Докаюрон - Юрий Иванов-Милюхин

— Наворуешь? — озорно сверкнула она белками. Темные зрачки слились по цвету с ночью вокруг. Лишь пыхали искорками, которые взрывались и гасли.

— Наворую, — согласился он. Подумал про себя, что зайти надо подальше, чтобы в случае неудачи хозяева палисадников его не признали. — Чувствуешь? Георгины, гладиолусы, гортензии.

— Эти цветы запах имеют слабый, — усмехнулась она. — У вас в палисаднике растут ночная фиалка с кустами жасмина. Вот от них точно в дрожь бросает.

— Пошли. Сама нарвешь.

— Нет, у своих воровать никакого интереса, — она подумала. — Сбегать бы сейчас на луг. Ромашки, анютины глазки, незабудки, васильки, колокольчики… Сено в копнах. Жалко, темно.

— Луна, вон, показалась. Я еще фонарик возьму.

— Все равно страшно. За городом… речка… Я боюсь темноты. И темной воды.

— Я же с тобой!

— Ты герой… Ладно, пойдем за садовыми. Не на наших улицах, чтобы не настучали, иначе отправят в Москву.

— За Козельской, за Марченко. Там палисадники широкие, как огороды.

Она притаилась на дорожке. Он ловко перескочил через штакетник, зарылся в дебрях с громадными шапками цветов на длинных стеблях. Настоянный запах ударил в ноздри, вскружил голову, такой обалденно ядреный, что земля покачнулась. И сразу удесятерилось поселившееся в груди чувство любви к Татьяне. Сейчас он сумел бы взлететь на любую высоту, погрузиться в какие угодно глубины. Никакого страха перед хозяевами роскошного в лучах яростной луны приглушенного цветочного калейдоскопа.

— Много не срывай, — негромко позвала она. — Они все равно быстро завянут.

Так же на крыльях он перелетел через ограду на дорожку. Пробежав пару переулков, отдал ей, сопящей рядом, букет. Она уткнулась в него, переводя дыхание, откинула голову назад. Снова погрузилась вся, с волосами. Когда выныривала из пахучих волн, Дока сунулся носом ей в щеку и ощутил, как ее губы жадно скользнули навстречу. Успел поймать обе припухшие половинки, даже лизнуть их, липковатые, немного горьковато–сладкие. Замер, не в состоянии обработать полученную информацию. Он впервые сделал попытку поцеловаться. Когда в детстве, или сейчас, по приезде из ремесленного, шершавыми губами обчмокивала мать, это было одно. Привычно, и теперь не совсем желательно. С девчатами до поцелуев никогда не доходило, сразу до трусов. А здесь под кожу проник щекотно странный импульс. В верхней губе и застрял, не в состоянии пробить дорогу в определенное для него место. Он снова выпятил подбородок вперед, но Таниного лица рядом уже не оказалось. Длинными ногами она измеряла притоптанную сбоку дороги тропинку, удаляясь от Доки все дальше.

Догнать Таню удалось лишь возле широких дощатых ворот во двор большого дома ее дальних родственников. Бегать подружка умела. Задержавшись под высоким навесом на столбах, она выставила руку ладонью вперед. Когда Дока отдышался, подняла палец:

— Тс–с–с… Я уже дома.

— Понял, — сбивая запал, не стал оспаривать он. — Завтра выйдешь?

— Забыл? Завтра мы все идем на речку. Ты обещал показать, как руками ловишь рыбу в норках. Там, на вашем Повороте.

— Не забыл, — шмыгнул он носом. — Тогда не задерживайся.

— Спокойной ночи.

Вяло скрипнула воротина, по ступенькам простучали быстрые каблуки. Дверь в дом, наверное, предусмотрительно оставили открытой. Дока перешел на другую сторону дороги, хотел немного посидеть на бревне. Затем сунул руки в карманы и в сумасшедшем лунном свете отправился в обход недавно выстроенных срубов с огородами за ними на свою улицу. Маленький город потихоньку расширялся за счет переездов крестьян из близлежащих деревень. Данное обстоятельство и раздражало, и пробуждало приятную мысль о том, что вскоре они не будут совсем крайними. Ему по прежнему не хотелось залезать под резинку от трусов и прикасаться к будто оправившемуся от постоянных унижений, вдруг успокоившемуся члену. По телу без болезненного напряжения разливалось блаженное тепло, от которого прогрелись даже вечно холодные кончики пальцев на руках и ногах.

Лето, луг большой, большой, до самого горизонта. И речка. Они, пацаны по пятнадцать — семнадцать лет, в ней купались. Вместе с ними пришла Таня, ей уже исполнилось тринадцать. Она все время старалась дернуть Доку за руку:

— Юрон, пойдем достанешь мне кувшинку.

