Божок - Инна Тронина

Самвел прижал локтём бешено бьющееся сердце, перевёл дыхание. Надо бы сейчас затянуться «косяком» с анашой, или понюхать кокаина. Кровь грохотала под черепом, и хотелось то швырнуть что-то на пол, то ли треснуть кулаком по стене.

– Москва давно уже перестала быть русским городом. А Россия – независимым государством. Но они этого не видят. Чёрные их зажрали. Темир, они тебе угрожали арестом? Или чем? Смертью?

– Зачем смертью? – Махмиев усмехнулся. – Я сам застрелюсь, если меня загонят в угол. Возвращаться домой с позором я не хочу, и в зону идти тоже. Сейчас многим здесь, в Москве, выгодно, чтобы я сел. Мы и они – бандиты. Все. Чего крутить? Могли бы договориться полюбовно. Теперь они знают, что я скован, что меня легко заложить. И я понимаю, что тебе их всех будет не достать, особенно сейчас. Сразу же подумают на меня. Но им всё давно не жить. За измену я караю жестоко.

– Ты уверен, что они твёрдо решили закладывать?

Самвел чуть ослабил узел галстука. Он смотрел на забрызганное дождём стекло. Всё-таки зима ещё не пришла, и снежок получился хлипким.

– Это им проще, чем высморкаться. А мне будет трудно, Самвел. Они примут меры для охраны себя и семей. Ты и сам знаешь. Надо думать. Я не могу простить.

– Подумаю шеф. Дай мне ровно сутки.

Геворкян залил вино по бокалам, не спрашивая разрешения. Махмиев благодарно кивнул и выпил свою порцию залпом, не смакуя букет.

– Бери эти сутки, Самвел, и думай. Только что снят режим ЧП. Власти ещё на взводе. И на это надеются мои должники. Но мы должны сделать то, что полагается в таком случае. Как, кто – другой разговор. Я уже осудил их на казнь, и теперь надо найти палача. Это и есть твоя главная задача. Все наши силы – к твоим услугам…

Темир поднял голову с подушки. Ни один волос в его антрацитовой шевелюре не дрогнул. Столь же бестрепетной, как знал Самвел, была и его душа. Даже по горским меркам, Махмиев слыл смелым и хладнокровным. Поэтому и орал из-за пустяков – темперамент требовал выхода. А позволить себе нервничать в ответственный момент Махмиев не мог. Через его людей шли два мощных денежных потока. Взносы «деловых людей» в пользу исторической родины составляли первый поток. Второй образовывали те средства, которые надлежало отмыть в глазах российских и международных служб. И за неотданные долги полагалось отвечать ему же.

– За время мэрской[14] этнической чистки мы вынужденно отдохнули и набрались сил. Теперь можно горы свернуть.

Геворкян вертел на смуглом пальце обручальное кольцо с алмазной нарезкой. Он уже думал над заданием шефа и знал, что не заснёт всю ночь.

– Они зарвались. Привнесли в наши отношения нацистскую заразу. Ударили ниже пояса. Из тюрьмы ты их вытаскивать можешь, тут они тобой не брезгуют. А долги назад просить – увольте! Мы, русские, в своём праве. Так не пойдёт. Я тотчас же начинаю работать.

– Ты главного ещё не знаешь. – Темир, глядя исподлобья, жонглировал двумя зажигалками – золотой и платиновой. – Они думали, что мэр Лужков выкинет нас из Москвы к такой-то матери. Но я сумел уцелеть. Да ещё посмел сделать предъяву. Из их компании аккуратно отдавал долги покойный Андрея Ходза, мир его праху! Да и брал он немного – так, на перехват.

– Его смерти хотели не только Кораблёв, Килин и Филатов. Новожилов, Рубцов и Валдаев также решили от него избавиться. Он не поддержал фашистскую истерию. Он еврей наполовину. Остальные наверняка платили киллеру.

– Да, тоже не коренной. К тому же, умный парень. Зачем ему это? Кстати, за тем столом, на «стрелке» не было Филатова. Его кто-то до меня заделал. Пусть что хотят, гонят, но его траванули сознательно, причём вместе с семьёй и гостями. А после убрали и кухарку, чтобы никому не рассказала…

– Это сейчас не так важно, Темир. Расскажи лучше, какое блюдо принесли под конец встречи, – попросил Самвел. – Мне кажется, что тебе очень тяжело говорить об этом.

Глаза Темира буквально вылезли из орбит. По его телу прошла судорожная дрожь. Геворкян испугался, что сейчас придётся вызывать врача.

– Это был поросёнок с хреном на огромном блюде. Приготовили специально для нас, – то и дело, сдерживая рвотные спазмы, ответил Темир. – Не наигрались в «гусарскую рулетку». Адреналина им мало. И Георгий Рубцов очень любезно предложил мне попробовать. Он, который жил в Грозном, и всё отлично знает!

