Ночь в Новом Орлеане - Извас Фрай

The street, the icy rippled water,

The store, the lamp, the lonely night.

– Лучшее стихотворение на все времена! – сказал он.

– Почему?

– За последний год я был вменяемым и бодрым не больше десяти минут. И то только когда читал этот стих на всех языках. Мой любимый – итальянский.

И только сейчас Джесс заметила, что они разговаривают на русском.

– Вы знаете русский?

– Я тоже хотел спросить это у вас. Не часто встретишь русского в Новом Орлеане. Так что, я удивлен не меньше вашего.

– А вы часто здесь бываете? Я вас раньше не видела.

– Нет, я здесь впервые. Люблю джаз и виски. А тут и первого, и второго хватает.

– А котов?

– И котов тоже.

Джесс подсела поближе. Как по вызову, к ним подошел официант.

– Только виски, – попросила Джесс.

– Окай, – только и ответил он, доставая стакан, и бросая туда лед, параллельно заливая это Джеком Дэниэлсом. Этот напиток безжалостно уничтожает мозговые клетки и вырабатывает такую волну непонятных гормонов, что уменьшает продолжительность жизнь на пару дней. При больших дозах – на пару лет. Как раз то, что нужно!

Загадочный парень продолжал пить виски, нисколько не обращая внимания на свою соседку. Поэтому, сделав глоток для храбрости, она начала:

– А вы часто бываете в Новом Орлеане. Даже не пытайтесь сказать, что местный. По вам видно, что это не так.

– И не буду. Здесь я бываю, как и в других городах, довольно часто.

– Ты много путешествуешь?

– Во много раз больше любого путешественника.

– Значит, ты богат.

– Нет. Скажу точнее: порой, у меня вообще нет денег. Они мне просто не нужны. И я никогда не понимал людей. Они так гоняются за своими деньгами, что совсем забывают помнить о смерти и как говорят французы: «Momento mori». Как глупо. Но в тоже время, если бы они не были глупыми, жилось бы куда хуже. А тупость, порой, играет огромную роль в процветании. А за деньги, разве что, можно купить виски и билет на самолет, который я, честно говоря, просто обожаю. Но и без него можно обойтись. Понимаете?

– Да. Но если ты беден, тогда как ты путешествуешь?

– А для этого не нужны деньги. Достаточно желания. Против человеческого желания не выстоит ни одна гора. Если человеку нужно будет пробить насквозь гору в буквальном смысле, то он сделает это, если захочет. Для путешествия нужен лишь попутный ветер, а в моем случае, он всегда попутный. И во-вторых: я не беден. Я богаче всех людей в этом мире вместе взятых.

– И денег у тебя нет.

– Но не потому, что я е могу их получить, а потому, что мне лень. У меня есть более важные дела, чем работать, не зная для чего. Например, пить виски. Если я захочу, то мое состояние будут измерять килограммами золота. Просто лень тащить все эти деньги за собой.

– Только по этому?

– Не только, но в основном.

– А кем ты работаешь?

– Моя профессия очень сложна и утомительна. Но если я брошу её, то все человечество пострадает. А я очень люблю людей.

– А ты читаешь книги?

– Скажу точнее: нет книги, которую я бы не прочитал.

– А ты помнишь один из своих любимых стихов?

– Я знал их все. И у меня нет любимого стиха. Впрочем, я знаю один, который будет тебе интересен.

Джесс залпом, прямо из горлышка, отхлебнула Джека Дэниэлса, что чуть не опустошила бутылку.

Если жизнь, в который раз,

Привела тебя на дно бутылки,

Если сто раз ударила тебя,

Если проблемы не просты

И ты идешь, не помня уже, куда,

И в жизни видишь только смерть,

Если шоколад кислым стал,

И куришь ты, уже не зная,

Для чего?

Если ждать уже невмочь,

Если время тебя убило,

Если перестал ты,

Кофе аромат ощущать,

Только одно тебя не предаст,

Только одно тебя не бросит

И не плюнет в глаз,

И только она –

Тишина.

Тишина рассвета,

Тишина заката,

Тишина разрывающей мечты,

Тишина дождя,

Тишина огня

И если нашел в себе ты силы,

То виски – снова виски,

И кофе – снова аромат,

А жизнь, вновь жизнь опять.

А если нет – прощай,

Ты был мил и был прекрасен,

Но не смог ты жить,

А значит,

Только смерть тебе открыта

И ничего не сможешь ты узнать,

Лишь в вечности сольешься

С пустотой,

А если да – живи опять.

Джесс ничего не сказала. А что она могла сказать? Она не спросила, кто автор. Зачем? Она и так это знала. Это была она. Её старый стих. Он знал о ней все. Но это не пугало её, скорее, лишь нагнетало воспоминания. Несмотря на колоссальную дозу Дэниэлса, она была трезва. Вот уж не могла она подумать, что люди читают её мысли, как утренние газеты.