Тот отмахивался. Они играли в догонялки, ныряли и ловили друг друга, а Танька ему мешала. Дока успел показать ей, как руками ловить рыбу в неглубоких норках под самым берегом. Поймал и выкинул на траву несколько плотвичек с окуньками. Подружка нанизала их на прутик, сказав, что сама сварит уху. Теперь ему пришла очередь проявить себя настоящим мужиком, включиться в силовые игрища. Но Таня была настырная, прилипла как пиявка:

— Юрчик, ну пойдем достанешь кувшинку.

Дока кивнул в сторону своего друга:

— Витьку проси.

И нырнул. Долго разводил ладонями под водой, пока не уткнулся в осоку на другом берегу. Татьяна оказалась тут как тут:

— Юрон…

— Отвали, малолетка, — выведенный из терпения, заорал Дока. Таня была на два года моложе его, и если бы они не были с одной улицы и не дружили, он давно высказал бы все, что думал. Про вчерашний побег с цветами напомнил бы тоже.

Наконец, ребята выскочили из реки, пришла пора собираться домой. Дока окунулся и по крутому глиняному откосу стал карабкаться на берег. Вдруг почувстввовал, как большой кусок грязи прилип к спине. Обернулся, посреди реки стояла Татьяна и смеялась. Он тут–же прыгнул в воду, попытался догнать, но она хорошо шла саженками. Возвратился, снова окунулся и полез на верх. И вновь вязкий кусок ила прилип к боку. Он озверел, погреб что есть силы, аж сзади бурун вскипел. Но догнать не смог.

Ребята оделись и пошли. Выскочив на берег, Дока побежал к тому месту, где оставил одежду, и удивленно огляделся. Штанов с рубашкой не было, на другой стороне реки стояла Таня, показывала ему его брюки и преспокойно влезала в свое платье. Он сел на траву, задумался, как ее наказать, потому что на лугу догнать было легче. Потом прыгнул в воду и они побежали. Мчались долго, он стал догонять. Неожиданно она обернулась и он увидел глаза. По инерции ткнулся в ее плечо, но эти карие с искорками огромные зрачки…

Она упала навзничь в высокую траву, раскинула руки и подставила лицо небу. Широко раскрыв рот, через ровные зубы втягивала прожаренный луговой коктейль. Впалый живот, грудь подрагивали от плясавшего казачок сердца. Сарафан колоколом разбросался вокруг ее обнаженных ног. Подобрав брошенные ею на бегу свои штаны с рубашкой, Дока плюхнулся рядом. В верхнее веко острой вершинкой воткнулась усеянная мелкими соцветиями лиловая кукушечка, в нос норовила пролезть метелка какого–то растения. На этой стороне реки луг пестрел разноцветьем побогаче, потому что каждый год попадал под весенние разливы. Ребята частенько прочесывали его в поисках птичьих гнезд, которых пряталось в траве великое множество. Вот и сейчас вокруг беспокойно закружил потревоженный серенький жаворонок. Далеко позади осталась прохладная речка. Впереди, за коричневыми будыльями конского щавеля, просматривалась при железной дороге веселая деревенька.

Они быстро приходили в себя, дыхание успокаивалось, воздух уже не казался обжигающим. Подняв голову, Дока сморгнул с ресниц крупные капли пота. Сглотнув слюну, подождал, пока сердце нащупает прежний ритм. Затем протянул руку к обнаженным коленям Тани, коснулся пальцами еще мокрой загорелой кожи. Девушка не шелохнулась, лишь скосила глаза на его по юношески неокрепшее плечо. Обхватив ладонями ее ноги, он бессознательно вжался в них губами, целуя и легонько покусывая, стараясь удержать стремящиеся к трусикам огрубевшие в ремеслухе пальцы. Нет, желание вновь увидеть покрытые золотистым пушком розовые продлговатые дольки, насладиться их видом до появления во рту тягучей слюны, не вспыхнуло тут–же. Им овладело чувство другое. Не узкое, занимающее лишь голову с плечами, а широкое, до кончиков ногтей на ногах. Спокойное, не затронувшее яичек и члена. И все равно, привычка норовила приковать внимание к резинке на бедрах Тани. Не хватало сил удержать ее в узде. Со стыдливым мычанием Дока потянулся к напрягшемуся животу подружки. Когда просунул пальцы под трусики, Таня вцепилась в его локти. Он встретился с пугливым, вопрошающим взглядом. Попробовал настоять на своем, но захват оказался крепким. Подружка приподнялась с травы, заваливаясь на бок, попыталась скорчиться.

— Я только посмотрю, — теперь уже откровенно попросил он.

— Убери руки, — негромко потребовала она.

— Не бойся, это я видел.

— Я знаю… — неожиданно проговорилась она. — Но ты сейчас… какой–то странный.

— Ничего не странный, одинаковый. Отпусти руки.

— Не отпущу…. Давай вставать.