Король на краю света - Артур Филлипс

мира, и отдельных животных тоже. Я не помню такого в себе, когда был в его возрасте. Недавно я случайно увидел его лежащим на камнях во дворе дома. Сначала я испугался. Я увидел только его маленькие толстые ножки, вытянутые на земле, но, завернув за угол, узрел маленькую собачку, сидящую на груди Исмаила. Я не знал ни эту собаку, ни откуда она взялась. Я наблюдал. Они не заметили меня. Мой мальчик почесывал собаку за ушами. Мне кажется, собаке явно нравилось мое дитя. Я наблюдал за ними, пока собака не отошла, решив понюхать что-то в углу.

— Мне случалось такое видеть. Кажется, он добрый и нежный малыш.

— Но подождите: собака ушла, а мой ребенок остался лежать на спине. Он не встал и не пошевелился. Мне кажется, он знал, что я наблюдаю за ним, но я могу и ошибаться. А затем, к моему изумлению, две птицы слетели вниз и приземлились на него — одна на грудь, где только что была собака, другая на руку, поближе к запястью. Так все и было. И он, казалось, ничуть не удивился происходящему. Он считал совершенно правильным, что птицы так доверяют ему. Они оставались на нем, прогуливались и распевали птичьи песни несколько минут! Я даже попытался их зарисовать, пока стоял там. В тот вечер на ужин моя жена приготовила цыпленка. Она приготовила его как обычно, с гранатовыми зернами в йогуртовом соусе. Это любимое блюдо как мое, так и Исмаила. Но в тот вечер…

— Он отказался от еды? — предположил доктор Ди.

— Верно. Я спросил, все ли в порядке с его здоровьем. Он пухлый малыш. Это не похоже на него — отказываться от какой бы то ни было пищи. «Я не болен, отец», — сказал мой мальчик. Мать упрекнула его: «Если хочешь быть сильным и мудрым, как твой отец, ты должен есть». И знаете, что он сделал?

Доктор Ди задумался, потом догадался:

— Выразил скорбь?

— Вот именно. Он заплакал. Прямо за столом. И никак не мог утешиться.

— Ну разумеется, — сказал английский друг Эззедина. — Разумеется.

7

Каждый вечер, после молитвы магриб{15}, которую посланцы султана совершали все вместе, Эззедин писал сыну: у доктора получился длинный дневник, который он намеревался привезти в Константинополь сам, после завершения миссии, не рискуя отдельными письмами и гонцами на торговых кораблях, которых вполне могли перехватить алжирские (или английские) пираты до того, как они попадут в Константинополь, к его мальчику.

Доктор беспечно записывал впечатления о чужеземцах и их обычаях, их редких проблесках здравого смысла (Ди он восхвалял как особый случай, достойный отдельной категории), их преобладающей нечистоплотности. Он писал о королеве, которую видел за столом и во дворце и которая несколько раз разговаривала с Эззедином лично. Она с интересом взирала на турецких мужчин, даже долго смотрела им в глаза.

«Английский королевский двор не так богато устроен, как султанский, и не подошел бы даже паше. Лучшие здания выглядят красиво, стены и потолки в них украшены деревянной резьбой и расписаны сценами из местной истории, но само по себе королевство — маленькое, в масштабе мира незначительное и к тому же нищее. Так и просится вывод, что их слабость объясняется отказом признать истинного Бога. Однажды они попросили нашего султана о помощи в борьбе с врагами-испанцами. Я присутствовал, когда султан зачитал своим придворным умоляющее письмо этой королевы, и он громко смеялся вместе со всем двором.

Султанша Англии не может соперничать красотой с нашей султаншей, если верить тому, что про нее говорят, и мудростью — с султаном, но при этом она хорошо говорит на латыни. Она старая женщина с причудливо раскрашенным лицом. У нее волосы цвета хурмы, потому что она родом из Уэльса, там у всех такой странный цвет, но я сам не ездил и собственными глазами этого не видел. Однако мужчины Уэльса по свирепости превосходят прочие племена этого острова, потому и захватили его почти целиком. Воины из Уэльса завоевали остров при дедушке этой королевы, но я не знаю, был ли он силен, как турецкий солдат, ведь король, побежденный им, — горбун. Главный визирь королевы — тоже горбун{16}. Похоже, для этого несчастного племени такое в порядке вещей. Их тела легко ломаются, или они рождаются сразу неполноценными. Странное место.

Самую северную часть острова все еще удерживает народ шотландцев, он слабее (да, еще слабее!). Их король — кузен королевы. Иногда он ей друг, а иногда — враг, если я правильно понимаю. Мать этого мелкотравчатого короля пыталась отнять у Елизаветы трон с помощью колдовства и хитростей, но английская королева раскрыла ее козни и лишила ее головы. Неудивительно, что Якуб, король Шотландии, ненавидит Елизавету и англичан, и неудивительно также то, что, когда он заявляет, будто не ненавидит их, утверждает, что любит ее как свою кузину и владычицу, многие думают, что он лжет. Я не знаю, лжет ли он, и можно ли вообще это узнать — ведь, как мне сообщил советник нашего посла, Якуб хочет стать королем всего этого холодного острова, когда Елизавета умрет. И вот эти люди сражаются вслепую, как крысы во тьме, для них весь мир — корка хлеба, потому что они не знают, какой свет сияет прямо за дверью их подвала.

Эта их королева… Все время мыслями возвращаюсь к ней, сам того не желая. Она никогда не выходила замуж, и все в полный голос говорят, что она все еще девственница, хотя и стара. Она стара, но все равно ведет себя как девица с горящими глазами. Мне неловко, когда она смотрит на меня, но посол, кажется, может превозносить ее красоту, не краснея. У него трудная работа. Возможно, он лучше всех нас подготовлен для нее. Султан, вероятно, поступил и впрямь мудро, когда выбрал его для этой миссии. Женщины здесь ходят почти обнаженными при дворе и в городе. Они все демонстрируют лица. Без исключения. Только не говори об этом своей матери!

Не стоит удивляться тому, что одна христианская нация не любит другую и готова воевать с соседним христианским королевством. Такие вещи происходят и среди приверженцев истинной веры. Но вызывает потрясение тот факт, что христиане готовы убивать друг друга не из-за земли, власти или денег: чаще всего они очертя голову бросаются в междоусобицу из-за всеобщей неспособности понять природу Бога. То, что очевидно для нас — пусть мы и вынуждены бороться за