Тристан, или О любви - Иржи Марек

— Этот твой драндулет годится разве что в музей техники, до чего же неудобная, а главное, строптивая колымага, — строго втолковывала ему супруга.

Да ну ее! Когда человеку нравятся старые вещи, он любит все: старые улочки, старые дома, старинные автомобили. Сегодня уже поздно, а вот завтра он уйдет с работы пораньше и займется машиной, вряд ли его кто-нибудь хватится.

Вернувшись, пани Томанова была удивлена, что муж дома и уже успел переодеться в старые брюки и куртку. Она даже почувствовала себя немного виноватой.

— Я сегодня замешкалась, вот и пришлось бежать в магазин вечером. Все из-за тебя и этого Хиле. Прихожу, а по нашей галерее расхаживают какие-то чужие люди.

— Они не говорили, сколько это протянется?

— Если как сегодня, так до Страшного суда.

— Ничего удивительного, знаешь как трудно, ничего не повредив, добраться до первого слоя штукатурки?

— Одно радует — они обещали ничего не копать, а работать осторожно и без мусора.

Гелена принялась хлопотать с ужином, а мужа отправила посмотреть, где это застряла малышка, ее отпустили к подружке совсем на чуть-чуть, так что пора за ней сходить и привести домой. Пани Гелена была несколько возбуждена. Представьте себе, тот бородатый художник или кто он там такой на редкость нахально заговорил с ней, когда, заметив его на галерее, она выглянула из окна.

— Сударыня, я кажусь самому себе Ромео на балконе, не хватает только Джульетты. И вот наконец появились вы… Впрочем, вас, я полагаю, зовут не Джульетта?

— А вы разве Ромео?

— Ни в коем случае, уважаемая. Меня величают Цтирадом. Если вы скажете, что в таком случае более пристало искать тут Шарку {Цтирад и Шарка персонажи «Старинных чешских сказаний» о так называемой девичьей войне, обработанных известным чешским писателем Алоизом Ирасеком.}, я вам отвечу, что одну я уже нашел, однако, к несчастью, она не была привязана к дубу, как полагалось по легенде. Мы поженились, и вот результат — к дубу привязали меня самого.

Не оставалось ничего другого, как рассмеяться. Но при этом с удовлетворением отметить про себя, что говорит она через окно и до сих пор не открыла дверь на галерею, не то он наверняка нашел бы предлог пробраться в квартиру, а пани Гелена, всем известно, женщина порядочная. Скрывшись за занавеской, она оставила его наедине с тем маленьким цветным пятном на стене. И потом уже старалась не показываться у окна. Он долго возился с этим незамазанным кусочком стены, и лишь пан Хиле иногда занимал Цтирада своими разговорами.

Разумеется, достаточно было открыть дверь на галерею, и он тут же оставил бы свои речи о древнем возрасте нашего дома. Пани тихонько рассмеялась. Так смеются женщины, когда обнаруживают в себе неизведанные глубины. И, заглянув туда, они испытывают головокружение. Конечно, этот человек вел себя довольно цинично, но глаза у него совсем мальчишеские и немного удивленные.

Наконец-то муж привел малышку домой, теперь пусть немного посидит с ней над уроками, вот-вот поспеет ужин.

Так протекал вечер. Хозяйка дома вспоминала глаза реставратора и загадочно улыбалась. Ян Томан размышлял, лежит ли еще на окне гвоздика, или незнакомая девушка взяла ее. А может, кошка просто сбросила гвоздику на тротуар, когда спрыгивала с окна, и никто о ней так и не узнает?

Это был по-настоящему приятный вечер: каждый из супругов думал о своем, что часто бывает в семье залогом гармонии.

* * *

Все сотрудники приходят в институт вовремя, то есть на самом деле все опаздывают, потому что приходится ждать очереди, чтобы нацарапать в журнале подпись, а рядом проставить час прихода на работу. Вот почему с десяток сотрудников быстро подписываются один под другим, объединив свои каракули большой скобкой, что в соответствии с требованиями трудового распорядка означает приход ровно в восемь часов тридцать минут. Какой абсурд, не могут же все прийти одновременно! Они вбегают запыхавшись, не тратя драгоценных секунд ни на приветствия, ни даже на полсловечка, некогда, понимаете, сейчас некогда, потому что всем надо записаться.

Но как только процедура записи окончена и преодолен путь от проходной к лестнице, тут уже можно перевести дух, их лица проясняются, только теперь они наконец замечают друг друга, только теперь здороваются, многие только теперь позволяют себе закурить, а потом все неторопливо поднимаются наверх в свои кабинеты, гнать уже некуда, ритуал спешки закончен, впереди целый рабочий день, и каждый чувствует себя просто обязанным наконец-то расслабиться после утренней нервотрепки на автобусной остановке или рысистого бега от метро,

Восемь тридцать — это их время, начало их дня и вместе с тем апогей дневного напряжения. Потом можно отдыхать хоть целый день.

