Современная финская повесть - Сюльви Кекконен

Пааво улыбается. Но ему не удается скрыть от Амалии усталость и озабоченность. Он крепко пожимает руку сестры на прощанье. В дверях еще раз оборачивается и замечает:

— Счастье все-таки, что Кертту научилась топить баню, иначе бы мне пришлось уезжать из родного дома, так и не попарившись! Ты ведь занята: вооружилась косой и ведешь войну с чертополохом. Спасибо, что хоть немного присматриваешь за Кертту и Эльви. Не пускай их одних на топкое болото.

Амалия кивает головой и начинает вертеть сепаратор. Пааво, остановясь на крыльце, прислушивается к жужжанию машины — в детстве от этого звука он просыпался по утрам,

3

Кажется, совсем недавно овес на поле Ийккала был синевато-зеленым, а теперь как-то сразу пожелтел. С шелестом падает овес перед косарем. Это Таави. Припекает солнце, пот льет со лба Таави, но он косит с упоением. Целое лето нужно было ползать, лежать в окопах, бегать согнувшись, и вот теперь наконец он может распрямиться, развернуться, держа в руках косу, по которой истосковался. Грохот войны, сотрясающий землю, здесь совсем не слышен. По крайней мере пока. Хотя день выдался солнечный, Таави косит с непокрытой головой. Стебли овса высоки, зерна полновесны.

Вдруг до слуха увлеченного работой Таави донесся пронзительный голос Амалии:

— Иди сюда, надо поднять забор, Торстикки повалила. Коровы треплют копенки ржи!

Таави будто не слышит. Работа завладела всем его существом, точно глубокий сон. Ему хочется видеть перед собой только широкую спелую ниву и слышать звук своей косы. Ни дрожи земли, ни слов команды — ничьей команды.

Но до него снова доносится голос Амалии. Таави встряхивает головой, словно желая отогнать назойливую муху. Затем наступает тишина, и вдруг Таави ясно слышит чей-то топот и хруст. Прямо по полю скачет Амалия, отплясывает среди спелого овса с искаженным ненавистью лицом. Она машет своим цветастым нарядным платком и безжалостно губит овес сапожищами.

— Не топчи овес, чертова баба! — кричит Таави.

— А хоть бы и потоптала! Это мой овес, и мою рожь коровы жрут! А ты, негодяй, и крика не слышишь, когда я тебя зову на помощь!

Коса замирает в руке у Таави. На лице у него глупое, жалкое выражение мальчишки, который, набедокурив, вдруг получил звонкую оплеуху. Понурив голову и бормоча проклятия, он идет чинить ограду. Амалия бредет следом со слезами на глазах, плотно стиснув губы.

Кертту случайно увидела и услышала то, что произошло у Таави с Амалией. Она ходила собирать ягоду-поленику в большой канаве за ржаным полем. Кертту не понимает ни Таави, ни Амалии. Ведь Амалия могла бы и без помощи Таави поднять ограду. Не так давно она одна восстановила поваленную ограду пастбища. Пригнувшись в канаве, Кертту незаметно уходит по направлению к Ээвала. Идти согнувшись трудно, но она не хочет, чтобы ее видели. Скрывшись в лесу, Кертту ставит ведерко с ягодами на камень и садится рядом. Она плачет, плачет оттого, что камень, на котором она сидит, слишком жесток, оттого, что жизнь и время слишком суровы, и оттого, что она бессильна. От плача начинает болеть голова. Ягоды в ведерке пахнут болотом и солнцем...

4

Таави с Амалией сообща подняли ограду ржаного поля и выгнали коров на пастбище. Но теперь ограда разделила их. По одну сторону — хозяйка со своим домом, по другую — батрак. Таави докашивает овес с остервенением. В деревне он попросил лошадь: копенки пора убрать под навес.

Таави в сердцах нагружает лошадь так, что та едва-едва тянет по полю сани. Он проклинает дрянную лошаденку. Плохо и то, что в доме нет даже грузовой тележки на резиновых шинах! Да, Таави очень раздражен. Ведь раньше Амалия никогда не намекала ему, что дом и хозяйство принадлежат именно ей и только ей, Амалии.

Амалия и сама, потрясена тем, что у нее вырвались эти слова, теперь она досадует на себя и раскаивается. Ведь она и раньше знала, что Таави — ветреник и волокита, стоило ли из-за этого позволять себе отплясывать на овсяном поле?..

Утром она обошла свои верши и теперь может зажарить к обеду окуней. Есть и свежий хлеб, и подрумяненная в печи каша. Все это любимые блюда Таави. Но он ест неохотно, фыркает, словно лошадь, которой после гонки дают прелое сено. Антти сидит рядом с отцом и поит котенка молоком из своей чашки. Таави смотрит на котенка прищуренными глазами и наконец говорит раздраженно:

— И кошку в дом привели!

