Сергей мертв, а того, что из-за этого гада я буду сидеть.

– А это что? – Она показала на мои ожоги с кашей.

– Обожглась.

– Чем?

– Кашей овсяной.

Она зашла на кухню, прошлась по комнате. Я так и сидела на полу у дивана, а возле меня лежала сковородка.

– Понятно…, -сказала она,– и, конечно, ты сама обожглась?

Я взглянула в ее лицо. «У нее добрые глаза» – решила я.

– Давно бил?

– Со свадьбы.

– Зачем терпела?

– Некуда было идти.

В коридоре появились понятые. Следователь запнула сковородку под диван так, что никто не видел и пошла к ним.

– Господа понятые, прошу заметить и подтвердить: мужчина в состоянии сильнейшего алкогольного опьянения упал и стукнулся головой об угол стола, имеется характерное повреждение, там самым пробив себе череп. Установлен факт несчастного случая.

Людмила Алексеевна, как пообещала, помогла мне поступить в педагогический институт на заочное отделение. Сессии сменяли работу, работа- сессии. Время шло…

Я частенько вечерами стала приходить к дому мамы. Просто садилась на качели напротив ее окон и качалась. Я видела ее силуэт на кухне, она всегда сидела одна…

Я сидела и мечтала, как наберусь смелости и позвоню в дверь, как она откроет без цепочки и обнимет меня, мама все-таки… Но смелости не хватало, я боялась опять получить холод от нее и обидные слова.

Учеба шла хорошо и работа тоже. Наконец-то я стала такой, чтобы мама могла мною гордиться. Я решилась идти. Звонок в дверь. Тишина. Я так переволновалась, что слышала стук своего сердца в этой тишине. Еще звонок. Слышу шаги, шаркающие. Я уже представляла, что не буду ее слушать, а просто обниму и все. Дверь открылась, но там не мама. Соседка тетя Валя открыла дверь.

– Наташенька, ты ли это?

– Да, а где мама, почему вы?

– Во- время ты пришла, худо