Яну Томану повезло намного больше жены, для которой роковой час наступает уже в семь тридцать. Он еще может немного понежиться, хотя в его обязанности входит проследить, чтобы дочка вышла из дома без двадцати восемь и не опоздала в школу к восьми. Все они — заведенные механизмы, каждый установлен на свой час, это закон, но закон естественный, привычный, а следовательно, священный.

Одни только опоздавшие сопровождают свой поздний приход наивными объяснениями вроде неполадок с транспортом. Вахтер обязан регистрировать все опоздания и подавать сводку наверх, а директор ведет специальный учет и выясняет, что товарища Алену М. (на собраниях он никогда не называет сотрудников по фамилиям, но каждый тем не менее знает, о ком идет речь) почти через день преследуют неполадки с транспортом, а вот товарищ Йозеф П., чтобы избежать их, регулярно приходит на работу в восемь двадцать. При этом, обладая развитым чувством юмора, директор добавляет, что, в сущности, это тоже непорядок, ибо часы работы устанавливаются в соответствии с графиком нагрузки электроэнергии, после чего товарищу Йозефу П. предлагается проявлять до восьми тридцати сдержанность во всех отношениях, то есть не устраивать иллюминацию и не варить кофе до начала рабочего дня. В этом месте обычно шелестит подобострастный смешок, и директор Данеш произносит серьезную речь о том, что приход без опоздания необходим для людей творческого труда. Но дабы всем стало понятно, что как руководитель он глубоко человечен, то добродушно добавляет, что сам по себе приход в срок еще ничего не значит, время тратится попусту и потом, и иногда это приобретает, тут он повышает голос, гигантские размеры. Затем устами профгруп-порга собрание профгруппы обобщит интересный доклад товарища директора и отметит в решении необходимость более серьезного отношения к потерям рабочего времени.

День набирает разбег неторопливо, секретарши первыми выходят из кабинетов, с удовольствием приступая к своим непосредственным обязанностям, а именно приготовлению утреннего кофе.

И только потом поступают напоминания о сводках, раздаются опросные листы, группы собираются на производственные совещания, которые в зависимости от состава участников начинаются или с рассуждений о трудном положении в футбольной лиге, или ссылкой на тот печальный факт, что поражение «Иглавы» создает опасную ситуацию при утверждении состава национальной хоккейной сборной.

Самоуглубленные медитации то и дело прерывает голос из селектора, требующий, чтобы товарищ Новак зашел в приемную директора, а группа, занимающаяся проблемами свободного времени, сдала результаты опроса к установленному сроку.

Ян Томан думает о том, что сегодня нужно уйти пораньше, чтобы успеть повозиться с машиной. Его визави за противоположным столом отдыхает, он сидит сцепив руки за головой, глаза прищурены, дома вчера снова был скандал, потому что он опять задержался у свояченицы, кто бы мог предположить, что родные сестры способны так возненавидеть друг друга, став катетами любовного треугольника. Когда звонит телефон, он делает свирепое лицо и просит Томана снять трубку.

— Меня тут нет! — успевает выкрикнуть он.

Женский голос просит товарища Шимачека. Томан говорит, что товарищ Шимачек на участке, вернется приблизительно через час, а кто его спрашивает? Но женский голос молчит, и в трубке что-то щелкает. Томан глядит на своего коллегу, и тот кивает головой. Он прекрасно знает, кто звонил, и изображает мученика.

— Завидую я тебе, Томан. Одна жена, может, это и скучно, но две просто жуть.

Томан молча пожимает плечами, а сам думает о том, что сегодня не получится пройтись мимо дома с открытым окном, на котором греется кошка.

— А может, не будь этих встрясок, жизнь казалась бы серой? — рассуждает его коллега. — Вопрос в том, что, собственно, хочет человек от жизни. Лично мне хочется покоя!

И рассеянно подпирает голову руками.

Телефон, требующий товарища Шимачека, будет звонить снова и снова, Томан знает это. Он придвигает к себе рулон миллиметровки, на которой вычерчивает график спроса на научную литературу в пражских библиотеках. Такая работа требует большой точности, график должен быть многоцветный, поскольку вывесят его перед директорской приемной. Труд этот совершенно бесполезный, однако тем тщательнее его надо выполнить, чтобы не допустить ошибок. В конце концов это визитная карточка института.