Антти оправдывается и рассказывает отцу историю котенка с самого начала. Он говорит, что мать тоже не разрешала брать ему котенка из Ээвала, но она в конце концов не могла не уступить, когда сама же послала его разузнать, что там рассказывала Старуха, вернувшись из села. Белый котенок, спокойно лакает молоко, потом вдруг бросается ловить свой собственный хвост. Таави замечает с усмешкой:

— Это, наверно, кошка: смотри, как бестолково она ведет себя...

После вечерней дойки пришла Эльви за молоком и сказала Амалии, что заболела Кертту. Амалия решила сразу же пойти проведать невестку. Она просит Антти побыть дома и подождать отца, который все еще работает на овсяном поле.

Амалия кладет руку на лоб Кертту. Жара нет. Но ведь заболеть немудрено, если ходишь с непокрытой головой по солнцу. Она ласково, как ребенка, уговаривает Кертту съесть кусочек хлеба с маслом и выпить стакан молока. «Наверно, невестке просто скучно, — думает Амалия. — Ведь в Такамаа нет для нее подходящей компании. Целыми днями приходится оставаться одной». Амалия обещает прийти завтра и чуть не бегом пускается домой, в Ийккала.

Дома один Антти. Он говорит, что отец уехал в деревню отдавать лошадь. Смеркается, Антти хочет спать, а Таави все нет и нет. И мать, и сын уже поужинали. Усталая, моет Амалия сепаратор и посуду из-под молока, а потом ставит ужин на край стола. Наверно, Таави захочет поесть, когда вернется домой. Сын засыпает, едва добравшись до подушки. Амалия тоже ложится, но сон не идет. Теперь можно подумать и о рассказах Старухи.

Амалия всячески пыталась запретить Старухе разносить сплетни и чернить имя Таави. Но ничто не помогает — не умеет свекровь держать язык за зубами. Все-то она раззвонит — что где слышала и даже что сама придумала. И вот тараторит без конца, что она ада боится, и что покурить любит, и что горе человеку, во грехе живущему, как Таави, например, который предался распутному веселью с городскими женщинами. Амалия старалась не показывать, насколько задевают ее эти разговоры. Она всегда хотела выглядеть совершенно спокойной, когда говорили о Таави, словно ее ничто не трогало — ни похвалы ему, ни порицания. Трудно это.

Трудно и теперь, когда Таави приехал домой. Воспаленные глаза мужа и весь его утомленный вид привели Амалию в негодование. Подумать только, явился прямо из объятий городских женщин!

— Пойди вымойся! — вырвалось сразу же у Амалии.

И, не дожидаясь ответа, она тут же поспешила затопить баню. Курная баня Ээвала еще не успела остыть с вечера и поэтому нагрелась быстро. Амалия достала для Таави из клети чистое белье, выбрала хороший березовый веник. Банный пар быстро выгнал из мужика винные пары. Румяный и свежий, пришел Таави из бани прямо к столу и ел с аппетитом.

Но его добрый вид не поднял настроения Амалии. Сердце ее точно в яму провалилось, пока она так долго ждала мужа. А сегодня оно наконец вырвалось, взбунтовалось. Кончилось терпение Амалии. Она и раньше всегда была готова вспылить и действовать решительно. Когда-то, еще в детстве, ее почему-то выводила из себя чистка картошки. Не раз, бывало, она бросит нож в очистки и убежит во двор гоняться за щенком Йеппе. Лишь бы было весело, а картошку чистить нудно. Или вот вспоминается ей сейчас один сентябрьский день. Было это много лет назад. Собрали хороший урожай и засветло убрали в амбар все до последнего зерна. По этому случаю устроили торжество в большой избе Ээвала. Отец, братья и гости пили ромовую настойку. В этот день все были веселы и поминутно гоняли Амалию куда-нибудь по делу, а то и без дела, шутки ради. А она бегала и бегала и все время смеялась до боли в груди, в малюсенькой груди, которой она у себя до сих пор не замечала. Пробегая мимо старой риги, она увидела вдруг, как целовалась за ригой Ээва с гостем-студентом. Тогда это показалось Амалии ужасно смешным. Ведь она раньше никогда не видела, чтобы взрослые целовались. Правда, Ээва, бывало, во время школьных каникул, бегая по лугу, целовала цветы. Да и сама Амалия целовала иногда ягненка и свою собаку Йеппе, когда та была еще маленьким пушистым щенком. Но в том, как целовались Ээва и студент, было уже что-то совсем другое. Это казалось странным и смешным. И действительно, трудно было не расхохотаться.

А потом мужчины допивали наливку в избе, Ээва в комнате разговаривала с тетушкой Ийдой, а мать убирала со стола остатки ужина. Но Амалии все еще хотелось смеяться и шутить. Она увидела ключ от хлебного амбара на столе в малой избе (обычно ключ висел на гвозде в комнате отца), и вот Амалия схватила ключ и помчалась со всех ног к амбару.