Двоица - Максим Константинович Сонин

мамой все было ясно.

В Мишкиной голове папа уехал в город Тель-Авив, а значит, мама должна была сделать что-то похожее. Перед глазами все время стояло странное «Губер-Кабаевск», и как-то так вышло, что мама уехала именно туда. Мишка представляла себе северный город, в котором собираются разные неудавшиеся художники и актеры. Северный, потому что дядя Сережа однажды назвал маму «отмороженной», а неудавшиеся, потому что дядя Миша, известный и успешный (как говорила Екатерина Наумовна) художник, жил в Москве и Лондоне, но не в Губер-Кабаевске. За месяцы игры на гитаре Мишка успела придумать целый мир вокруг этого городка, хотя ей, конечно, не приходило в голову, что она что-то придумывает. Ей казалось, что картинки у нее в голове складываются из рассказов взрослых и собственных воспоминаний: что-то говорили Екатерина Наумовна и дядя Сережа, что-то Мишка помнила из раннего детства.

Чем больше представляла себе Мишка, тем больше картинки противоречили друг другу. То мама жила в квартире, то в палатке, то ночевала у друзей или родственников, то на улице. Названия – Будапешт, Киев, Суздаль, Новгород, Рублевка – звучали все время разные, Губер-Кабаевск же никогда не назывался, из чего Мишка заключила, что слово это неприличное. Еще дважды от мамы приходили письма, и в обоих она просила у Екатерины Наумовны денег, что было странно, потому что Мишка считала, что в Губер-Кабаевске деньгами не пользуются. Это предположение, по всей видимости, взялось из какой-то сказки, которую мама рассказывала ей еще во время совместной жизни. Чем больше становилось картинок, тем труднее было удержать их в голове и, главное, поверить в то, что все они правдивые.

Когда бабушка подсунула Мишке «Стальные кольца» Эсфирь Аир, город Губер-Кабаевск как раз начал рушиться под давлением неоспоримых фактов. Мама внезапно навестила Москву и даже забежала на пару часов к Екатерине Наумовне и Мишке, у которых как раз сидел дядя Сережа, и ни разу за это время не упомянула своего пребывания в Губер-Кабаевске. По ее рассказу выходило, что она не сидела на месте, а все время куда-то ехала, шла или добиралась.

Мама предупредила, что уедет еще на полгода и постарается писать письма, но ничего не обещает, потому что на Камчатке, а она ехала на Камчатку, может не быть почтового отделения. Тут дядя Сережа засмеялся и впервые на Мишкиной памяти прямо сказал сестре, что она слишком много выдумывает.

– Почта сейчас и в джунглях есть, а с Камчатки можно звонить хоть каждый день, – сказал дядя Сережа. Мама вспыхнула, но тут же нашлась.

– Мы будем все время в лесу, далеко от города, – сказала она. Губер-Кабаевск исчез, распался на отдельные слова и фразочки. В образовавшуюся пустоту Мишка поместила приключения Рамины Брамма. Потом в ее жизни было много сыщиков: и элегантный шовинист Эраст Петрович Фандорин, и прогрессивная шведка Лисбет Саландер, – но именно француз, а точнее араб, воспитанный во Франции, Рамина Брамм, стал для Мишки Сыщиком с большой буквы «Сы».

Сначала это было просто красивое имя. Потом Мишка наткнулась в интернете на форум, посвященный книгам Аир, а оттуда попала на фикбук, где существовало целое сообщество фанатов Брамма.

Русские фанаты книг Аир называли себя рамбрами, калькируя название более обширного англоязычного фандома ea rambram. Они рисовали любимого сыщика и его немногочисленных платонических партнеров, писали фанфики и обменивались конспирологическими теориями. Как вскоре выяснила Мишка, большинство рамбрамов не читало книги про Брамма, а смотрело британский сериал восьмидесятых годов и его ремейк начала двухтысячных. Сериал назывался «Стальные кольца» и, по мнению Мишки, сильно проигрывал книгам. Тем не менее на заставке ее телефона и теперь, десять лет спустя, стоял кадр из последней серии первого сезона «СК»: Рамина, хромая, шел вверх по узкой улочке замшелого французского городка.

Именно на эту картинку смотрела Мишка, пока Вероника разговаривала с полицейскими. Когда они повели Веронику к припаркованной за углом машине, Мишка встала и направилась к метро. Ей предстояло доехать до «Водного стадиона», где находился Митрохинский онкологический центр. Именно там с конца июня жила бабушка Екатерина.

Пробуждение, как обычно, было малоприятным. Раскиданные простыни липли к телу, а во рту чувствовался неприятный металлический привкус, как будто Соня напилась крови. Она встала, медленно, пытаясь размять тяжелые со сна руки. Тело слушалось с трудом, шло дрожью. Нужно было одеться и поехать в «Стулья», но перед этим сходить в душ и привести себя в порядок.

«Вершик? Адриан?» – хотела позвать Соня, но сухое горло отказалось звучать. Тогда Соня беззвучно пробормотала короткую молитву:

Помоги терпеть мне, Господи.

Ей сразу стало лучше. Голова прояснилась.

– Вершик? – позвала Соня, но квартира ответила молчанием. – Адриан?

Ни брата, ни духовника ей видеть не хотелось, но, если они были в квартире, пришлось бы одеваться еще в комнате, натягивать на потное тело белую сорочку. Появляться перед сожителями нагой было совершенно нехорошо. Она и спать собиралась в одежде, но с таким ужасом представила себе вечернее раздевание, липкое, гадкое, что в конце концов решила, что Бог ее простит, если кто-то из мужчин увидит ее спящей.

После душа Соня подобрала на кухне телефон, чтобы проверить теле- и инстаграм. Последний показывал несколько новых лайков, что было странно, потому что Соня туда давно ничего не выкладывала. Она открыла собственную ленту и увидела новый пост, свой пост – фотографию Кати. Соня точно ее не выкладывала. Соня даже не делала этой фотографии и никогда ее не видела.

В голове тут же закружилось очень много мыслей, как случалось каждый раз, когда приходилось быстро перестроиться с духовного на земное. От мыслей о наготе было трудно мгновенно перейти к размышлениям о Кате.

С ней Соня познакомилась почти случайно, через «Стулья». Это была хорошая девочка, хотя и не без проблем и странностей. Приятная, образованная, из сложной семьи. Соня умела мгновенно считывать по человеку класс и статус – именно поэтому ее отправили в Москву.

Телефон звякнул сообщением в телеграме. Писал Вершик: «Катя упала под поезд метро».

Соня опустила телефон на кухонный стол. Нужно было что-то делать, срочно. Кто мог выложить пост? Только Вершик или Адриан. Или нет. Зачем? Это сделал кто-то из них, из тех людей, которые хотели им помешать. Отец много раз говорил Соне, что доверять нельзя никому, кроме братьев и сестер, а она взяла и доверилась этой обычной девочке. Наслушалась ее глупостей. Нужно было сказать Адриану, что в квартире побывал кто-то чужой, взял ее телефон, выложил туда фотографию, чтобы она знала, что скоро их всех найдут и вот