Тристан, или О любви - Иржи Марек

— Значит, любовь как грех, — восхищенно произнес реставратор.

— Скорее, любовь как ошибка, — шепнул Ян Томан.

— Любовь как судьба, — с улыбкой проговорил старый Хиле.

А потом они молча пили.

II

Всякое учреждение напоминает пчелиный улей. И дело вовсе не в поэтическом образе трудолюбивого усердия, а скорее в беспрестанном жужжании, в постоянном волнении: чем меньше сотрудники заняты делом, тем восторженнее они обмениваются новостями. Они убеждены, что их касается абсолютно все: и производственный процесс, и истории сугубо личного свойства.

Например, оформление документов сопровождается повышенным интересом к тому факту, что на телефонистке новое платье с оборочкой. Настоящим событием является сообщение о том, что заведующий соседнего отдела вчера отмечал защиту диссертации сына, поэтому утром явился несколько не в себе и торчит в туалете с мокрым платком на лбу. Если приплюсовать к этому всю информацию касательно приобретения без очереди дефицитных товаров, которую секретарша Лидушка без устали передает референткам других отделов, то жужжание окажется даже сильнее, чем в пчелином улье.

Но самое интересное — это новости относительно собственного учреждения. Вчера перед обедом курьер доставил пакет из секретариата министерства для директора Данеша. Утром Лидушка сообщила об этом по телефону приятельнице из бухгалтерии. Эта новость, как огонь по бикфордову шнуру, распространяется по институту и смакуется во всех отделах — такое случается не часто. Тут же возникают догадки, которыми необходимо поделиться с коллегами и, естественно, передать дальше, тем, у кого по этой части больше опыта. Затем необходимо обсудить, какие последствия грядут для самих сотрудников. В отделы, что не в ладах с выполнением плана исследований, вселяется панический ужас, сменяющийся лихорадочной творческой активностью. А вдруг директору потребуется информация от соответствующих референтов? В противном случае зачем бы его приглашали на коллегию?

Секретарши на всякий случай получают кучу новых заданий и обсуждают неприятности, свалившиеся на их головы: научные сотрудники ни черта не делают, а мы должны отдуваться. Некоторые страстно уверяют, что чихать они хотели, все равно не успеть, другие смиренно садятся за машинки, но тут выясняется, что печатать нечего, а сообщение, которое только что велел перепечатать начальник отдела, уже отослано месяц назад. И улей жужжит, телефоны верещат, поток доверительных сообщений — слушай, это только для тебя, нигде об этом ни слова — ширится как лавина, домыслы стекают по лестницам и через потолок просачиваются на разные этажи, сотрудники беспрестанно обмениваются визитами, порывы ветра сотрясают мирные ветви учрежденческого древа, которое, как известно, всегда растет в небо.

Служащие вообще-то народ тихий, но поднять шум тоже умеют.

Двоеженец Шимачек с наслаждением поправляет галстук:

— Помяни мое слово, Томан, что-то происходит!

Яну Томану по обыкновению на все наплевать, он глядит куда-то перед собой, это прирожденный мечтатель, которого ничто не может вывести из равновесия, поскольку, в сущности, ничего не интересует. Он размышляет о том, что объяснял вчера ему и тому реставратору пан Хиле. Да, бывший фининспектор — настоящий ученый. До такого вряд ли додумался бы весь их институт, даже заключив бригадный подряд.

В полдень поступает сообщение из министерства, что приглашение Данеша на коллегию отнюдь не случайно, его будут приглашать и впредь, скорее всего Данеш станет там частым гостем, и в эту минуту начальники отделов облегченно вздыхают, ибо никакие сводки не потребуются. Их работа и дальше может протекать в том размеренном темпе, который с незапамятных времен регулирует их производственные усилия, где предпочтение отдается работе медленной, зато основательной. Секретарши в зависимости от характера или ухмыляются, или бранятся, или закидывают ногу на ногу и принимаются делать маникюр, или варят себе и начальнику кофе, или вытаскивают из машинки с трудом отпечатанную сводку объемом в полстраницы, касающуюся раздела 1 пункт а), а именно объективных причин, влияющих на снижение, вопреки ожидаемому, объема выполнения плана. Сколько раз они перепечатывают его! Некоторые просто бросают бумагу в корзинку, но есть и мечтательные натуры, которые делают из нее кораблик, а потом от скуки снимают трубку и звонят в отдел исследований этажом выше:

— Даша, это просто какой-то сумасшедший дом!

