Почему ты меня не хочешь? - Индия Найт

Фрэнк, добрая душа, оказался единственным, кто остался мне верен. Я познакомилась с ним пару лет назад в Париже. У Доминика тогда на весь день были запланированы встречи с покупателями, а Фрэнк, уже в то время достаточно известный художник, не знал, как развлечься. Фрэнк пишет огромные, метра на четыре, полотна – сплошь портреты коров. Не могу сказать, что я в восторге от его творений, но он по крайне мере умеет держать кисть в руках, а его коровы выглядят очень правдоподобно – так и кажется, что они сейчас сойдут с полотен и замычат прямо в ухо. Я сводила его на ланч в изысканный французский ресторан, где мы ели жареного цыпленка и запивали его прекрасным белым бургундским. Потом мы пошли покупать декоративные ароматические свечи в магазин “Диптих” на бульваре Сен-Жермен, а после отправились к замку Консьержери, который в период Великой французской революции превратили в тюрьму, – взглянуть на камеру, где доживала свои последние дни Мария Антуанетта.

– Только не начинай, – сказала я, когда мы поднимались по узкой и темной лестнице.

– Что? – спросил Фрэнк.

– Я знаю, что революция была нужна и т. д. и т. п., но я не хочу слушать шутки по поводу того, что все дворяне заслуживали гильотины. Хотя бы помолчи, пока мы осматриваем вещи, окружавшие эту женщину.

Фрэнк ни о чем таком и не заикнулся, зато попросил показать ему Версаль. То, что Фрэнсис Кин, творец дорогого маскульта, кичащийся своим рабоче-крестьянским происхождением, пожелал увидеть воплощение красоты, роскоши и блеска Парижа, было так неожиданно и неправдоподобно, что я чуть не влюбилась.

Мы стали хорошими друзьями, и когда Фрэнку понадобилось жилье в Лондоне (до этого он жил в Берлине – работал консультантом в каком-то Музее современного немецкого занудства), я предложила ему занять одну из комнат в моем доме. Фрэнк живет у меня уже три месяца, и во многом он – просто находка: отлично хозяйничает, и не только на кухне. В первые же две недели после переезда он нашел няню для Хани – Мэри О'Коннор, подругу своей матери. Правда, у Фрэнка явные проблемы с лояльностью – свидетельством тому несчетное количество женщин, перебывавших за это время в его спальне. Ну и что? Это его личное дело. Мне бы только хотелось воспринимать его распутство с юмором, и я бы это вполне сумела, имейся у меня самой хоть какая-нибудь личная жизнь. Но у меня ее нет, и мне до смерти завидно, что у Фрэнка этой личной жизни аж через край. Еще немного, и я совсем остервенею. Пора найти себе мужчину.

2

Да, я тут много чего наговорила по поводу странностей англичан, но, наверное, я сама не до конца верю в их чудаковатость, раз уж умудрилась дважды выйти замуж за представителя туманного Альбиона. Поэтому я решила отныне стать подоброжелательней к ним, тем более что с утренней почтой появился отличный повод для этого – открытка от Изабеллы Говард, с которой я не виделась несколько месяцев, с приглашением отужинать у нее в пятницу. То есть завтра. Не слишком вежливо присылать приглашение за день, но не в моем положении привередничать. Мэри или Фрэнк смогут вечером присмотреть за Хани.

Человеческое общество! Новые люди! Я почти вприпрыжку мчусь наверх одеваться. Легкая кофточка, зеленый камзол с воротником из коричневого меха, темно-лиловая твидовая юбка и мои любимые туфли – зеленые, с открытой пяткой. На дворе октябрь, но колготки я терпеть не могу. Перехватываю волосы на затылке резинкой, наношу на губы немного блеска и – voila. Конечно, не высший пилотаж, но вполне прилично.

Фрэнка не видно – надо полагать, ушел к себе в мастерскую. Отлепляю Хани от Мэри – сегодня мы идем в детский сад. Фелисити, наша соседка, недавно заметила, что у меня ребенок примерно того же возраста, что и у нее, и пригласила нас в частный детский сад “Милые крошки”, всего в паре кварталов от моего дома. В детском саду всем заправляют сами родители, они же выступают и в качестве воспитателей. Сад открыт по вторникам и четвергам, и все мамы дежурят там по очереди – читают сказки детям, меняют подгузники, утирают носы. Поскольку мамаши приходят туда со своими детьми практически каждый день, даже когда не дежурят, управляться с малышами должно быть легко. Сегодня мы идем в садик в первый раз, и я буду помогать Фелисити, чтобы осмотреться и привыкнуть.

Жду с нетерпением. В этом районе я практически никого не знаю и порой, прогуливаясь с коляской по Примроуз-Хилл или Хемпстед-Хит, чувствую себя как сосланная прокаженная. Мне бывает очень одиноко – хочется, чтобы было с кем поболтать во время прогулки, а потом выпить чашечку кофе. Если все сложится удачно, то сегодня я познакомлюсь с себе подобными. От восторга я издаю какой-то нелепый визг, который Хани повторяет всю дорогу до двери.