Махмиев достал из-под огромной, с кистями, подушке свой «ТТ», тщательно прицелился в висящую напротив дивана мишень, но не выстрелил, хотя делал это часто. Пули кучно ложились в девятку и десятку.

– Для чего они решили это сделать? Заставить тебя принять их устав?

Геворкян понимал, что лучше бы его шефа убили. Наверное, остальных надоумил именно Рубцов. Он, единственный, прекрасно знал мусульманские обычаи. Он жил там и, кстати, долго. Махмиев считал его своим земляком и другом.

– Лучше помолчим. – Махмиев оборвал разговор в знак того, что теперь намерен слушать лишь предложения Самвела.

Начальник службы безопасности всё понял, и в дополнительных уточнениях не нуждался.

– Они дали понять, что сожгли мосты. Теперь любые переговоры с ними бесполезны. Посылать к ним людей больше нельзя – убьют или сдадут. Шеф, ещё один вопрос. Как ты на всё отреагировал?

– Просто вышел. Хорошо, что был без оружия.

Темир встал, обошёл диван и положил руки на плечи Самвела.

– Я очень ждал тебя из Литвы. Когда ты приехал, мне стало легче. А как рассказал всё, камень с души упал. – Темир дунул в ствол пистолета и сунул «ТТ» под подушку. – Иди и думай, Самвел, а мне надо побыть одному.

* * *

Приехав на следующий день шефу, Самвел Геворкян увидел в углу, на ковре, игрушки. Индира собиралась отвезти их младшим сёстрам и детям других родственников. Голландские очаровательные зверьки, все белые – кошечка, мышка, медведица-коала с медвежонком лежали в прозрачных пакетах на всеобщем обозрении. Были ещё и жёлтый селезень в шляпе, и грустный верблюжонок, и мохнатый пёсик. Розовые и голубые сороконожки дополняли эту умилительную картину. Самвел взял в руки обезьянку с присосками на лапах. Её легко можно было укрепить на потолке детской.

– Может быть, придётся бросить Москву.

На Темира опять напала хандра. Поздоровавшись с начальником службы безопасности, он уселся в кресло и закурил.

– Придётся порвать налаженные связи, огромные деньги. Но перед этим я уничтожу тех семерых. Как и договорились, с твоей помощью. Ты же шахматист, Самвел. Очень умный и находчивый. Что ни попросишь, дам. Спецназ, аналитики, разведка, боевое и хозяйственное обеспечение будут работать на тебя одного. Сколько людей будет надо – проси, даже требуй. Конспиративные квартиры, любое оружие – тебе. И потом за мной не останется. Если я сейчас не отомщу, буду считаться опущенным. У меня всего два месяца. Дальше тянуть нельзя. Ну, от силы, три. Ни один не должен выжить. Ни один!

Темир поднял большой палец и резко опустил его вниз. Этим жестом римская публика присуждала к смерти поверженного гладиатора.

– Да, законы таковы. Каждый должен уметь свернуть скулу обидчику. А ты – тем более. Я не зря ем свой хлеб, шеф. Вот увидишь!

– У тебя уже есть предложения? – с интересом спросил Махмиев.

– У меня уже есть план, – обрадовал его Самвел. – Мне известны все рестораны, казино, ночные бары, дансинги, где они бывают. Около «Манхеттена», «Карусели», «Белого таракана» или «Арт. Пикчерз Гэлери» встретить их легче всего. Но я не стал бы кидать ребят в открытый бой. Много народу потеряешь, и самого взять могут. Они провоцируют на стрельбу у кабаков. Только того и хотят. Могут даже двойников вместо себя посылать. Тогда уже наверняка от тебя избавятся…

Самвел внимательно смотрел на своё кольцо, по привычке покручивая его на пальце. Темир внимательно слушал.

– И что ты предлагаешь? – Шеф смотрел на Геворкяна с отчаянной надеждой.

– Итак, надо отсечь заражённую ткань. Здесь я с тобой согласен полностью. Нацизма мы не потерпим. До сих пор врагами нам были менты, непонятливые чиновники, «суки»[15], конкуренты. Но никогда ими не были нормальные пацаны иной крови. Мы размежёвывались и сходились по иным принципам. Человек нее виноват в том, что он именно этой национальности. Родину, как и мать, не выбирают.

– Мы с тобой исповедуем разные религии, Самвел, и принадлежим к разным народам, – торжественно произнёс Темир. – Но разве это мешает там делать общее дело? Они могли отказаться платить долг, не затрагивая этого вопроса. И я бы, может, ещё потерпел. А так – не могу. Если бы до сих пор никого не убивал, начал бы сейчас. Возьми ещё бутылку бургундского в баре. И мне налей полный бокал.

Махмиев принял свою порцию и надолго замолчал, потому что всё уже было сказано. Подспудно он чувствовал, что грешит, и пить вообще не должен. Даже благородное вино сейчас для него «харам»[16]. Впрочем, Темир имел способность вообще не пьянеть. С таким же успехом он мог пить воду или чай.