Повиснет ли над взволнованным пчелиным ульем радуга покоя и умиротворения?

Ни в коем случае. Незадолго до того как все разбредаются домой, приходит новое сообщение, весьма авторитетное, согласно которому как раз сейчас на заседании профкома заслушивается сообщение о назначении Данеша постоянным членом коллегии министерства, что, естественно, означает его дальнейшее повышение. В эту минуту шум и жужжание будто раздваиваются: одни утверждают, что это свидетельство его безудержного карьеризма, только за этим он и пришел в институт, он ведь вообще никакой не специалист в области культуры, его сюда просто посадили, а теперь он карабкается все выше и выше, а институту, мол, от этого никакого проку. Другие рассуждают, что это выгодно для всех, потому что общеизвестно, как мало внимания уделяет министерство их институту. Если Данеша назначат с повышением, он получит возможность защищать свой институт от неожиданных нападок. Аргумент сменяется аргументом, в яростной дискуссии никто не обращает внимания на то, что за окном сияет прекрасное лето, происходящее внутри улья всегда намного важнее. Те, кто со следующей недели уходит в отпуск, увезут эти проблемы к воде, может быть на озеро или к морю, а поскольку служащих полно везде, то и там будет продолжаться жужжание вокруг тех же вопросов, только обсуждаться они будут с прищуренными на солнце глазами. Ибо знайте — пчела остается пчелой, на какой бы цветок она ни села, а служащий остается служащим, расположился ли он на прохладной траве у пруда или на горячем золотистом морском песке.

А на следующий день свалится новое известие, которое необычайно встревожит наш улей. На вчерашнем заседании председатель профкома Котлаба проговорился, что в институте работает одноклассник Данеша, это информация к размышлению, но и ее вполне достаточно, чтобы по институту с утра зашумели водопады голосов. Спокойно только в отделе, где работает Томан, у него самого в выдвинутом ящике стола лежит книжка, взятая вчера вечером у Хиле, древнечешский текст легенды о Тристане и Изольде XV века. Нельзя назвать его легким чтивом, но оно настолько подтверждает теорию Хиле, что Томан читает из чувства уважения к доброжелательному соседу. В настоящий момент он странствует где-то между Ирландией и Корнуэльсом, в то время как его имя повторяют на всех этажах.

Наконец в комнату врывается Шимачек, Томан отработанным движением резко закрывает ящик, но потом открывает снова и поднимает недружелюбный взгляд на нарушителя покоя.

— Только о тебе и говорят, — сообщает жертва любви.

— А что случилось? Что я опять натворил?

— Не надо волноваться, все в полном порядке. А ведь даже я не знал, что ты и Данеш… Само собой, это здорово, только теперь до меня дошло, почему именно нам двоим никто не мешает работать. Ты дитя фортуны, у тебя всего одна жена, к тому же вполне разумная, да в придачу директор одноклассник, чего еще желать в жизни!

Ян Томан мгновенно переносится из пятнадцатого века в настоящее время и с ужасом глядит на коллегу.

— Ты хоть раз заметил, чтобы мне протежировали за то, что когда-то в школе Данеш списывал у меня задания?

— Нет, но это тем более удивительно. Такие возможности, а ты их не используешь. Впрочем, теперь…

— Теперь все останется по-старому, не знаю, куда там уходит Данеш, да мне все равно, я хочу одного — спокойно дочитать эти нескладные стихи, половину из которых я попросту не понимаю, и смею тебя уверить, сейчас меня больше занимает белокурая принцесса Изольда, нежели Данеш с его карьерой.

— Берегись женщин даже в книжках, — провозглашает Шимачек, умудренный своим печальным опытом. — Мне никто не звонил?

Томан качает головой, и Шимачек с облегчением усаживается. Потом вынимает из стола полдник.

— Хочешь? Не мешает выслужиться перед одноклассником директора.

— Я начал толстеть, ем одни только яблоки. Так что плакала твоя карьера.

Они хохочут, но в смехе Шимачека вдруг пробиваются нотки какой-то тайной угодливости. А Томан вновь погружается в старинную легенду: именно сейчас две ласточки несут королю Марку в Корнуэльс золотой волос Изольды. И Ян думает: действительно, можно потерять голову из-за одного золотого волоска, можно даже поверить, что на нем держится человеческое счастье. Как прекрасно!