– Кто автор? – все же спросила она.

– Одна заблудшая душа. Но это не имеет значения. Важно не то, кто написал твою жизнь, а важно то, что ты почувствовала.

– Красивые слова.

Она сделала еще пару глотков и опьянела.

– Я, кажется, уже совсем пьяна. Не проводишь, красавчик, до дома?

– Мало кто просит меня об это.

– А я прошу! Ты мне понравился. Заходи, когда хочешь!

Едва держась на ногах, она встала. Парень помог ей выдержать равновесие, и они медленно выходили из бара. Миновав дверь, они очутились в ночном Новом Орлеане. Днем, Новый Орлеан одевает маску. Ночью, он её снимает. Ночью в Новом Орлеане можно увидеть жизнь во всех её красках. Нет, всё же ночь ярче дня.

– Что такое знакомство? – спросил невпопад парень у трезвеющей Джесс.

– Я даже не знаю.

– Это не что иное, как встреча разных пониманий мира, или даже разных миров.

Она непонимающе уставилась на него.

– Кто это сказал? Только не говори, что ты. Я всё равно тебе не поверю.

– Это написала восьмилетняя девочка, страдающая аутизмом. Странно, как люди относятся к ним. Ведь они мудрее любого человека. Наверное, поэтому их презирают и лишь под видом гуманитарной помощи, помогают.

– Да.

– Это всё, что ты можешь сказать?

– Ты мудрый.

– Мудрость – лишь мера между «мало» и «много».

– Понять это сложно.

– Но ты понимаешь?

– Да.

Дальше они шли молча. И правильно, в городах нужно молчать. Это не то место, что бы вести великие разговоры. Даже, если этот город Новый Орлеан. Он довел ее до самого дома, а потом и до квартиры. Достав ключи, Джесс замешкалась и спросила:

– Что было с той девочкой?

– Она была одной из величайших людей, которых мне доводилось видеть. Поэтому, она и была самой несчастной из своего времени.

– Так, что с ней случилось?

– Люди её презирали. Она обратилась ко мне за помощью. Я смеялся над ней, как будто она не понимает, какую помощь я могу ей оказать. Но она понимала. Ей было очень тяжело. Она попросила разрешение убить себя. Очень странно, не так ли? Люди думают, что они сами хозяева своих жизней и могут отнять её у себя, когда пожелают. Но это я решаю, кто достоин умереть. Если я посчитаю, что самоубийца не заслужил смерть, то пуля не попадает в мозг, веревка на виселице рвется, а яд – лишь продолжает жизнь и так далее. Никакого покоя. Но никто до сих пор не спрашивал. Я понял, насколько она несчастна и я разрешил ей спрыгнуть с десятого этажа. Ей было десять. Никогда я так не сожалел о содеянном. Но так было лучше. Смерть – очень легкое решение проблем. Она всегда лучше. Когда у людей нет сил, идти дальше, им помогаю я. Если бы она спрыгнула, не спросив разрешения, она бы упала на «случайно» поставленный батут и максимум, отделалась ушибом. Я сжалился над ней. И оказал большую услугу. Перед смертью, она написала мне все её мысли.

– И что там?

– Весь мир, глазами ребенка, покончившего с собой в десять лет.

– Ты бог?

– Многие назовут меня богов, еще больше – дьяволом.

– Но кто ты?

– Ты можешь называть меня Смерть. Это – самое правдивое из всех имен.

– Мое имя – Джесс. Приятно познакомиться, Смерть.

– Вот и наши миры встретились.

Он улыбнулся, пожал ей руку и ушел. Джесс осталась одна со Снорри, тот тихо мяукал в уголке…

На следующее утро, проклиная весь, допустивший создание будильников, мир, я споткнулся об собственный труп, в который раз, кстати. Под своим ненавистным трупом, который только то и делает, что путается под ногами, я имею в виду старого, усталого себя, который давно умер, уступив место для жизни более достойному «мне», если я имею право так себя называть. Мой труп хоть и не был материальным, но я всё же умудрился об него споткнуться.

Я упал на твердую поверхность, которую, кажется, называют полом. Я начал объяснять полу по-русски, какой он «нехороший» и «куда ему следует пойти». Потом я понял, что, так и не проснувшись, я выражаю своё неуважение к полу. Где же добрый, воспитанный мальчик, которым я долгое время себя воображал? Какой бедный пол. Он же ничего мне, на самом деле, не сделал. Это я дурак. А он просто выполняет свою функцию. Какая неблагодарная работа у моего пола. А затем усмехнулся, вспомнив, что об милого мальчика я недавно споткнулся. Встав с примирившегося со мной линолеума, я пошел на кухню, ожидая долгожданный завтрак.