Тристан, или О любви - Иржи Марек

— Я ведь говорю, вы философ! — почти с завистью воскликнул Ян Томан.

— Безумец, — тихо поправил его старик. Он выпил и придвинул к себе тонкую стопку манускриптов:

— Эти бумаги я показал комиссии. Они свидетельствуют, что хозяин дома Шимон, дворянин из Нойталя, жил и владел им в шестнадцатом веке. В середине пятнадцатого века по-чешски была написана в стихотворной форме история любви Тристана и белокурой Изольды. Это была переработка Айльгардта де Обержа, Готтфрида Страсбургского, а главное, дальнейшей версии этой легенды, которую уже в тринадцатом веке для чешского вельможи Раймунда из Лихтенберга написал по-немецки Генрих из Фрайберга. Вы наверняка обратили внимание, что создавали этот шедевр довольно долго, но люди тогда не торопились. Прошло еще какое-то время — почти сто лет — от появления чешской версии до дня, когда эти стихи попали в руки нашего хозяина, дворянина Шимона. Как было прекрасно, когда время не летело так быстро, как сейчас! Сей господин снова и снова читает любовное предание минувших дней, пока в нем наконец не созревает желание запечатлеть героев любимой истории. И он велит нарисовать их на стене своего дома, перестроенного в новом духе Ренессанса. События, о которых я рассказываю, совпадают по времени, следовательно, фреска датируется шестнадцатым веком. Представляю себе, как он сиживал в саду под деревьями и, улыбаясь, глядел на картину, украсившую его новый дом. Возможно, эта женская фигура, изображающая Изольду, походила на его молодую жену. Впрочем, это уже моя фантазия, которой не место в научном документе! Тем не менее члены комиссии сочли мои доводы не лишенными убедительности. Можно сказать, что наконец-то мне улыбнулась фортуна. За все эти годы, проведенные в налоговом управлении, я не сделал ничего полезного. Зато сколько успел теперь!

Старик даже задохнулся от такой длинной речи, но потом вдруг осекся и слегка покраснел:

— Извините, дружище, у вас был не совсем удачный день, а я разболтался. Ведь я всего лишь дилетант, хотя и восторженный…

— Вы прекрасный человек, пан Хиле, — искренне сказал Томан и пожал старику руку. — Признаюсь, я не слишком много почерпнул от чтения этой старинной легенды, кое-что мне было просто непонятно, но думаю, в те времена подобная история могла сподвигнуть на создание и большого произведения, и такой вот фрески.

— Да, то была эпоха рыцарских романов с драматическим сюжетом и удивительными приключениями, но легенда о Тристане совершенно особенная. Ведь это история не только любовная. Она весьма проблематична и с точки зрения морали. Поскольку в средние века ничто не охранялось столь строго, как супружеский союз, и нарушение его рассматривалось как прегрешение против святого духа. Теперь мы стали заметно терпимее. А тогда несоблюдение верности каралось законом. Главным образом, если виновна была супруга. Муж Изольды, король Марк, предал ее суду и отдал прокаженным, но Тристан спас королеву.

— А как же Тристан?

— Ну, как известно, мужчине необязательно было хранить верность женщине, зато надлежало тщательно соблюдать присягу, данную сюзерену. К несчастью, Тристан все время нарушал ее и постоянно обманывал своего доброго дядю, короля Марка, прелюбодействуя с его женой. Правда, потом он искупил свою вину отвагой, постоянно рискуя жизнью. История эта скорее кровавая, нежели любовная. И смысл ее — убивайте, обманывайте, соблазняйте, лжесвидетельствуйте, но если вы совершаете это во имя любви — вы невиновны.

— Довольно мрачная интерпретация, — удивился Ян. — А вы не ошибаетесь?

— Нисколько. Когда Изольда отправляется на божий суд, где ей предстояло оправдаться испытанием на раскаленном железе, она нарочно соскальзывает с лодки в воду, чтобы нищий, естественно это был переодетый Тристан, мог заключить ее в объятия и вынести на берег, где палач уже калил железо. Так вот, Изольда даже не благодарит Тристана. Гордая, как королева, она идет к месту казни и там вслух произносит свою присягу: клянусь, что никогда не держал меня в объятьях ни один мужчина, кроме моего супруга и минуту назад вот этого убогого нищего!

После чего берет в руки раскаленное железо и проносит его перед толпой на берегу, потом отбрасывает железо и показывает всем необожженные ладони. Собственно, она ведь не лгала, и сам господь бог вынужден был сотворить чудо, хотя прекрасно знал, что красотка его довольно ловко провела. Я утверждаю, что эта история совершенно аморальна, но поскольку мы, люди, не слишком печемся о морали, то понимаем, почему именно в эпоху Ренессанса эта история имела такой успех. Кто знает, возможно, пан Шимон из Нойталя тоже был плутоват и именно поэтому велел изобразить здесь двух прелюбодеев, Тристана и Изольду, а не своего патрона Симеона из Иудеи.