– Мы мышки, веселые мышки, – радостно говорю я ей.

– Мама, – отвечает немногословная Хани.

Иду по мокрому тротуару, толкая перед собой коляску, и чувствую, что день удался.

В здании церкви, где разместились “Милые крошки”, очень грязно. Линолеум весь в разводах и пятнах, мебель заляпана, засалена – куда ни глянь, всюду отпечатки пальцев и прилипший мусор. Отчего родители в этом заведении игнорируют моющие средства? И почему некоторые представители средних слоев такие жуткие грязнули? Наверное, потому, что их мамы и папы считают нечистоплотность признаком богемности, анти-буржуазности. Но боже мой, не до такой же степени! Милая девчушка с взъерошенными волосами, идеальной розовой кожей и немного грязными ногтями – это одно, а тут – совсем другое. А вообще-то такое обилие грязи явно указывает на то, что каждая из этих мамаш училась в частной школе, носит благородное имя и мнит себя не заурядной буржуа, а изысканной, свободной, непредсказуемой богемной женщиной. А наш Примроуз-Хилл – центр псевдобогемы. Иногда мне до боли хочется переехать туда, где еще моют полы и протирают столы, где никто не стесняется своей принадлежности к среднему классу.

Господи, ну и грязь. Ну почему к примеру, у всех этих детей сопливые носы, которые никто не подтирает? В помещении стоит сильный запах обкаканных подгузников. Наверное, мне лучше сделать вид, что ничего странного я в этом не вижу. (Хотя очень даже вижу. Нет, в самом деле, если твой ребенок наложил в подгузник, смени его поскорей – в какашках нет ничего богемного!)

С полдюжины разношерстных теток сидят на детских стульчиках и с гордостью взирают на зеленые сопли своих отпрысков. Я с надеждой улыбаюсь мамашам, и сердце мое сжимается. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, какие они скучные, а еще эта мадам слева от меня... Слоноподобная особа, одетая (возможно ли это в 2001 году?) в туго перепоясанный голубой комбинезон. Ногти на ногах кривые и грязные, одна гигантская грудь с разбухшими венами вытащена наружу, и ее жадно сосет ребенок злобного вида с маленькими птичьими глазками. Ребенку не меньше четырех лет. Господи боже мой! Я отворачиваюсь, но, видимо, недостаточно быстро. Женщина – это млекопитающее существо очень напоминает мне корову, Фрэнк наверняка бы смог ее нарисовать – кидает на меня недобрый взгляд, видимо заметив ужас на моем лице. У нее такие же глазки, как у сынка, – мне кажется, что мама и сынок с большим удовольствием заклевали бы меня.

– Внимание! – Фелисити хлопает в ладоши. – Внимание!

Все обращают взоры на нее.

– Это Стелла, – говорит Фелисити, указывая на меня.

Меня медленно оглядывают – с ног до головы, и чувствую я себя примерно так же, как в свой первый день в школе. Зря я надела эти туфли – скорее всего, тут не приемлют даже накрашенных ногтей на ногах, не говоря уж о больших “украшательствах” внешности.

– А вот этот сверточек зовут Хани. Сколько ей, Стелла?

– Хани полтора года, Фелисити, – отвечаю я ей в тон, стараясь сдержать смех.

– А, – рассеянно говорит она, – полтора года. – И повышает голос: – Хани полтора года, внимание все!

Эта новость тоже не вызывает у мамаш большого интереса, они по-прежнему равнодушно пялятся на меня.

– Прекрасно! – восклицает Фелисити сумасшедше-радостным тоном. (Она что, принимает антидепрессанты? Но мы, пожалуй, еще не настолько хорошо знакомы, чтобы спрашивать ее об этом.) – Итак, теперь представимся. Это Марджори, она ведет у нас игровую группу, и ее малыш Юан, – объявляет Фелисити, указывая на женщину с выменем. – Я назову всех присутствующих в порядке их работы, начиная с часу дня. Итак, в час: Эмма и Рэйнбоу, Эмилия и Пердита, Винета и Чайна, Кейт и Ика-бод, Сюзанна и Манго, Джулия и ее тройняшки (экстракорпоральное оплодотворение – делаю про себя вывод) Гектор, Кастор и малыш Полли. На самом деле его зовут Полидевк, но мы не разделяем предрассудков по поводу имени и уверены, что Полли могут звать как мальчика, так и девочку. У нас ведь нет предрассудков, да? – обращается она к аудитории. – Нет! Ах да, еще Луиза и Александр, – добавляет Фелисити, словно только вспомнив о них; видимо, эта женщина у них за “паршивую овцу”.