Томан допил бокал и вздохнул:

— Многое можно простить человеку, пораженному слепотой любви!

— Когда любовь настоящая, то конечно. Кстати, после смерти обоих любовников, отягощенных самыми страшными грехами, на могиле Тристана вырос куст терновника и перекинулся на могилу Изольды. Трижды срезали люди терновник, но потом поняли, что такова воля божья, и оставили его. Ибо любовь, которая сильнее смерти, имеет право на отпущение грехов.

В голосе Хиле прозвучала такая сила убежденности, что комментарии были излишни.

Позже Ян стоял на галерее своей квартиры, разглядывал неясные контуры фрески, осторожно дотрагиваясь пальцами до ее поверхности, и ему было грустно. Мир в суетах, человек во грехах — великая любовь, вот то, чего нам всем не хватает! Ее священного прикосновения! Ее безграничности!

И только много позже он вычитал в одной книге, что великие влюбленные прошлого не признавали любви супружеской: постановление суда в Авиньоне от 1174 года даже гласило, что любовь не может распространять свои права на особы, связанные узами брака.

Какое странное и аморальное, но тем не менее недвусмысленное и официально подтвержденное назидание!

* * *

Не было ничего более приятного для ушей Данеша, чем этот уважительный шепоток, сопровождающий его при входе в любой кабинет. Даже собственная секретарша глядела на него с тайным восхищением. Да, думал он, далеко я пошел, член коллегии министерства — это вам не шутки. Правда, он весьма смутно представлял себе, что это такое, но чувствовал, как для его карьеры открываются новые горизонты. Что-что, а министерские порядки он знал даже слишком хорошо: одного вдруг постигнет немилость, другого — награда, хотя ни тот, ни другой особенно не провинился и не отличился.

Позже он убедил сам себя, что произошло так исключительно из-за его непревзойденных достоинств, а уверовав в это, ощутил необычайный прилив сил. И потому подумывал, не съездить ли к Марии. Ему всегда хотелось ей импонировать, что, впрочем, с успехом удавалось: преподавательница пения из маленького городка, естественно, влюбилась в него с первого взгляда и, явись он теперь, в апогее славы, приняла бы его не только с милой женской покорностью, но, очевидно, и с восхищением. Идея использовать для этого путешествия именно Томана была блестящей (да, я такой, меня осеняют только блестящие идеи!), оставалось назначить день. А когда закончится ее турне по домам отдыха, надо постараться, чтобы она приехала в Прагу с хорошей рекомендацией, может, удастся ее где-нибудь пристроить. Конечно, сразу на оперу рассчитывать не приходится, на первых порах подойдет что-нибудь попроще, но у нее будет свой угол, приятно всегда иметь ее под рукой. Да и кто говорит, что мои намерения несерьезны? Моя благоверная давно перестала доставлять мне радость.

Ну и ловкий ты мужик, Данеш, тихо говорил он сам себе, просто молодчина. А мир прекрасен и доступен тем, кто хочет его завоевать!

Его мысли прервала секретарша, которая несколько неуверенно положила на стол папку с корреспонденцией.

Он удивился:

— Что такое? Мы ведь разобрались с почтой.

— Да, товарищ директор. Но пришла телеграмма, я думаю, вам стоит ее прочитать.

— Телеграмма? Кто это отчудил?

— Не знаю, — сказала она с виноватым видом. — Мне кажется, это личная телеграмма.

Он открыл папку и пробежал глазами текст. Нахмурился, едва сдержался, чтобы не выругаться, а потом сказал:

— Ничего страшного… Родственница из деревни. Не сообразила послать домой.

Секретарша с явным облегчением удалилась, а Данеш вскочил. Господи, до чего же неосторожны эти женщины! Додумалась прислать телеграмму на работу! Не знает разве, что в учреждениях распечатывают все телеграммы. Такую возможность не упустит ни одна секретарша.

Текст был короткий: «Я должна немедленно уехать. Мария». Неужто нельзя было подписаться так, чтобы понял только я? Какой идиотизм! И почему это ей нужно уехать? Она должна пробыть там еще целый месяц. Вполне приличный срок. А что касается ее работы, так это просто приятное времяпрепровождение. Не ахти как трудно спеть вечером пару песенок для отдыхающих, которые небось помирают со скуки. Зато получила бы бумажку — а это уже вещь серьезная.